чтобы они не болтали лишнего.
– ?Вас понял, – обеспокоенно послышалось в трубке, после чего Миша отключился.
Половина дела была выполнена. Затем Залетный прошел к «утюгам», где имелись закройщики и портные, перешивавшие краденую одежду и тем жившие. Был там такой дядя Жора, старик годов шестидесяти с хвостиком, державший некогда модный салон на Кузнецком мосту, который посещали франты и щеголихи самых известных в Москве фамилий. У него был собственный дом с прекрасным яблоневым и вишневым садом, приличный достаток и хорошие знакомства. И надо же, в пятьдесят лет он влюбился! Как юноша, как несмышленый щенок… Словом, случай с ним приключился тот самый, про который говорят: седина в бороду, бес в ребро. И тут пошло-поехало! Дорогие подарки, собственный выезд, кутежи с любимой в «Яре», словом, все, что пожелает его ненаглядная. А ненаглядной было всего двадцать, и желала она весьма многого, а точнее, всего и, как это свойственно молодости, по возможности сразу.
Георгий Матвеевич продержался год. Потом заложил дом, перезаложил его, и скоро его гнездо вместе с великолепным садом ушло за бесценок потерявшим терпение кредиторам. Дела в салоне шли все хуже и хуже, ведь известное дело: когда влюблен, любая работа валится из рук, даже та, что кормит.
По прошествии еще полугода Георгий Матвеевич был объявлен банкротом с пропечатыванием сего удручающего факта во многих газетах, в разделах криминальная и светская хроника, после чего от него отвернулись все влиятельные знакомые. Ну кому, скажите на милость, приятно иметь в знакомцах банкрота, разорившегося из-за собственной глупости? Известный некогда всему городу портной даже просидел какое- то время в долговой тюрьме, покудова не был выкуплен из нее каким-то сердобольным дальним родственником. Ненаглядная, конечно же, тотчас отвернулась от него, усугубив и без того несчастливое положение Георгия Матвеевича; он крепко запил и в скором времени очутился на Хитровке. Выручали руки, не потерявшие навыка. Ведь известное дело – мастерство не пропьешь...
Дядя Жора был с тяжелого похмелья, когда в его «нумер», отделенный рогожкой от других «нумеров», вошел Миша со своим молчаливым поддувалой. Жора приветствовал его вымученной улыбкой тяжко страдающего человека. Залетный все понял и послал своего шестерку за водкой. Тот слетал соколом, и через четверть часа похмеленный Жора уже выслушивал заказ Залетного.
– ?И чтобы все было чин чинарем, – наставлял дядю Жору Миша. – Коли положено по форме шесть пуговиц на сюртуке, так чтоб было все шесть, и чтобы воротник положенного размеру и кокарда на фуражке.
– ?Не изволь беспокоиться, Михаил, – степенно отвечал дядя Жора. – Все будет исполнено по высшему разряду, комар носу не подточит.
Залетный довольно хмыкнул: на Хитровке всем было известно, что ежели дядя Жора сказал – сделает непременно.
Ранним утром в день пятничный в ворота Арестантского дома на Пречистенке громко постучали. Причем стучали так, что сразу стало ясно: за воротами дожидается их открытия какое-то большое начальство. Ибо стук, равно как взгляд или походка, имеет разный оттенок. Коли стучат медленно и тихо, – то, скорее всего, проситель, которому можно и не открывать, а ежели открыть, так только для того, чтобы послать куда подалее без опасения скверных последствий. Коли стучат быстро и нетерпеливо – весть какая-то срочная и важная достаточно, чтобы открыть. Ну а ежели стучат степенно да громко – не иначе, как чин какой пожаловал. После такого стука следует бежать к воротам рысцой и раскрывать ворота пошире, ибо начальство, по большей части, внешность имеет впечатляющую и фигуру представительную.
Когда стражник открыл ворота, в образовавшийся проем шагнул не столь уж большого росту и нормальной позитуры чиновник с кокардой Министерства внутренних дел на фуражке. Темно-зеленый двубортный сюртук, застегнутый на все шесть шерстяных пуговиц, сидел на нем как влитой. Сюртук дополняли темно-зеленые брюки, белый жилет и шпага гражданского образца. Чиновник Министерства внутренних дел посмотрел на стражника, сведя брови, и строго спросил:
– ?Где начальство?
– ?Т-там, – ответил сомлевший стражник, указав рукой на корпус арестантского дома.
– ?Веди, – коротко приказал чиновник.
В дежурной комнате находился в это время один полицейский надзиратель в чине коллежского секретаря, который, конечно, был наслышан от начальства о возможной визитации важного чиновника из Петербурга. Посему он немедленно вскочил и, вытянувшись в струнку, отрапортовал:
– ?Исправляющий должность помощника начальника арестантского дома четвертой части второй полицейской управы города Москвы коллежский секретарь Степан Кириллович Амуров-Глазуновский.
– ?Инспектор Министерства внутренних дел Костомаров, – коротко отрекомендовался Миша Залетный. – Ну-с, как у вас тут? – спросил он, чтобы хоть что-то спросить.
– ?Все в должном порядке согласно инструкции о содержании арестных домов и...
– ?Инструкция – это одно, – не дав договорить коллежскому секретарю, менторским тоном произнес Миша Залетный, очевидно, полагая, что все чиновники седьмого класса так именно и говорят, – а действительность, братец, совсем другое.
Они помолчали.
– ?Ну что, пойдемте смотреть, что у вас и как? – деловито свел брови к переносице Миша.
– ?Да, – ответил Амуров-Глазуновский и взялся за телефонный аппарат. – Только вот телеграфирую начальнику о вашем приходе.
– ?А вы разве не ком-пи-тен-тны? – с трудом выговорил трудное словечко фальшивый визитатор. – Сами не сможете мне все показать?
– ?Смогу, господин инспектор, – ревностно ответил исправляющий должность.
– ?Тогда зачем звонить вашему начальнику? – резонно заметил Миша и добавил: – Совершенно не стоит. Потом позвоните.
– ?Вы полагаете? – нетвердо спросил коллежский секретарь.
– ?Полагаю, – безапелляционно ответил Залетный.
Выйдя из дежурной комнаты, они медленно пошли по коридору. Рецидивисту Мише Залетному приходилось бывать в арестантских домах, и не единожды, поэтому ничего нового он для себя не увидел: те же камеры-одиночки с откидывающимися нарами и столом. Привинченный к полу табурет. Параша. И сквозная решетчатая стена, через которую видно, чем занят арестант.
– ?Это кто у вас? – спрашивал Миша, когда стали проходить мимо камер. – А это кто? За что здесь?
И исправляющий должность охотно отвечал: это-де крестьянин Карнаухов, сидит за оскорбление городового в виде нанесения ему зуботычины, после которой городовой лишился двух передних зубов. Эта дамочка – воровка на доверии. Выдавая себя за провинциальную дворянку, заблудившуюся в Москве, просила прохожих, большей частию хорошо одетых мужчин, объяснить ей дорогу, после чего те лишались портмоне, портсигаров, часов, брелоков...
– ?А это кто? – спросил Миша, остановившись у клетки с Заславским. Борис Яковлевич сидел на нарах, понуро опустив голову и бессильно свесив руки.
– ?Это бывший управляющий Императорским Промышленным банком Заславский, – шепотом ответил исправляющий должность.
– ?Проворовался? – понимающе спросил Миша.
– ?Н-не совсем, – как-то неуверенно ответил Амуров-Глазуновский.
– ?Что значит «не совсем»? – поднял брови Залетный. – Воров «не совсем» не бывает, господин коллежский регистратор, – опять впал он в менторский тон. Но тут тон был к месту, потому как «инспектор» знал, о чем говорит. Очень хорошо знал... – Как не бывает чуточку мертвых и немного беременных, – немного погодя, добавил он с кривой ухмылкой.
Амуров-Глазуновский какое-то время молчал, хлопая глазами, а потом разразился смехом. То бишь заржал как лошадь, от чего Михаил вздрогнул, а Заславский поднял голову.
– ?Смеетесь? – голосом висельника спросил Борис Яковлевич. – Конечно, чего вам не веселиться. Как же, поймали ба-альшого законопреступника. А ведь я, – Заславский с надрывом вздохнул, – на самом деле, не преступник, а жертва.
– ?Жертва, вы говорите? – «Инспектор Министерства внутренних дел» заинтересованно посмотрел на Заславского. – А ну-ка, господин коллежский секретарь, – обернулся он к исправляющему обязанности, –
