— Каждый народ достоин своего правителя... — я развёл руками.
— Я бы на твоём месте не увлекался афоризмами, — строго заметил Кузьма Николаевич. — Афоризмы коварны. Афоризм это красиво сформулированная мысль, которую хочется принять без доказательств, что очень плохо. И зачастую афоризмы построены из слов, не отбрасывающих тени. Что такое «народ»? Что такое «правитель»? И всякий ли народ достоин своего правителя? Может быть, наш народ всё-таки не достоин? Да и что значит «достоин»? И кто это решил за народ, чего он достоин, а чего нет? Ты можешь мне сказать? Кто решает?
— Извините... — я смутился, ибо впервые увидел, что мой ответ раздражил Учителя. — Не подумал...
— Очень плохо. Очень плохо, — повторил Кузьма Николаевич. — А я тебе скажу, кто решает. Решаю я. И пока это так, я сделаю всё, чтобы после меня за мой народ не принимал решения какой-то хмырь, подонок или сумасшедший, — понимаешь? А твой афоризм, совсем не к месту употреблённый, свидетельствует о духовной незрелости. Такое впечатление, что будущее это игрушка, и народ это игрушка, и о них можно болтать от нечего делать, лузгая на завалинке семечки!..
Он перестал ходить между полками и воззрился на меня. Взгляд его постепенно смягчился.
— Впрочем, — сказал Учитель уже совсем иным тоном, — я понимаю, что такие слова как «народ» и «будущее» ты в своё время слышал только от мерзавцев правителей, и по привычке не придаёшь им значения. Но помни: инфляции больше нет. От привычки тебе придётся отделаться. Теперь такими словами не кидаются.
Учитель отвернулся от нас, снял с полки миску с жареными тыквенными семечками и протянул её нам.
— Семечки, однако, полузгать можно. Стимулирует высшую нервную деятельность.
Я поблагодарил Кузьму Николаевича за презент и приготовился слушать дальше.
— Маргарет Тэтчер, — продолжил тот, — премьер-министр Великобритании, сказала когда-то, что экономика — лишь инструмент, и главное — изменить душу». Если вместо слова «экономика» подставить «иллюзии прогресса», всё встанет на свои места. Душу с помощью иллюзий прогресса научились изменять отменно. Большого труда для этого прикладывать не требуется — ведь у необразованных людей, которым от жизни нужно немного, душа бесформенна, и из неё можно вылепить что угодно. Так в Советском Союзе народу рассказали об обществе потребления — и ради этой простой и понятной иллюзии прогресса люди разрушили собственную страну. Я боюсь, что нечто подобное произойдёт и в нашем Городе. Люди забудут, что надо жить ради прогресса, а правители помогут им это забыть, и в итоге наш мир перестанут восстанавливать.
— А почему его вообще восстанавливают? — спросил я. — Почему на это дело до сих пор не плюнули?
— Во многом как раз потому, — ответил Учитель, — что знания ещё не утеряны, люди пока более-менее образованы и понимают связь экологии со своей жизнью. Но во многом это происходит по инерции. Сообщества колдунов, которые разбросаны теперь по всему миру, во время войны представляли собой единый фронт и действовали заодно. Ныне большинство старых связей рухнуло, но братская поддержка ещё сильна. С востока, например, от развалин Светлограда, к нам должен приходить радиоактивный дождь. Но он не приходит. Стало быть, где-то там до сих пор работают наши неведомые товарищи. Они помогают нам, и мы чувствуем это, и продолжаем делать свою часть работы, за которую мы когда-то сообща взялись. Но твой вопрос заставляет меня перейти к главному.
— Если вы, — сказал Кузьма Николаевич, — хоть чуть-чуть представляете, как эволюция средств производства связана с социальной организацией, вы сразу увидите, что у нас есть все экономические предпосылки для создания средневекового феодального общества. Глядите: производство разрушено, и восстановить его уже невозможно. Кланы ничего не производят. Вещи они используют лишь те, которые остались от постиндустриального общества, а продукты — что очень важно — получают из деревни. За эти продукты колдуны помогают крестьянам бороться с экологическими проблемами. Но если мы создадим город, баланс нарушится. Город станет средоточием силы, он сможет отнимать у деревни продукты и ничего не давать взамен — то есть будет как в средневековье. Мы этого допустить не можем. Не потому, что будет неэтично, а потому, что в таком случае история пойдёт по кругу. Для нашей идеи это смерти подобно.
— Абсолютно ясно, — сказал Кузьма Николаевич, — что первый же безыдейный правитель нашей будущей колдовской твердыни провозгласит себя императором всея Подмосковья, и превратит Город в гигантского паразита, в разбойничий вертеп. Очевидно и то, что многие из народа поддержат этого императора, поскольку при таком раскладе делать они будут меньше, а получать больше, да вдобавок смогут заниматься насилием. Вот, кстати, и иллюзия прогресса: подчинить окрестные земли. Это для того чтобы понять, где находится истинный прогресс, нужен большой интеллект, — а иллюзии умели придумывать ещё в глубокой древности заштатные царьки диких племён. Завоевать соседнее племя — чем плохо? Всё понятно и просто. В двадцатые годы прошлого века была похожая ситуация. Люди овладели колдовством, и создалась угроза, что колдуны поработят всё остальное человечество. Однако быстро были созданы Стражи, а следом — Святая Инквизиция и Фиолетовый Корпус, и деятельность колдунов удалось взять под контроль. Теперь же никаких контролирующих организаций нет. Спрашивается: как нам не поработить человечество?
— Не представляю, — честно признался я. — Мне кажется, если есть все условия для наступления средневековья, то средневековье и наступит. Хотим мы или не хотим, а люди одичают, да и выше головы не прыгнешь. В Советском Союзе пытались прыгнуть из феодального общества прямо в социализм, минуя промежуточные ступени, — и пришли к полному краху.
— Ты прав, — сказал Кузьма Николаевич. — Не в наших силах миновать средневековье. Но мы можем сделать так, чтобы средневековье кончилось как можно скорее. История помыкает теми, кто не умеет думать, инертными массами. Только их отсталость можно оправдать какими-то экономическими предпосылками. Если же мы все будем мечтать об одном, мы сможем обуздать историю. Мы должны не растерять наши знания, наш громадный опыт, не допустить, чтобы люди начали мыслить, как в средние века. В кратчайший срок нам надо перейти на новый уровень развития. У нас для этого есть все возможности. Единственное, что может нам помешать, так это подлец, который добьётся власти и затормозит историю, потому что ему это покажется выгодным. Я вижу только один выход: наш город должен контролировать сам себя. Мы должны создать обратную связь, чтобы не только правитель мог творить с народом что захочет, но и чтобы народ мог в случае чего что-нибудь сделать с правителем. Например, напомнить ему об идее, когда он решит о ней забыть. Шепнуть о прогрессе, если ему вздумается вернуться в средние века. И утопить в помойной яме, коль скоро правитель этот наши напоминания и нашёптывания не услышит. Как эта обратная связь будет устроена, я сейчас рассказывать не стану — об этом подробно написано во многих научных трудах, которые у нас собраны; изложенная в них теория отлично показала себя на практике в той же Дальневосточной Республике. Я хочу сказать лишь, что, поскольку все действия правителя напрямую касаются простых людей, то простые люди, соответственно, должны иметь право контролировать то, что их касается. Мы это право пропишем в нашей будущей конституции (или что там у нас будет). Мы создадим специальные органы, которые будут заниматься контролем власти. Но вот в чём дело: сразу это не заработает. Люди должны, во-первых, ощутить свои права и свою ответственность, а во-вторых, иметь хоть чуть-чуть разумения, чтобы понимать, какие действия правителя для них вредны, а какие полезны. Грубо говоря, отличать правду ото лжи, прогресс от иллюзий прогресса. Всю историю человечества таких людей было ничтожно мало, чтобы вовремя и в нужном направлении менять мир, как мало в океане атомов дейтерия и трития, чтобы запустить цепную реакцию термоядерного синтеза и взорвать нашу планету ко всем чертям. Наша же задача, как может помнить кто-то из вас, заключается в том, чтобы повысить число людей, умеющих учиться и учить, до критической отметки, после которой уже можно будет не волноваться, что наши дети отупеют или научатся чему-то не тому. Словом, наша задача запустить цепную реакцию мудрости и взорвать нашу планету интеллектуально.
— Однако, — произнёс Учитель, — до цепной реакции мудрости ещё очень и очень далеко, а потому многие в нашем городе не будут хорошо понимать, к чему мы стремимся. Чтобы научить каким-то азам наших идей хоть пять-шесть тысяч человек, Учителей у нас не хватит, а значит, процесс образования растянется на несколько поколений. В этот период наш город будет особенно уязвим. Необразованные люди если и разделяют какую-то идею, то только на уровне веры. Они верят в неё, но понять не могут, как
