В подобного рода ситуациях Мамаю бывать еще не приходилось. Всякое бывало: и в одиночной камере он сиживал на хлебе и воде, и в железной клетке у всех на виду случалось проживать; и стреляли в него, и били, и порезать пытались не единожды. Но вот чтобы быть замурованным в каменном мешке, полном золота, – нет, такого казуса с ним еще не приключалось. И главное, было непонятно: что ему надо делать, чтобы выбраться отсюда?
Он присел на ящик со слитками и обхватил бритую голову руками. Стал думать. Но умные мысли не приходили. Вместо них в мозгу почему-то крутилась ухарская песенка про молодого вора, которому пошел фарт, и маруха Тамарка наконец полюбила его, бросив тщедушного форточника Веньку, его заклятого врага. Из-за Тамарки им пришлось драться на ножах, и гадский Венька, проворный, как уж, порезал фартового вора. Истекая кровью, вор приканал к Тамарке, но тело той уже остывало, ибо тоже была порезана насмерть мстительным Венькой. Тогда вор взял из дома наган и застрелил паскудого форточника, после чего, не вынеся разлуки с Тамаркой, пустил и себе пулю в висок. На этом весь фарт и вышел.
Потом вдруг вспомнился тот случай, когда громилы поручили ему первую работу: подломить галантерейную лавку на Солянке, которую давно уже пасли и знали, когда ее хозяин держит хорошую кассу.
Стояла глубокая ночь. Он неслышно подошел к лавке, выдавил стекло.
В лавке было темно, хоть глаз выколи.
Он зажег огарок свечи и стал осматриваться. Вот она, касса – несгораемый шкаф с висячим замком. Он достал фомку и, как учили дружки-приятели, продев ее конец между дужкой и корпусом замка, одним рывком выдернул дужку из петель.
А вот и денежки!
Они лежали в специальном ящичке с отделениями для крупных купюр, мелких и мелочи: серебра и меди. Он уже выгреб их до единой полушки и рассовал по карманам, как вдруг услышал:
– А теперь положи все на место.
Он вздрогнул и обернулся на голос, но разглядеть, кто это и где, недоставало света.
– Положи деньги на место, я сказал, у меня в руках ружье, – снова услышал он грубый голос, резко задул свечу и бросился наугад к окну.
Прозвучал выстрел.
У него заложило уши, он отпрыгнул в сторону и ударился о полки. Он не слышал, как с них посыпалась всякая галантерейная дребедень: зонты, трости, сумки, кожаные портмоне, ридикюли, брелоки...
Оглушенный, он пополз вдоль прилавка, но тут сильные руки схватили его за шиворот и поставили на пол.
– Ага, – воскликнул довольно хозяин лавки, – попался, ворюга!
Мамай попытался вырваться.
Не получилось.
– Пусти, гад, – прохрипел он, задыхаясь.
– Вот я щас тебе покажу гада, – кое-как расслышал он голос хозяина, и тяжелый удар в челюсть снова опрокинул его на пол.
Он взвыл и тут же получил удар ногой в живот, потом еще один и еще. Купчина, похоже, вошел в раж, и удары сыпались один за другим.
«Забьет он меня насмерть», – подумалось вдруг ему, и животный страх охватил все его существо.
После очередного удара хозяина лавки, изловчившись, он схватил его ногу и резко дернул на себя. Через мгновение послышался глухой звук, будто городошной битой ударили по железу, и долгий, невероятно долгий выдох. А затем наступила тишина.
Он с трудом приподнялся, по-прежнему ничего не слыша, нащупал в кармане огарок свечи, зажег. Огромный хозяин лавки лежал на полу возле несгораемого шкафа, и в его застывших глазах плясали крохотные огоньки от пламени свечи. Лавочник был мертв. Из правого виска его сочилась кровь, образуя черные в темени лавки ручейки, растекавшиеся по полу.
– Эко ты его приложил, – услышал он вдруг знакомый голос. – Ладно, ступай отседова, дальше мы сами как-нибудь управимся.
Фартовые гурьбой вошли в лавку. Он оторвал взор от мертвого лавочника и сказал, едва справляясь с непослушными губами:
– Итэ он сам башыкой оп жилесный ящик упал.
– Оправдываться перед легавыми будешь, – хмыкнули на это фартовые и прогнали его из лавки.
Это был первый мертвяк Мамая. Случайный, ведь он не хотел убивать лавочника.
Потом было еще семнадцать. Абсолютно не случайных...
С той стороны в бетонную стену стукнули: тук, тук. Тук, тук, тук. Условный сигнал, обозначающий, что все в порядке.
Он ответил: два стука, потом три. Дескать, у меня тоже порядок.
А потом стена отворилась...
– Значит, секрет в том, что проходит полтора часа и срабатывает часовой механизм? – допытывался у Густава Густавовича Савелий, еще не встречавшийся с подобного рода цифровыми автоматическими замками. – И двери, стало быть, самостоятельно закрываются? А кто не успел, тот, выходит, опоздал. Так?
– Именно так, – стал проделывать какие-то манипуляции с цифрами хранитель, за коими внимательно наблюдал Савелий. – Такая новая конструкция замка.
– Понял.
– Давай, старый хрыч, отворяй, – заторопил адъюнкт медленно возящегося, как ему казалось, хранителя. – У нас там товарища заперло. И ему одному очень скучно.
– А ты меня не торопи, – ворчливо огрызнулся Краузе. – Вот собьюсь, тогда ничего не сработает. И товарищ ваш до скончания века там куковать будет.
– Ладно, старый, не бурчи, – произнес химик. – Делай свое дело и помалкивай.
Внизу, в подвале, заурчал обнадеживающе включившийся двигатель. Савелий стукнул в стенку два, потом три раза. Дескать, потерпи, Мамай, скоро твое заточение кончится.
В ответ глухо тукнуло: раз-два, раз-два-три.
А потом стена медленно двинулась вправо.
Глава 17. НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Нашел-таки Херувимов Лжедемченко. И это обстоятельство сыграло в его жизни определяющую роль.
– А я и не знал, что вы такой хороший сыщик, – заявил ему при встрече Лжедемченко, усмехаясь. – Но вы ведь не полицейский, насколько мне известно?
– Я состою временно причисленным к Министерству внутренних дел, – четко и внушительно произнес надворный советник. – Пока не получу новую должность.
– Ну, и что вы мне можете предъявить? – нагло посмотрел на него Лжедемченко.
– Вы в точности подпадаете под статью мошенничество в крупных размерах, – улыбнулся Херувимов и на всякий случай положил руку в карман пиджака, где лежал небольшой шестизарядный револьвер. – Проживание под чужим именем, противузаконное распоряжение чужой собственностью, введение в заблуждение с целью наживы честных и добропорядочных граждан... – принялся перечислять Херувимов. – Все ваши дела уголовно наказуемые, и вам положительно светит годика четыре исправительно-каторжных работ или пять лет в тюрьме, после чего вам будет запрещено проживать в крупных городах и придется крутить свои грошовые аферы в каком-нибудь Арзамасе или Урюпинске, в коих вы быстро примелькаетесь, после чего вас попросту начнут бить. Вот такие, господин фальшивый Демченко, у вас перспективы.
– И что вы от меня хотите?
– Чтобы вы вернули мне мои деньги, – просто ответил Херувимов. – Тогда я не буду иметь к вам никаких претензий. К тому же меня не очень волнует, кто и каким образом зарабатывает себе деньги. Я ведь теперь
