– ?Да, – ответил Гури. – Итак, мадемуазель? Не соизволите ли вы изложить мне ваше дело?
– ?Мадам, – поправила банкира Лизавета. – А что, это такая индийская традиция: разговаривать о делах в храмах богинь?
Тон женщины стал несколько жестковатым, что немного смутило Гури.
– ?Прошу прощения, – промолвил он и указал рукой на выход из храма. – Давайте пройдемся, мадам.
Елизавета Петровна снисходительно кивнула, и они вышли из храма. Солнце нещадно палило, и от огромных мраморных слонов, что стояли у входа в храм Махалакшми, отражались его лучи. Не сговариваясь, они пошли по направлению к парку, где можно было побыть в тени и спокойно поговорить.
То, что предложила ему эта русская красавица, понравилось Гури. И главное, он ничем не рисковал: ну кто может подумать, что за чистой благожелательностью и помощью, оказанной русскому судну, может скрываться далеко идущий умысел? И главное – она не просила никаких денег.
– ?Хорошо, – ответил на предложение Елизаветы Гури. – Ваш план мне нравится. Будем надеяться, что его осуществление пройдет – как это говорят у вас? – без веточки и задоринки.
– ?Без сучка и задоринки, – поправила его Лизавета и добавила раздумчиво: – Будем надеяться.
Глава 11
КОРОТКОЕ СВИДАНИЕ
Это было настоящей издевкой, ежели не изощренным садизмом – везти на Сахалин каторжан с большими сроками, многие из которых были «бессрочными», мимо райских земель: цветущего круглый год Цейлона и роскошного, в полутора градусах от экватора, Сингапура, про который сказать, что это сказочный сад, будет все равно что не сказать ничего. И привезти их потом к скалистым обледенелым берегам острова отчаяния и, как верно заметил его сиятельство граф Аристов Савелию Николаевичу при их последней встрече, «острова-тюрьмы». Острова бесправия и горя, острова штормов и пурги, где «кругом вода, а посередине беда».
В кандалы Савелия заковали перед отправкой в Одессу. Тюремный кузнец, заклепав обручи на ногах, участливо спросил:
– ?Куда тебя?
– ?На Сахалин, – ответил Родионов, на что кузнец покачал головой:
– ?Далеконько... Сделаю так, чтобы не особенно жали. Считай, это мой подарок.
Одесса встретила Савелия Родионова запахом жареных каштанов, апельсиновыми корками под ногами и веселым пиликанием скрипок в многочисленных кафешантанах. Жизнь кипела, причем беспечная и разудалая, с каковой ему и немногим каторжанам, что прибыли вместе с ним, надлежало распрощаться ежели не навсегда, то очень надолго.
Свое обещание граф Аристов сдержал: Савелия определили на Сахалинскую каторгу, о чем он узнал уже на третий день пребывания в пересыльной тюрьме. А еще позже выяснилось, что он определен в этап для особо опасных (не иначе как стараниями господина Аристова), где кроме него самого было еще четверо арестантов.
Один был вор-фальшивомонетчик, совершивший четыре побега из каторжных централов, включая Шлиссельбургский. Ну куда его еще было девать? Только на Сахалин, откуда побегов не наблюдалось.
Второй «попутчик», лапошник, получил четыре года за взятку. А поскольку на Сахалине отбывала свой срок в поселенках его супруга-душительница, прикончившая собственного брата, то его отправили к ней, проявив на суде известную степень великодушия, ранее решительно не наблюдавшуюся.
Двое же других каторжан были мокрушниками, получившими каторгу по одной и той же статье Уложения о наказаниях, а именно за убийство двух и более человек. И преступление их совершалось по единому сценарию: вернувшись чуть раньше времени из служебных командировок, они застали своих жен в самом разгаре процесса прелюбодеяния и, недолго размышляя, порешили обоих любовников прямо в постели. А поскольку один был инженером-геологом, а другой географом, их обоих отправили на Сахалин искать новые месторождения угля.
Этап, следовавший за ними, был многочисленный и состоял в основном из дерзкой шпаны и «асмодеев»; были «маргаритки», державшиеся отдельно; иванов и храпов было немного, от прочих они отличались не только смурными взглядами, в которых всегда можно было прочитать решительность, но и огромным количеством наколок, что украшали их тела. Разномастный недружный строй арестантов привели на пристань, а потом под надзором полиции затолкали в трюмы парохода, да так, что им оставалось только стоять, тесно прижавшись друг к другу.
Елизавета с Мамаем приехали в Одессу раньше этапа и всякий день ходили к местной пересылке справляться о муже и хозяине.
– ?Не привозили таковского, – всякий раз отвечали из окошка дежурки, после чего они отправлялись назад в гостиницу, чтобы снова прийти сюда на следующий день.
Наконец, из окна ответили:
– ?Щас, погодите. Как, говорите, фамилие ево?
– ?Родионов. Савелий Николаевич, – поспешила ответить Елизавета.
И получила ответ:
– ?Есть таковский.
– ?А увидеться с ним можно? – с надеждой спросила Елизавета.
– ?Свидитесь, када сплав будет.
– ?Что будет? – не поняла Лиза.
– ?Свидитесь, грю, када ево на пароход грузить будут, – ответили из оконца, и дверца его захлопнулась.
Сахалинская каторга функционировала полным ходом, каторжан сплавляли два раза в год: весной и осенью. Доставляли преступников на Сахалин суда Добровольного флота с военными командами, с которыми не забалуешь. Вот с ними и отправилась основная партия каторжан, и оставалось гадать, почему пять арестантов, среди которых был и Савелий Родионов, продолжали находиться в пересыльной Одесской тюрьме. Елизавета всерьез полагала, что здесь не обошлось без вмешательства Аристова, который отчего-то симпатизировал ее мужу.
Вне расписания на Сахалин из Одессы могли пойти два парохода, «Нижний Новгород» и «Казань», привозившие на отдаленный остров небольшие группы людей, которым на Сахалин нужно было по службе или по надобности: например, жена ехала к мужу, отбывавшему срок на каторге, бывало и наоборот, правда, значительно реже. Расписания никакого не имелось, и пароходы отправлялись на остров по мере заполнения людьми.
Скоро выяснилось, что у парохода «Казань» потекли котлы, а потому было решено отправить пассажиров до Сахалина на «Нижнем Новгороде».
С Савелием Елизавета свиделась, когда «Нижний Новгород» уже стоял у причала, нещадно дымил трубой и время от времени подвывал сиреной, – торопитесь, дескать, иначе уйду без вас.
Она увидела его, когда распахнулась металлическая калитка портовых ворот. Он был в кандалах, с железной кружкой на поясе и в черной шапке, похожей на матросскую бескозырку. Руки его были свободны, в отличие от двух других несчастных, что, громыхая железом, шли за ним. Это были ученые-мокрушники. Недалеко от Лизаветы женщина в шляпке из итальянской соломки закричала истошно:
– ?Коля, Коля!
Один из арестантов поднял голову и улыбнулся. Это был вор-фальшивомонетчик, «блинодел» на уголовной «фене». Прощально помахав свободной рукой (в другой он держал мешок с арестантским скарбом), он прокричал:
– ?Не скучай, Катя, я скоро! Я все равно сбегу!
За что получил прикладом в спину от сопровождающего каторжан жандарма.
– ?Да, сбежишь! Дадут там тебе сбежать! – проговорил беззлобно жандарм. – Много вас там таких прытких.
Лиза кричать не стала. Потому что встретилась взглядом с Савелием, и этот взгляд сказал все, что надлежало сказать при прощании, и даже больше. Потом он подмигнул ей, улыбнулся и что-то проартикулировал Мамаю, на что тот едва заметно кивнул, буркнув себе под нос:
