до пятидесяти тысяч иен. Если же речь идёт всего лишь о транспонировке, то в последнее время аранжировщики (как правило, из бывших оркестрантов) соглашаются спустить цену до десяти-двадцати тысяч, иначе они попросту остались бы без заказов, а, следовательно, и без заработка.
И всё же денег, вырученных за концерты и даже за исполнение оригинальных песен, артисту не хватает. Большинству из нас приходится где-то подрабатывать или искать себе богатого покровителя. Некоторые, чтобы получить работу в кабаре, вынуждены переспать с менеджером, иные торгуют своим телом и таким образом зарабатывают себе на новое концертное платье.
Что касается меня, то должна признаться с самого начала: оригинальных песен в моём репертуаре нет. Тем не менее я морочу людям голову и разъезжаю по стране под видом всамделишной певицы. Мой сценический гардероб состоит из нескольких платьев, перепавших мне в наследство от старших подруг по цеху; проявив некоторую изобретательность, я всего лишь приспособила их для себя. Нарядные кимоно я приобретаю за гроши у знакомого старьёвщика и трачу деньги только на оби и тесьму для него. Уроки вокала беру у живущего в Асакусе преподавателя, который возлагает на меня надежды и по этой причине занимается со мной бесплатно. Ну а с аранжировками дело обстоит так: все тридцать исполняемых мною мелодий обработал для меня один человек, с которым у нас совпали пристрастия по части музыки, и он категорически отказался брать с меня деньги.
Если задуматься, я — весьма предприимчивая особа. Возможно, мой талант лежит не столько в сфере вокала, сколько в области попрошайничества. Тем не менее организовать себе бесплатный дебют я всё ещё не сумела. Не нашла подходящего способа.
Хироси Юмэкава, дядечка с причёской, напоминающей парик фирмы «Адэранс», записал свой дебютный диск «Блюз оледеневшего сердца» на деньги мафии, что неудивительно, поскольку он состоит при одной из преступных группировок в качестве консультанта. Симако Садо, та, что прославилась на всю страну благодаря шлягеру «Дождь падает тебе на лицо», провернула и вовсе грандиозную афёру. У неё есть приятель, президент крупной промышленной компании, с которым она познакомилась ещё в ту пору, когда работала хостессой в клубе. Так вот, узнав о приближающемся тридцатилетии компании, она подсуетилась и предложила магнату организовать юбилейный вечер. Тот был страшно тронут и щедрой рукой отвалил ей на это десять миллионов.
Из них семь миллионов Симако израсходовала на аренду зала, приглашения и праздничный банкет, а оставшиеся три пустила на запись собственной пластинки с песней в честь юбилея означенной компании и на изготовление афиш. Мало того, на праздничном вечере она преподнесла виновнику торжества милый подарок — организовала свой сольный концерт. Естественно, магнат остался очень доволен. Ну не абсурд?
И с таким вот абсурдом приходится сталкиваться каждый день. Такое, мне кажется, возможно только в нашем мире с его прохиндейскими законами. Симако и ей подобные — самые настоящие выскочки, насильно навязывающие себя публике. Впрочем, погодите. А разве нынешние звёзды эстрады в пору своего дебюта были любимцами слушателей? Каждого из них проталкивал продюсер или кто-то ещё в надежде, что их талант окажется востребованным. Выходит, они тоже были выскочками. В начале карьеры любой исполнитель — всего лишь имярек. А уж что из него получается потом, показывает время. Кто-то действительно становится кумиром, а кто-то так и остаётся выскочкой.
— Значит, так. В самом начале идёт песня «Миром движет любовь», два куплета. Темп такой, как указано в нотах. Затем я исполню две песни одну за другой, без паузы…
Пока я инструктирую оркестрантов, они, даже не взглянув в мою сторону, неохотно, с безучастным видом перелистывают ноты. Подобный хамовато-небрежный стиль распространён в этой среде, и я уже успела к нему привыкнуть.
Глаза у этих людей точь-в-точь как у снулой рыбы. Впрочем, бывают моменты, когда в их потухшем взоре появляются проблески жизни. Это когда подносишь им баночку кофе. Но стоит после этого перейти к обсуждению программы концерта, как они снова впадают в анабиоз. Человеческое выражение посещает их постные физиономии лишь на несколько секунд, когда они видят перед собой кофе.
Заработок оркестрантов составляет около ста пятидесяти тысяч в месяц. Такое жалование платят им в кабаре, где они состоят в штате. С учётом дороговизны токийского жилья содержать на эти деньги семью невозможно. Я знаю случай, когда бас-гитарист из одного ансамбля, получая от меня баночки с кофе, не открывал их, а прятал под стулом и потом продавал возле уличного автомата. Многие музыканты работают в нескольких местах по совместительству. В двенадцать ночи, когда кабаре закрывается, они отправляются в ночной клуб для дам и играют там до утра. И это повторяется изо дня в день. При такой жизни немудрено заработать стресс, тем более, если речь идёт о человеке, который готовил себя к карьере джазового музыканта, а теперь вынужден играть одни ненавистные энка.
— Я начал играть на гитаре ещё подростком, мечтая стать вторым Джимми Хеном. Но в результате вышел из меня
Услышав эту дешёвую остроту, остальные лабухи смеются, но не от души, не во весь голос, а как-то отрывисто, будто кашляют: «Ха… ха…» Вынужденные на всём экономить, эти люди вечно ходят голодными, и у них просто не хватает сил на эмоции. Из-за этого, видимо, лица их начисто лишены какого бы то ни было выражения и напоминают маску, у которой двигаются только губы. После разговора с ними желание выходить на сцену улетучивается. С этим надо что-то делать, ребята!
— Мы не можем без шуток, иначе совсем беда, — бормочет барабанщик, ветеран ансамбля.
Где-то я уже слышала эти слова. Ну да, конечно! Их любят повторять рабочие из бригады моего дорогого Мистера Уайлда. Каждый раз, принося ему на стройку что-нибудь перекусить, я слышу эту самую фразу. Так вот оно что? Значит, играть в ансамбле для этих людей — такое же безрадостное занятие, как рытьё котлована? В таком случае им можно посочувствовать..
— Фирма «Кинк рэкордз» представляет! Золотое шоу Ринки Кадзуки!! — объявляет конферансье под приглушённую дробь барабана. Затем вступают духовые инструменты и ансамбль «Нью Горджес Тауэрс» в составе двенадцати человек под управлением Тэрудзи Ёсинами исполняет нечто вроде увертюры. Эту мелодию они играют каждый раз в начале представления, внося в него привкус дешёвой помпы, как, впрочем, и должно быть в кабаре.
Средний возраст музыкантов — пятьдесят лет. На них небесно-голубого цвета смокинги с бабочкой и белые лакированные штиблеты. Длинные волосы, плохо гармонирующие с их потрёпанными физиономиями, — не столько дань моде, сколько привычка, унаследованная от тех времён, когда инструментальные группы переживали период своего расцвета.
По мере того как музыканты исторгают из своих инструментов звуки, которым могла бы позавидовать любая стройка, их лица приобретают всё более серьёзное выражение. В какое-то мгновение эта какофония становится глуше, как во время шаманского обряда, но потом неожиданно вступают трубы, и вверх взмывает бравурная мелодия.
Затем всё стихает, лишь мелкая барабанная дробь
