ключ находился в кармане контрразведчика.
– Прошу, – кивнул в сторону шкафа контрразведчик. – Продемонстрируйте ваше мастерство, – едко произнес он. – Или вы посетуете на то, что у вас нет инструментов?
– У меня вправду нет необходимых инструментов, – медленно произнес Савелий.
– Ну, конечно, я так и знал, – растянула саркастическая усмешка губы капитана. – Вам нужны необходимые инструменты... – Капитан улыбнулся еще шире: – Знаете, плохому танцору...
– Да, знаю, – перебил контрразведчика Савелий. – Вы разрешите посмотреть?
– Сделайте одолжение, – произнес с усмешкой капитан, хотя в его глазах уже загорелись искорки интереса.
Савелий Николаевич подошел к шкафу.
– А может, никаких инструментов и не надобно, – задумчиво промолвил Родионов, наклонив голову и рассматривая замок несгораемого шкафа.
Затем, совершив какое-то движение, которое капитан, попросту говоря, проглядел, Савелий жестом балаганного иллюзиониста – опля! – раскрыл дверцу шкафа, обнажив его нутро с грудой лежащих друг на дружке папок.
– Как это вы?... – произнес было капитан, но Родионов не дал ему договорить, бросив на стол две канцелярские скрепки, неизвестно как оказавшиеся у него в руках.
– М-да-а, – протянул капитан, опять щурясь. – Пожалуй, на сегодня допрос окончен.
Он позвал дежурившего возле дверей солдата и приказал увести арестованного, сказав Савелию:
– Будем с вами разбираться.
Бывший надворный советник вздохнул свободно только после того, как Родионов ушел. Случилось это с рассветом.
Снова захотелось пить.
Херувимов попробовал найти выход с чердака и обнаружил небольшую дверцу. Она была закрыта. Старший следователь Губчека пнул ее и прислушался.
Внизу было тихо.
Тогда Херувимов разбежался и изо всей силы двинул по двери плечом. Дверь сорвалась с петель и полетела вниз. Бывший пристав снова прислушался и, удостоверившись, что внизу никого нет, стал спускаться по чугунным ступеням в открывшееся помещение.
– Ага, попался! – услышал Херувимов испуганный возглас и увидел старика, держащего в руках двуствольное ружье. Очевидно, это был сторож школы.
– Я старший следователь Губчека, – придав голосу твердость и приказной тон, произнес Херувимов. – Кто в школе?
– Никого, – промямлил сторож, на которого аббревиатура «Губчека» подействовала, как дудочка на кобру.
– Это хорошо, – сказал Херувимов, успокаиваясь. – Я хочу пить и есть.
Через пять минут сторож принес ему ломоть хлеба и кружку воды.
– Вот, – сказал он, передавая Херувимову хлеб и воду. – Только, это, вам здесь нельзя.
– Что такое? – нахмурил брови бывший надворный советник, вгрызаясь в ломоть.
– Скоро начнутся занятия, вас кто-нибудь увидит и сообщит новым властям, – волнуясь, сказал сторож. – Тогда, помимо вас, заарестуют и меня. Дескать, почему укрывал комиссара... Или не сообчил... А у меня жена...
– Не боись, старик, ночью уйду, – пообещал Херувимов, дожевывая хлеб. – А покуда дверь за мной прикрой.
Он отпил из кружки, остальное унес на чердак. Когда сторож кое-как приладил за ним сломанную дверь, улегся на опилки и приказал себе заснуть.
Проснулся он, когда уже стемнело. Выпил воды, посидел малость, очевидно, собираясь с духом, и спустился по черной лестнице во двор школы. Затем, переждав, когда утихнут вдалеке шаги одинокого прохожего, перелез забор и вышел на улицу Маркса. Потом, пройдя по Земляному мосту, оврагом Второй Горы добрался до дома меньшевика Зиновия Андриянова, служившего в Губчека техником.
– Вы откуда? – выпучил глаза Андриянов, когда к нему в сени ввалился старший следователь Херувимов.
– Оттуда, – отрезал бывший пристав, чувствуя, как вместе с былым напряжением уходят и силы. – Мне бы поесть чего-нибудь.
– А ведь вас ищут, – сообщил ему техник, когда сгоношил кое-какой стол. – И ко мне приходили, спрашивали.
– Ну, и что вы сказали? – спросил с полным ртом Херувимов.
– Что вы эвакуировались вместе со всеми.
– Правильно, – сказал Херувимов и посмотрел на бегающие глаза техника. – Да вы не беспокойтесь, я сейчас уйду. Красные где?
– Говорят, в Свияжске.
– А еще, чтобы ближе?
– В Дербышках. До них чехи не дошли.
– Ладно, – заключил Херувимов. – Мне нужно оружие и что-нибудь из одежды.
Андриянов принес старенький «кольт» и жилет с манишкой и галстуком. Померили. Херувимов сделался похож на земского учителя, только-только вышедшего из долгого запоя.
– Нормально, – констатировал он, придирчиво оглядев себя в зеркало.
Через полчаса, приняв от Андриянова несколько кусков пиленого сахару и краюху хлеба, Херувимов вышел из дома техника-меньшевика, держа путь на село Дербышки. Он миновал овраг Второй Горы, спустился в лощину между кладбищем и садом «Русская Швейцария». Потом пошел по краю берега реки Казанки, держа направление на колонию малолетних преступников. Обходя ее, вышел на дорогу, о чем тотчас пожалел: светом фар его осветило быстро движущееся навстречу авто.
Он молнией метнулся обратно к берегу.
– Стой! – крикнул кто-то из автомобиля, и ночной воздух распорол револьверный выстрел.
Бывший надворный советник и московский пристав скакнул в сторону и едва не свалился с обрыва. В темноте не было видно, какой он глубины и что там на дне, оттого Херувимов, пробежав по самой кромке обрыва саженей пятнадцать, нашел кусты и залег в них.
Какое-то время были слышны голоса, затем заурчал мотор, и через несколько минут все стихло.
Он не решился выйти из кустистых зарослей час, два, а потом задремал. Проснувшись, откусил от хлебной краюхи добрый кусок, съел его и осторожно выглянул из кустов. Как оказалось, он находился на подъеме около колонии малолетних преступников. Внизу были покос и болото, дальше виднелась деревня Савиново, а сбоку от нее – дорога на Дербышки. По ней из города и в город шел народ и ехали крестьянские подводы. Военных не было видно.
Херувимов наложил на себя троекратное крестное знамение, спустился к болоту и, пользуясь вешками, перешел его. Пройдя гумна деревни, вышел на дорогу. Саженей через сто он заметил конного солдата. Было видно, что тот смотрит в сторону Херувимова.
Что делать?
Поворотить назад? Так конный его быстро нагонит. И беды не миновать.
Свернуть в сторону? Так это тоже может быть расценено солдатом как попытка уклониться от встречи с ним. И тогда опять не миновать беды.
И бывший надворный советник, приняв смиренный вид, решил идти прямо на солдата. «Если он спросит, куда я иду, скажу, на Высокую Гору, – решил для себя Херувимов. – А коли спросит зачем, отвечу, что, мол, учительствую там...»
Солдат был смуглый, глазастый, в сербской шапочке. Когда Херувимов поравнялся с ним, он спросил:
– Куда идешь?
– В село Высокая Гора, – ответил Херувимов и улыбнулся.
