– А верно то, что ты с ними потом в девичьем платье на гулянье ходил?
– Гулянье – это что! – махал рукой отрок. – Я с ними на Москву-реку купаться хожу. Они разденутся донага, а я на берегу сижу и телами их белыми любуюсь.
– Ишь ты! – удивлялся Воротынский.
– Только потом такая ломота между ног, что спасу никакого нет. А однажды я не удержался, сграбастал одну девицу и в кусты поволок. Вот визгу потом было!
Семен Ромодановский в самом деле своим обликом напоминал девицу: кожа мягкая, словно бархат, а волосья такие густые, что хоть косы заплетай.
– Тебя, Семен, видно, и парни за девицу не однажды принимали?
– А то как же? – не без гордости отвечал Ромодановский. – Как надену платье, так дня не проходит, чтобы отроки на сеновал не позвали женихаться. А я к ним все коленками жмусь, ручонки выставляю, так они, сердешные, готовы посреди гулянья с меня платье содрать, – довольно отвечал детина. – А в другой раз сватьев хотели заслать.
– Ишь ты! Вон оно как! Да ты, оказывается, Семен, хитрец большой. А хочешь на славу распотешиться? И народ повеселишь, и государя позабавишь, – осторожно подступился к племяннику Михаил Иванович.
– Это как же? – загорелись глазенки у Семена.
– Слыхал небось, что государь в царицыных палатах таких девиц собрал, каких во всей Московии не сыскать? Нашему царю сам султан Сулейман позавидовать может. Так вот, переоденься в девичье платье, а я тебя в царицыны палаты отведу.
– А ежели спрашивать начнут, кто такая?..
– На следующей неделе смотр девиц в государевых палатах. Каждый боярин дщерь свою показывать будет. Вот и я у царя разрешения спрошу, чтобы ко двору свою племянницу представить. А этой племянницей ты будешь!
– Теперь уразумел, Михаил Иванович, – радостно заулыбался Семен.
– А как в Девичьи палаты попадешь, так боярышням сам все объяснишь. Вот смеху-то будет!
– А ежели государь на обман рассердится?
– Ивану Васильевичу такие шутки по нраву, – убежденно заверял племянника Воротынский. – Он громче других хохотать станет!
Представление ко двору Иван Васильевич наметил в субботу.
Этот день государь обставлял всегда празднично: повелевал менять в Передней комнате на потолке и стенах сукно, стольники стелили белые скатерти, а свечники выставляли в коридорах золотые фонари. Царь обходился обычно без доклада, до самого обеда проводил время в мыленке и только после того, как испивал ковш холодной малиновой наливки и отлеживался часок в прохладном предбаннике, мог вести разговор с ближними боярами.
Нутро приятно щекотало от ожидания: лучшие люди представляли ко двору дочерей и родственниц.
Смотр Иван Васильевич повелел проводить в Грановитой палате. Бояре по очереди подходили к трону, на котором торжественно восседал царь, и показывали дочерей.
В этот день Ивану не везло: девицы в основном были рыхлозадые, напоминая раскормленных кобылиц, или такие тощие, что больше походили на жерди, которыми подпирают бельевые веревки. И когда очередь дошла до боярина Воротынского, государь успел заскучать.
– А это что за краса? – воскликнул обрадованно Иван Васильевич, едва Михаил Воротынский переступил порог палаты в сопровождении девицы.
– Это моя любимая племянница, государь. Ириной девицу величать, – отвечал достойно князь. – Красавицей уродилась, вся в мать! Ежели ты помнишь, Иван Васильевич, моя сестра такая же была. И ликом удалась, и телом была опрятна, – нахваливал Воротынский девицу, словно купец лошадь.
– А плясать твоя племянница умеет? В Царицыной палате мне девки нужны добрые и веселые.
– А ну, спляши, доченька, подиви своим умением государя, – попросил Воротынский.
Девица плавно взмахнула руками и пошла по кругу, оттесняя к самым стенам ротозеев бояр.
– Ай да девица! Ай да плясунья! – громко восторгался Иван Васильевич. – Горячая девка растет, такой умнице жениха нужно справного. Вот здесь во дворце, боярышня Ирина, мы тебя и замуж выдадим.
Ромодановский слыл лучшим танцором в округе, даже плясуны Пыжевской слободы, славившиеся на всю Москву разудалой прытью, ломали шапку перед его мастерством. Семен умел с удалью сплясать гопака и русского, мог кружиться в хороводе и пуститься вприсядку по кругу. Сейчас, польщенный вниманием государя, Семен превзошел сам себя. Юный князь так задорно кружился, так поглядывал лукавыми черными глазищами по сторонам, что сумел вырвать восторг даже из пересохших глоток строгих бояр.
А князь, хмельной от общего веселья, легким взмахом приглашал в пляс молодых рынд и государя, которые, глядя на быстрые ноги боярышни, не могли удержаться от восторга.
– Хороша! – радостно протянул Иван Васильевич, когда танец был закончен. – Поболее бы таких девиц государыне, чтобы собой красивы были и на ноги легки. Дай же я тебя расцелую, красавица, да ты меня не бойся! – убеждал государь-царь. – Я девиц не трогаю.
Московский государь так крепко присосался к алым устам девицы, что даже за воротник не отодрать.
Боярышня Ирина смущалась от государева внимания, лицо ее полыхало алой зарей, что вводило самодержца в еще больший восторг.
– А как скромна! Сейчас я тебя царице представлю. Анна Даниловна смиренниц любит, если заслужишь ее расположение, так она косу разрешит тебе заплетать. Матушка! Царица Анна, поди сюда! Девицу я тебе раздобыл красы неописуемой, самой Елене Прекрасной под стать! – в полный голос восторгался царь, вводя боярышню Ирину в еще большее смущение.
В сопровождении двух десятков девиц в палату вошла государыня Анна.
– Хороша боярышня, – оглядела с ног до головы царица девицу. – Кто же такую красу во дворец привел?
– Боярин Воротынский уважил, – ткнул в согнутую шею князя царь. – Племянница его. Ты, царица, определи боярышню к себе поближе.
Семен Ромодановский вел себя как девица: он томно опускал глаза; не смел смотреть на царицу; робел перед степенными мужами, покрываясь краской смущения.
В этот вечер Иван Васильевич был внимателен к боярышне куда больше, чем к собственной супруге, и в знак высочайшего расположения повелел выдать Ирине бобровое ожерелье и алмазный перстень.
Семен Ромодановский без конца заливался краской, а Иван Васильевич то и дело нашептывал в самое ушко:
– Вот такой ты мне нравишься еще более, боярышня Ирина. Не девица ты, а заря алая! Дай я тебя расцелую. Эх! А кожа твоя как свежа. Видать, ты еще и мужниного тела не испробовала. Ну ладно, полно тебе, красавица, пошутил я. Твое смущение что вино красное, так и бьет в голову! Чего же ты озираешься, боярышня? На царицу поглядываешь? Ты на государыню не смотри, она своему мужу прекословить не станет. Ежели изъявишь охоту, девица, с головы до пят озолочу! Не приходилось тебе на царских постелях почивать, вот где перины мягонькие и теплые. Пока на них не уляжешься, сладости настоящей не узнаешь.
Иван Васильевич не отходил от девицы ни на шаг, нашептывал ей в каждое ушко по доброму словечку. Он напоминал молодца с гулянок: то прижимал Ирину к себе, то трогал ладошкой ее колено, а то приглашал пуститься в пляс и выглядел таким ретивым ухажером, что слободские ухари в сравнении с царем казались нерадивыми увальнями.
Царица-матушка за чудачеством государя наблюдала почти весело, с ее лица не сходила легкая улыбка. За три года совместной жизни она ухаживания Ивана за девицами воспринимала так же естественно, как проказы молодого кобеля среди своры сучек. Для своих надобностей государь надолго съезжал в Охотницкий дворец, забирая с собой десятка три боярышень. Царь даже не подозревал о том, что Анна всякий раз подробно расспрашивает каждую избранницу о том, что там у них происходит, и дает им советы, как вести себя с Иваном Васильевичем. Первое, что она советовала боярышням, это быть с царем поласковее, а там как господь надоумит. То же самое она хотела подсказать и девице Ирине, но что-то останавливало ее в поведении государевой избранницы. Может быть, это плутоватый взгляд, который та
