— Будут, — решительно сказал Себастьян. — Звони Захарову. Расскажи ему о смерти Глебовского, и пусть крутится как хочет, но добудет ордер на обыск. Если не добудет — я буду искать сам, без ордера!
— И любой мало-мальски грамотный адвокат отправит твои улики псу под хвост. Или волку, если тебе так больше нравится, — насмешливо сказала я.
— А тебя вообще никто не спрашивает! — вдруг взорвался Себастьян.
— Отлично! — я вскочила с дивана. — Всего хорошего!
— Стой, — уже спокойно сказал он, но я, не слушая, вскинула рюкзак на плечо и в два прыжка очутилась у двери. Во мне клокотала праведная злость. Убийца Прошиной, как и все прочие злодеи на свете, больше не волновал меня. Терпению настал предел. Мне нужно было поскорей уносить ноги, пока руки не нанесли Себастьяну тяжких телесных повреждений, а его пижонскому жилищу — материального ущерба в особо крупных размерах. Вцепившись в ручку двери, я яростно дернула ее на себя — раз, другой, третий. Безрезультатно.
— Выпусти меня! — взревела я.
— И не подумаю. — Очевидно, чтобы успокоиться, Себастьяну нужно было довести меня до белого каления. Ничего не скажешь, хорош ангел, настоящий садист!
— Даниель! — взмолилась я.
— Це могу, — ответил Даниель сочувственно. — Он сильнее. Себастьян, перестал бы ты дурить, ей- богу!
— Ну, ладно! — прорычала я и бегом бросилась к окну, намереваясь через балкон пройти в квартиру Даниеля и таким образом выбраться на улицу.
Не тут-то было. Балконная дверь захлопнулась перед самым моим носом. Я попыталась открыть ее — с тем же успехом, что и предыдущую.
Я обернулась. Себастьян сидел ко мне спиной, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди.
— Сейчас буду бить стекла! — пригрозила я.
— Сделай одолжение, — не оборачиваясь, ответил он.
Бросив на пол рюкзак, я закружилась по комнате в поисках подходящего тяжелого предмета. Надя отложила «Плейбой» и с одобрением наблюдала за моими действиями. Даниель укоризненно покачивал головой. Предмет же возвышенных чувств моих улыбался нежнейшей и очаровательнейшей из возможных улыбок, и в красоте его ангельского лица было что-то поистине дьявольское. Слушайте, может, они меня надули с самого начала, и никакие они не светлые силы, а совсем наоборот?
В конце концов мой выбор пал на бронзовую статуэтку какого-то древнеегипетского правителя (или божества, что, впрочем, одно и то же). Взяв статуэтку за голову, я удовлетворенно взвесила ее в руке, полюбовалась удобными углами подставки и решительно направилась к балконной двери, краем глаза поглядывая на Себастьяна. Тот и не подумал пошевелиться, если не считать иронично взлетевшей вверх левой брови.
Размахнувшись, я изо всей силы ударила подставкой по стеклу, готовая как пружина отскочить, когда полетят осколки.
Но стекло и не подумало разбиться. Подставка вошла в него легко, словно в воду, и в довершение сходства по его поверхности от места удара к краям пошли волны. Потрясенная, я прижала статуэтку к себе. Волнение тут же улеглось. Я вытянула правую руку, переложив статуэтку в левую, и осторожно прикоснулась кончиками пальцев к стеклу. Гладкое, холодное, твердое — самое обычное стекло.
На месте прикосновения остались влажные отпечатки — руки у меня вспотели.
— Поставь вещь на место и успокойся, — ласково сказал Себастьян, по-прежнему не утруждая себя лишними движениями.
— Знаешь что? — так же ласково ответила я.
— Знаю. Не надо бить ею меня. Все равно ведь без толку. Тем более что я...
Телефонная трель не дала ему договорить.
После первых же слов звонившего румянец сбежал с безукоризненно выбритых щек Себастьяна, и все собравшиеся, поняв, что дело серьезно, уставились на него в тревожном ожидании.
— Мы выезжаем, — сказал наконец Себастьян.
И никто не удивился, когда, положив трубку, он негромко произнес:
— Поехали. У нас новое убийство.
Глава 23
УЛЫБКА КРЫМОВА
Крымов медленно шел по пыльному асфальту, мягко пружинящему от жары под его кроссовками. Злое июльское солнце нещадно пекло ему голову, слепило глаза. Он почти бессознательно пошарил по карманам, нашел очки, надел. Но пижонские очки с зелеными стеклами были слишком прозрачными для таких ярких лучей, и он продолжал идти почти вслепую, равнодушно мечтая, чтобы из-за поворота выскочил шальной джип или лязгающий разболтанными деталями грузовик с орущими в кабине блатные песни. Но мимо него лишь изредка проплывали посольские автомобили да, хрипло облаяв, профырчала мимо пожилая японская малолитражка. Значит, придется выполнить то, что он задумал. Ну, ничего, недолго ему осталось мучиться. Потом он сможет отдохнуть — наконец отдохнуть от этой крови, от этой грязи, от себя самого. Больше не будет ни боли, ни страха, ни страданий.
У него закружилась голова, и он сел на горячий край тротуара.
Как же он будет счастлив, когда все это закончится и он наконец обретет покой.
Он поднялся на ноги и пошел дальше, постепенно ускоряя шаг. На его губах играла бледная холодная улыбка...
Глава 24
НОВАЯ ЖЕРТВА
До последней минуты я не верила. Первый раз холодок пробежал у меня по коже, когда за окнами мелькнул выход станции метро, потом знакомый магазин электротоваров, потом кинотеатр. Но я отогнала от себя нелепые, чудовищные предчувствия. Я надеялась, что мы поедем прямо по широкой улице, но мы свернули направо. Тогда я стала молиться, чтобы мы свернули еще раз, но мы ехали, не сворачивая. И я уже знала, куда мы едем, где остановимся, но все еще не верила, запрещала себе верить, а надежда на чудо все таяла и таяла, сжимаясь до размеров проволоки, до шелковой нитки, до волоска.
Волосок лопнул, когда черная «Победа» остановилась у крайнего подъезда нового кирпичного дома.
— Седьмой этаж, сорок вторая квартира, — безжизненным голосом сказала я.
— Откуда ты знаешь? — вскинулся Себастьян, разворачиваясь ко мне с переднего сиденья.
— Это моя подруга, — прошептала я. — Это была моя подруга.
— Так... — Себастьян окинул меня оценивающим взглядом — неодобрительным и жалостливым одновременно. — С тобой мы потом поговорим. Оставайся в машине с Надей.
Я упрямо затрясла головой:
— Нет, я пойду с вами.
— Это ни к чему, — мягко сказал Себастьян. — Тебе и так тяжело. А там... Ты не выдержишь.
— Выдержу, — стиснув зубы, ответила я. — Я должна. Не волнуйся, в обморок не упаду и в истерике биться не буду.
— Я не хочу, чтобы ты страдала. — Себастьян провел рукой по моей щеке.
— Я должна, — повторила я и открыла дверь «Победы».
— Держись, — шепнула Надя. Я механически кивнула в ответ.
Варя лежала на полу в коридоре. Вокруг ходили люди — фотографировали, измеряли, брали какие-то образцы, писали протоколы, переговаривались друг с другом громкими равнодушными голосами. Я встала у стены, потом села на корточки, неотрывно глядя на нее. Сарафанчик от «Дольче и Габбана», босоножки от «Донны Кэрэн». Белая сумочка, с которой она была вместе со мной в «Поземке». Куда она собиралась идти?.. Зачем?..
И гвоздь. Длинный, сантиметров двадцати, толстый гвоздь на полу рядом с ней. Не знаю, для чего изначально был предназначен этот гвоздь, но Варя иногда брала его с собой для самообороны — в те времена, когда еще не познакомилась с Вадиком. Значит, она пыталась защищаться. Но что стоит гвоздь, даже самый большой, в женских руках против волчьих зубов?
Как изменилось ее лицо — изжелта-серое, совсем чужое. Еще бы, столько крови. Все вокруг в крови.
