– Господи... Так, значит, вы – командор ложи?
– Как видите. Не стоит удивляться этому, наши люди находятся повсюду. Каким было ваше испытание?
– Проникнуть в банк и вынести картины с масонскими символами.
– А вместо этого вы решили забрать саквояж с драгоценностями. Я понимаю, вы работали на личное благополучие. Не так ли?
– Вовсе нет, – перепугался Чернопятов, – деньги я хотел передать в дар ложе, а эсеры мне были нужны для прикрытия.
– Похвальная сообразительность. Только вот камушки, которые вы передали, фальшивые! А вместо двух картин принесли всего лишь одну. Где же вторая?
Командор с особой тщательностью продолжал приводить себя в порядок, как будто бы совершал некий важный обряд.
Георгий проглотил спазм.
– Ее там не было. Я уже вам сообщал... Это не моя вина. Я не знаю, куда она пропала, – пролепетал Георгий.
– Давайте взглянем на картину.
Чернопятов торопливо развернул холст на столе:
– Пожалуйста.
Вольдемар недолго разглядывал полотно, после чего сказал, посмотрев на сжавшегося Георгия:
– Да-с, вот так оно и получается, голубчик. Вы о нас позабыли, а мы вас не упускали из вида. Ни на секунду!
– Все планировалось не так, как случилось, дайте мне шанс, – выдавил Чернопятов глухим голосом.
Наклеенными оказались даже брови. Вольдемар снимал их бережно, чтобы не повредить. Усы оказались настоящими. Они слегка топорщились и придавали их обладателю задиристый мальчишеский вид.
– Право, мне прямо неловко вас слушать, – проговорил он с укором. – Вы говорите, как гимназист, – при этом он мелко и неприязненно хихикнул. – Вы пожелали вступить в наши ряды, давали клятву. А обратной дороги не существует. Вы же знаете, что для нашего ордена деньги не самое главное. Ладно, ладно, не возражайте! Знаю, вы сделали все, что могли. Вряд ли на вашем месте другой сделал бы больше. – Вольдемар сунул руку в карман и вытащил из него амулет на золотой цепочке. – А вот это вам!
– Что это такое? – с любопытством спросил Георгий.
– А вы всмотритесь в знаки!
Георгий поднес амулет к глазам. На золотом овале с вензелями он рассмотрел символ целостности – сплетенные альфу и омегу.
– Значит, меня приняли? – взволнованно спросил Чернопятов.
– Да. Вы прошли испытание, – торжественно объявил командор. – Теперь вы один из нас. Знаете, что символизируют эти знаки?
– Единство пространства, времени и духа, – без запинки произнес Чернопятов.
– Верно, – удовлетворенно кивнул командор. – Я думаю, излишне будет говорить вам, что у нас существует строжайшая конспирация. Содержание наших бесед должно остаться с вами до могилы. И тем более вы не должны посвящать посторонних в наши дела.
– Разумеется, командор, – серьезно пообещал Чернопятов.
– Хочу сказать, что от вас ждут больших дел.
– Я не подведу.
– Теперь мы выпьем за наше единство. Вам нужно помнить, что в любой стране, где бы вы ни находились, у вас всегда найдутся друзья и союзники.
– Спасибо, командор.
– Не надо благодарить. Давай-ка лучше помянем нашего покойного отца. Помнишь его?
И только тут Чернопятов наконец понял, кого ему все время напоминал Вольдемар. Да это же бесследно пропавший сын старого графа Строганова. Вот он, значит, как устроился в этой жизни!
Георгий с трудом перевел дух. А Вольдемар лукаво улыбнулся и сказал:
– Не удивляйся, братец. Ты думал, что много обо мне знаешь, а по сути не знаешь ничего. Ладно, мы с тобой все обсудим, а пока выпьем.
Командор вынул из саквояжа бутылку темно-синего стекла. Посуда красивая, с гроздьями винограда на выпуклых боках.
– Здесь найдется пара рюмочек?
– Конечно, – метнулся Чернопятов к шкафу и вытащил из него две стопки.
Потянув за пробку, командор легко откупорил бутыль.
– Вот только картина, которую ты принес, фальшивка.
– Этого не может быть, – в страхе выдохнул Чернопятов.
– И ты будешь со мной спорить? Ведь я помню на ней каждую трещину еще с раннего детства... Ладно, это неважно. За твой успех! Считай это пока всего лишь некоторой прелюдией. Через неделю, когда соберутся все члены нашего братства, твое вступление в союз пройдет более торжественно. А потом, грех не отведать этого коньяка, ему ровно сто лет! – Командор твердой рукой разлил напиток, взяв стопку, произнес: – Ты кому-то отдавал картину?
– Да, – не без труда признался Георгий Чернопятов. – Чтобы сделали копию. Это так... Для себя...
– И кому же?
– Ты знаешь этого художника, мы обращались к нему...
– Ладно... С богом!
Чернопятов выпил темно-коричневую жидкость. На мгновение его взгляд застыл, на губах показалась пена. Георгий пытался что-то сказать, но помешали спазмы, перехватившие горло. Рука его дрогнула, и из ослабевших пальцев выскользнула рюмка. Ударившись об пол, она разлетелась по углам мелкими колючими осколками. Сделав два неровных шага, Чернопятов остановился и, ухватившись руками за шею, повалился на пол, стукнувшись затылком о край стола.
Командор приблизился к нему.
– Я не только глава ложи, – сообщил он. – Но я еще и палач. Так бывает... Ты разочаровал нас, братец.
Посмотрев в расширенные от ужаса глаза Чернопятова, он удовлетворенно хмыкнул. Осторожно, словно опасаясь, что умирающий может ухватить его за запястье, вытянул из его пальцев амулет и бережно положил в карман.
Долг исполнен. Больше ему здесь делать нечего.
Вечером пришел Мамай. В шикарном темно-коричневом костюме, с тростью, он совсем не походил на себя прежнего. Эдакий принц монгольских степей, надумавший потратить все свое состояние на парижских барышень.
Вот какие чудеса творит с человеком парижский воздух! Парижане, созерцая монгольский прищур татарина, воспринимали его не иначе как отпрыска древнейшего степного рода, всю жизнь вкушавшего исключительно из золотой посуды и пьющего по утрам кровь заколотого барашка.
Взгляд у Мамая был дерзкий, цепкий, каждую женщину он осматривал с таким вниманием, словно был строгим судьей на конкурсе красоты.
Савелий сдержанно улыбнулся, – тот еще тип!
Мамай уверенно устроился в кресле, осторожно снял котелок и бережно положил его на колени.
– Что скажешь?
– На квартире Барановского состоялась встреча.
– Кого и с кем?
– К Барановскому приехал один художник. Я видел его однажды в галерее д'Артуа.
– Так, дальше.
– Они разговаривали недолго, потом Барановский уехал к графу д'Артуа и увез с собой несколько свертков.
– Что в них было?
– Предположительно картины.
