фронта и выехавшего, как это было известно многим, из нумеров Щетинкина в сторону вокзала на легковом автомобиле. Ожидали и членов Политотдела фронта Данилевского и Раскольникова, которые пропали в неизвестном направлении.
Возле вагонов кучковалась партийная, военная и чекистская головки города, губернии и фронта в лице члена Реввоенсовета фронта Сокольского, армейской комиссарши Данилевской, одетой в кожу с головы до пят, комиссара печати Грасиса с вместительным чемоданом, совработника Милха, контрразведчиков Вацетиса, Розенгольца и Смирнова, товарища председателя Губчека Вероники Брауде и совработницы Софьи Альфредовны Шейнкман с дорожным саквояжем, полным «керенками». Их там было ровно на миллион целковых. Она ждала мужа, посланного главкомом фронта Вацетисом с пакетом к военкому города Ивану Межлауку, нервничала и беспрестанно курила. Милх стоял рядом с ней и время от времени бросал выразительные взгляды на ее пузатенький саквояж.
– Откуда дровишки? – спросил ее полчаса назад Милх, видевший, как она, будучи еще в здании Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, лихорадочно засовывала кредитки в саквояж.
– Это касса Совета, – нисколько не смутившись, ответила ему Софья Альфредовна, прекрасно зная, что в кассе Совета, кроме мышиного помета, давно уже ничего не было. Знал это и секретарь Совета Густав Соломонович Милх и на слова Софьи Альфредовны только и ответил:
– А-а...
Очевидно, это был тот самый миллион рублей, пропавший невесть куда после ликвидации им и Яковом Шейнкманом так называемой Забулачной республики.
Порвав цепь латышских стрелков, к ним подошли председатель Губчека Лацис, комендант города Кин – китаец с Украины, – материализовавшийся прямо из речки-протока Булак (он часа три как уже скрывался под одним из мостов), военком Иван Межлаук, член политотдела фронта Гарик Нудельман и старейший партиец-революционер Людвиг Срулевич Бакинский.
– Уф, – отдуваясь, произнес Лацис, застегивая кобуру пистолета. – Еле прорвались. Чехи уже на Воскресенской и Проломной...
– Где Яша? – завидев Ивана Межлаука, бросилась к нему Софья Альфредовна. – Где мой муж? Вы видели его?
– Никого я не видел, – буркнул военком, отводя глаза от супруги предсовнаркома республики.
– Да как же так?! – не отставала от него Софья Альфредовна Шейнкман. – Товарищ Вацетис на моих глазах послал Яшу к вам с секретным пакетом! Скажите, заклинаю вас, как товарища по партии, что с ним?
– Я ничего не знаю, – устало произнес Межлаук и отошел в сторону.
– Ну что, мы едем или нет? – спросил Лацис.
– Сей час, подъедет товарищ главком...
Со стороны слободы послышались раскатистые винтовочные выстрелы.
– Как бы не было поздно, – осторожно заметил старейший партиец Бакинский.
– Действительно, – поддакнул ему Грасис. – Может, поедем, товарищи?
– Странно, – произнес член политсовета фронта Гарик Нудельман. – Товарищ Вацетис выехал из штаба, – он посмотрел на наручные часы, – уже почти три четверти часа назад.
– Хорошо, – изрек Мартин Янович. – Ждем еще десять минут и отъезжаем. – Иначе мы все попадем в руки чехословаков, и тогда...
Что станет
Когда Мамай со спутниками стали приближаться к станции, потянуло дымком. Как оказалось, это горели товарные склады. Возле них никто не суетился, не сыпал в сторону огня песком и не поливал водой из ведер – горит, ну и хрен-то с ним. Не до пустяков!
Они обогнули здание вокзала слева, прошли мостик и подошли к паровозу с тылу. Локомотив стоял уже под всеми парами и готов был ехать сей секунд. Машинист с помощником сидели в кабине паровоза и мрачно лузгали семечки, сплевывая шелуху в раскрытое окно.
– Чего такие смурные, ребята? – весело спросил их адъюнкт-химик.
– Зато ты, как я погляжу, веселый, – буркнул машинист, недоверчиво оглядывая подошедших к поезду мужчин.
Один из них, плотный, деревенского вида татарин годов за пятьдесят, был наружности самой что ни на есть разбойной, и от него веяло угрозой. Второй, длинный и худой как жердь, дымил папиросой и смотрел мимо, а третий, что заговорил с ними, имел обличье городского разбитного парня, коему в рот палец не клади. Нет, не клади...
– А чего мне, – улыбнулся во весь рот химик. – Хочешь, давай вместе посмеемся.
– Не до смеху, – недовольно произнес машинист и сплюнул семечную шелуху, повисшую у него на губе.
– Чего так? – поинтересовался адъюнкт.
– А тебе-то какое до этого дело?
– Как это, какое мне дело? – искренне удивился несостоявшийся профессор. – Должен же я знать, в каком настроении и душевном состоянии находится водила, который повезет меня в стольный град Москву.
– Этот поезд в Москву не идет, – усмехнувшись одним уголком губ, ответил машинист.
– А куда идет? – быстро спросил адъюнкт.
– Не твоего ума дело!
– Как это не моего ума дело? – Химик-адъюнкт удивленно обвел взглядом своих товарищей. – Я намерен отправиться на этом поезде в путешествие с друзьями, так сказать, а куда идет поезд – не мое дело? Это прямо какой-то, простите меня за выражение, нонсенс.
– Ты на этот поезд не сядешь, – безапелляционно заявил говорливому парню машинист.
– Это почему же я не сяду? – независимо выставив вперед ногу и гордо откинув косматую голову назад, рьяно возмутился адъюнкт. – Еще как сяду!
– Не сядешь, – повторил машинист и плюнул шелухой.
– Пащиму? – спросил вдруг Мамай.
Этому товарищу грубить отчего-то не хотелось, посему машинист ответил ровно и спокойно:
– Ну-у... Потому, что этот поезд есть поезд командующего Восточным фронтом товарища Вацетиса и посторонним находиться в нем не положено.
– А мы не посторонние, – ответил адъюнкт, и машинист увидел у него в руках маузер. Дуло грозного оружия было направлено аккурат ему в лоб.
– Сылисай! – не принимающим возражений тоном приказал Мамай.
– Мужики, чево вы, мужики?! – открыл рот машинист с прилипшей к нижней губе семечной шелухой.
– Ну, тебе почти русским языком было сказано: «Сылисай», – укоризненно произнес адъюнкт и покачал дулом маузера, подобранного в перелеске у раненого уездного военкома Терехина. – А ты кочевряжишься. Неуважение проявляешь. Нехорошо, братец...
Машинист открыл дверь, опустился на ступеньку, другую и грузно спрыгнул на гравий. Следом пулей вылетел помощник.
– Не тушуйтесь, ребята, – доброжелательно произнес адъюнкт и, сунув руку в свою сумку, достал два золотых червонца. – Вот вам подарочки от нашего государя императора, и ступайте себе с богом домой. А то скоро сюда придут белые и, конечно, за то, что вы машинисты поезда красного главкома, по головке вас не погладят. А вот что к стенке поставят, очень даже может быть. Да, и тужурочку вашу машинистскую с картузиком, будьте так добры, одолжите на время.
Машинист снял кожанку и картуз и протянул адъюнкту. Тот вежливо поблагодарил и добавил:
– А ежели докладывать кому побежите, что, дескать, какие-то неизвестные личности у вас паровоз отобрали, так я вам этого делать крайне не советую. Наши люди, они ведь повсюду. За каждым кустиком, за каждым деревцем, можно сказать. И они о-очень зорко будут за вами наблюдать. Так что, ребята, ведите себя смирно. Договорились?
