почте – совершенно неприметный и безо всяких надписей на лицевой стороне.
Стараясь не показать охватившего его волнения, Савелий надорвал край конверта и вытряхнул из него несколько листков с текстом, напечатанным на машинке. Еще на стол выскользнуло несколько газетных вырезок. Подняв одну из них, Родионов всмотрелся в фотографии и едва не вскрикнул от удивления. Теперь он начинал кое-что понимать. Странно, что эта догадка не посетила его прежде. Аккуратно сложив бумаги, он вложил их обратно в конверт, немного подумав, решил взять его с собой, сунув его в карман сюртука.
Он был готов к предстоящему разговору.
– Мне надо ненадолго отлучиться.
– Когда ты вернешься? – спросила Елизавета.
Барышня уже поднялась и, встав перед зеркалом, принялась расчесывать длинные густые волосы. Савелий был зачарован этим зрелищем.
– Скоро, – ответил Савелий, очнувшись и не слыша собственного голоса.
– Ты мне не ответил, – улыбнулась Елизавета, повернувшись.
– У тебя в роду случайно колдуний не было? – спросил Савелий, невольно поежившись.
– А ты забыл, что каждая женщина немного ведьма, – с вызовом произнесла Елизавета, вновь повернувшись к зеркалу.
– Если я не вернусь часа через три, – как можно спокойнее сказал Савелий, – сообщи об этом Мамаю, он знает, что нужно делать.
И, не оглядываясь, шагнул за порог.
Часть IV
Тайна марабу
Глава 22
Секрет мистических знаков
Развернув картину, Савелий с интересом стал наблюдать за реакцией аббата Мессиана. Губы аскета плотно сжались, на впалых щеках обозначились две глубокие морщины. Пожалуй, это было единственное, что выдавало его настроение. И больше ничего, ровным счетом! На лице, высохшем от постов, не отразилось даже тени каких-либо переживаний. Так и должно быть, что это за монах, если он бурно выплескивает свои эмоции. Во всех жизненных ситуациях он обязан выглядеть невозмутимым: сдержанно улыбаться, если окружающих распирает хохот, и слегка грустить, если другие заходятся в неутешном плаче.
– Что вы на это скажете?
– Картина хороша, – негромко произнес аббат, – она украсит любой музей. Как она к вам попала?
Голос его прозвучал совершенно бесцветно, отразив слабое любопытство, но вот застывшие глаза, будто бы нацеленные в самое нутро собеседника, выдавали нешуточный интерес. Савелий невольно улыбнулся – этого человека легко представить с колодой карт в руках или в казино за вращающейся рулеткой. Да и на женщин наверняка он посматривает не божьим агнцем. Сколько же нешуточных страстей может прятаться под сутаной монаха!
– Можно, я не буду отвечать вам на этот вопрос... Извините меня, но это не моя тайна.
– Воля ваша, – так же невозмутимо пожал плечами аббат.
Аббат Мессиан был священником в церкви Сен-Жермен-л'Оксерруа, что стояла напротив восточного фасада Лувра. Служить в этом соборе было почетно, потому что возвышался он на месте бывшего святилища эпохи правления Меровингов, той самой земли, что зачала Франкское государство.
– На обратной стороне холста имеются какие-то мистические знаки, вы не могли бы растолковать их смысл? – негромко спросил Савелий, без стеснения заглянув в бесстрастное и пожухлое лицо аббата.
– Давайте посмотрим, – с готовностью произнес Мессиан. – Не так давно ко мне приходил один мсье и принес крохотную статуэтку Будды, на которой были начертаны разные знаки. Он просил, чтобы я разгадал их.
– И вы разгадали?
– Разгадал, – не без гордости отвечал аббат. – Они связаны с вечным покоем.
– Вы можете сказать, как звали этого мужчину?
Аббат поморщился, вспоминая:
– Кажется, мсье Дюбаи. Точно, мсье Дюбаи!.. Господи! – отшатнулся священник, едва взглянув на холст. – Это же дьявольские знаки!
Савелий обратился к аббату не случайно. Мессиан считался большим специалистом по разгадыванию магических знаков и символов. И там, где иной видел невыразительные крючочки да кривые линии, он легко прочитывал послание, пришедшее из глубины веков. Большинство иерархов церкви в средние века грешили тем, что заставляли мастеров на фасадах католических соборов изображать неведомую символику, тем самым путая святость с дьявольщиной. Смысл многих символов давно померк, а то и вовсе переродился в новые значения, и аббата частенько привлекали к тому, чтобы он растолковал смысл вычерченных пентаграмм и раздвинутых циркулей. Нередко, вникнув в тайный смысл статуй и знаков, он советовал настоятелям монастырей безжалостно уничтожать сотворенное. А обломки разрушенных символов топить в Сене и раскидывать по закоулкам Парижа.
– С чего вы взяли? – искренне удивился Савелий.
– Посмотрите на этот знак, – ткнул аббат пальцем в фантастическое существо, изображенное на обороте картины. – О чем оно вам говорит?
– Это грифон! – спокойно поглядел Савелий. – Орел с телом льва. Эмблема человеческой и божественной природы Христа!
Аббат Мессиан с любопытством посмотрел на Савелия:
– А вы, я вижу, молодой человек, не чужды знаниям. Так оно и есть, вы ответили правильно. Только то, что вы сказали, было характерно для четырнадцатого века, но, начиная с раннего христианства, этот знак символизировал силы мщения! И остается только гадать, чья рука вывела его и для кого именно предназначалась месть. Как вы думаете, а это что за знак?
На краю холста твердой уверенной рукой древнего мастера была изображена кобра. Поднявшись на толстый хвост, рептилия зловеще распустила капюшон и хищно раскрыла рот. Рисунок выглядел очень реалистично, изображение завораживало. Полное впечатление того, что аспид сейчас выбросит вперед гибкое тело и цапнет ядовитым зубом.
– Это не к добру! – уверенно ответил Савелий. – Змея – всегда символ обмана.
– Верно, – с уважением протянул старый аббат, посмотрев на Родионова совсем другими глазами. – Вот только непонятно, кто же был обманут и как это связано вот с этим символом?
– А это что? – спросил Савелий, ткнув пальцем в какое-то членистоногое.
– Скорпион. Очень плохой знак! В Библии скорпион – это демоническое существо, в средние века – это образ смертельного предательства! Вот только о каком предательстве идет речь?
Но загадки не закончились – в центре полотна аббат рассмотрел едва проступающую запись. Он достал мощную лупу и, прищурившись, приложил ее к надписи. Савелий невольно обратил внимание на открытый шкаф, из которого аббат достал лупу. На полках, плотно прижавшись друг к другу, стояли колбы и стаканчики, заполненные порошками и цветными мутноватыми жидкостями. Интересно, чем же он еще занимается помимо того, что служит богу? А может, аббат Мессиан – последний из алхимиков и тратит остаток жизни на то, чтобы создать философский камень? Помнится, не так давно по Парижу ходил какой-то чудак, который утверждал, что живет уже пятую сотню лет, что знает секрет философского камня и способен единственным прикосновением превратить ртуть в кусок золота. Забавно, право!
Савелий с интересом наблюдал за монахом, склонившимся над холстом. Трудно было поверить, что в столь дряхлом теле жила неистребимая тяга к знаниям.
Наконец монах распрямился и счастливо объявил:
– Прочитал!
– И что же там написано?
– «Memento more», что значит, – «помни о смерти»! Обычно рядом с такими надписями рисуют скелеты, но я их не увидел, – разочарованно протянул аббат Мессиан.
Монах спрятал лупу в шкаф и вздохнул:
