только московские полки, но и все крепости на своем пути.
Шигона, заметив печаль боярина, предложил:
– На хитрость надо пойти, Иван Федорович. Ежели старицкий князь грамоты пишет, так и нам от этого нельзя отказываться.
– Ну… что же ты предложишь? – с воодушевлением посмотрел Овчина на верного холопа.
– Отпишем в дружину Андрея письма о том, что простим всякого, кто оставит старицкого князя и пойдет на службу к великой княгине, а строптивцев развешаем через версту по всей новгородской дороге, яко собак.
– Хм… А ведь ты прав, Ванюша, еще как прав! Дай дьякам наказ: пусть пишут, да чтобы писем поболее было.
Река Мета разлилась, и там, где в прошлом году паслись табуны лошадей, теперь плескалась рыба. Старицкий князь выбрал место высокое, и его шатер напоминал гнездовище огромной птицы. Воинство разместилось у подножия склона. Ратники запалили костры, развешали на колья панцири и кольчуги, а затем стали дожидаться распоряжения князя.
Андрей Иванович не торопился, он ведал о том, что третьего дня сюда должен подойти большой отряд углицких дворян, которые обещали привезти вместе с обычным вооружением дюжину немецких нарядов. Такая подмога будет кстати – каменные ядра с великой лихостью расщепят ворота московского Кремля.
Воинники обживали очередное пристанище и по вечерам уходили в близлежащее село в поисках спелых девок. А оставшиеся дружинники запивали горькое одиночество наливкой и вином и всю ночь орали песни.
– Тут я на дороге письмо одно нашел, – понизил голос плечистый детина лет тридцати. – Может, кто из вас силен в грамоте, прочитал бы?
– Дай сюда, – протянул руку десятник, – прочитаю. С малолетства грамоту разумею. Батянька мой хотел, чтобы я дьяком стал в приказе, да, видно, не суждено. На службе старицкого князя помереть придется.
Он развернул грамоту, сдул с поверхности осевший серый пепел и прочитал первую строчку:
– «Дружинники, не верьте крамольному князю Андрею Ивановичу. Ежели ослушаетесь государыню, так висеть вам всем на березах, яко шелудивым псам…» Так вот о чем грамотка, – нахмурился десятник.
– А ведь верно в письме-то писано, – вступился в разговор дядька лет пятидесяти, подкинув в костер охапку хвороста. – Андрею Ивановичу с великим князем не совладать. Московский государь хоть и мал, да за ним, почитай, вся святая Русь стоит, воеводы отважные. Возьмут и переломят хребет старицкому князю. – И ратник обломал между пальцев сухую тростину. – Вот так! Только хруст пойдет.
– Нечего нам здесь делать, молодцы, – пробасил крепкий отрок с жиденькой бороденкой, – ежели к детишкам хотим вернуться. У меня ведь тоже такая грамотка имеется, я ее на память выучил. Десятник, ты бы дальше прочитал.
– «…а ежели оставите полки опального князя и вернетесь по домам, то великий московский князь и государь всея Руси вас пожалует». Слыхали? Пожалует! Уходить надо, а то далее поздно будет. Придет Иван Овчина да обложит дружину князя старицкого своими полками.
– О чем шепчетесь, молодцы? – вынырнул из темноты Семен Мальцев.
– Да так, господин, разговоры ведем праздные, – почти весело отозвался десятник. – Завтра углицкие служивые должны с нарядами подойти, вот тогда мы покажем московской дружине, на что горазды! А может, наливочки желаешь, подьячий?
– Некогда мне, князь дожидается.
И Семен Мальцев так же неожиданно сгинул, как и возник.
– Вот он, пес князя… Ходит, вынюхивает, – буркнул в темень степенный мужик. – Бежать нам надобно, пока караул от пьяна не пробудился.
– Уж не так сразу, – почти обиделся десятник. – Надо бы наливку допить, а уж тогда… Ну что, братки, подставляй стаканы.
И воинник, ухватив обеими руками огромный кувшин, неторопливо разлил в глубокие стаканы тягучую хмельную жидкость.
– Эх, крепка твоя наливка, десятник, – сказал дядька.
– Что верно, то верно, – согласился ратник. – Крепка, как броня! Как собираться на сечу стал, так матушка ее мне вместе со спасительным крестом пожаловала. Так и сказала, что хмельное зелье меня от любой беды убережет.
– Заговоренное питие подчас охраняет лучше крепостных стен, – подтвердил дядька. – Плесни мне еще матушкиной наливки, авось ее просьба и меня убережет.
– Ведь не мы только так думаем, – расчесал пятерней бороду крепыш-отрок. – Таких грамот в каждом полку предостаточно. Не удержит всех князь.
– Не удержит, – согласился десятник.
– Я так полагаю, – слизал последнюю каплю дядька, – нечего нам здесь задерживаться. Пока караульщики пьяны, надобно идти. Ну, кто со мной, молодцы?
Он поднялся.
– А мы все заедино, – отозвался крепыш. – А ты идешь с нами, десятник?
– Я-то?.. Идем! – Удало махнул дланью отрок, как будто рубил непокорную голову.
Постояли малость воинники близ костра, а потом канули в ночи незамеченными.
– Батюшка-государь, – вошел в шатер старицкого князя подьячий Семен Мальцев. – Изменщики кругом.
– О чем ты глаголешь, холоп?
– Доверился ты, государь, пришлым, – продолжал взволнованный подьячий, – а они тебя оставили.
– Как так?!
– А вот так, батюшка, – горевал Семен Мальцев. – Когда сбор трубить стали, так посошную рать на треть недосчитались. А там, где переяславцы стояли, так вообще никого не сыскать.
– А что же караульщики? – опешил Андрей Иванович.
– Пьяны были! Едва добудились.
– Казнить всех караульщиков торговой казнью! И немедля.
– Будет сделано, батюшка-государь. Накажем! Только хочу сказать, Андрей Иванович, что перебежчика мы захватили. Сбросил с себя броню и босым от лагеря бежал.
– Привести окаянного!
Рынды ввели в княжеский шатер детину лет двадцати, остроносого и тощего, как сурок в весеннюю пору.
– Почему ты оставил воинство? – почти по-дружески поинтересовался Андрей Иванович.
– Скука меня одолела, князь… тоска взяла… Да и помирать не больно-то хотелось. Грамоту около костра нашел, в которой писано, что будто бы Иван Овчина супротив тебя силу великую собирает. Слабость меня одолела да сомнения большие взяли. Вот почему и подался до дома. А так, государь-батюшка, я на твоей стороне. Великую княгиню совсем не жалую, а о полюбовнике ее – Иване Овчине – и слышать не могу. Ежели не веришь, так крест поцелую на том.
– Неужно только по грамоте бежал? А может, надоумил тебя кто?
– Истинный бог, по грамоте, – крестился детина, вытягивая остроносое лицо.
– Вот что, Семен, – сурово оглядел старицкий князь верного холопа, – возьми этого детину под свою опеку и лупи его до тех самых пор, пока всех злоумышленников не укажет.
– Это я с охотой. А ну пошел, раззява! – ткнул перебежчика в спину подьячий. – Вяжите его, молодцы!
Парня опрокинули на пол, скрутили ему руки и ноги бечевой и выволокли из шатра.
Перебежчика пытали люто: хлестали бичами, ставили коленями на уголья, окунали с головой в студеную майскую воду. Он выныривал из реки, едва хватал глоток воздуха, а дюжие рынды вновь наседали на плечи ворогу.
– Так кто с тобой супротив князя зло умысливал? – сурово вопрошал Семен Мальцев.
– Да разве их всех упомнишь, – захлебывался детина.
– А ты попытайся!
