тебе». Антон поблагодарил за предупреждение и пообещал разобраться, что к чему. «Если при Кате есть какая-то техника, — сказал он, — то её обнаружат. Но мне кажется, что если техника и есть, Катя о ней не знает. Скорее всего, её используют без её ведома. Как и тебя». Он был рад, что диалог стал покидать плоскость межличностных отношений. Я заметил это и, дабы ввести его в заблуждение, а затем застать врасплох самым обескураживающим вопросом, спросил, нельзя ли прямо сейчас проверить нас с Катей на наличие маячков. «А то, — сказал я, — не могу ночами заснуть — всё думаю, как бы на нас ракета не упала». Антон ответил, что он для такой проверки недостаточно силён как колдун, а жрецов впутывать нельзя. «Вернёмся в клан, — сказал он, — и там решим, что к чему. А пока можешь спать спокойно — от ракет Храм защищён по полной программе». — «Рад слышать от тебя столь разумные речи», — признался я и приготовился задать Антону обескураживающий вопрос, но тот меня опередил.
— Катя очень хорошая, — сказал он. — Только попала в скверную историю. И довольно легко было увидеть, что у вас с ней ничего не клеится.
— Что-то раньше ты не проявлял подобной проницательности, — пробормотал я. — Подозреваю, это Катька тебе рассказала.
Антон усмехнулся, повеселел, обозвал меня психом и заявил, что не заметить, как я пялюсь на
— Да почему «с ушками», чёрт возьми?! — воскликнул я.
Антон выхватил у меня руководство диалогом и принялся отыгрываться.
— Не ори, — говорил он. — Неужели ты, когда её откапывал, не заметил, что она эльфийка?
— Конечно, заметил, — соглашался я, распаляясь. — Такая красотка, — говорил я, — настоящая сказочная принцесса. Наверняка она родилась в гигантском гладиолусе.
Антон напирал.
— Она эльф, понимаешь? Не человек, а эльф.
Неслышно скрипя шестерёнками памяти, я выудил из глубины мозга обрывки каких-то фраз, разрозненные предложения из учебника по истории... И точно, об эльфах в двадцать втором веке говорили не как о сказочных персонажах, а как о вполне реальном явлении. Я не обращал на это внимания, потому что чудес и без того хватало. А тут на тебе — «эльфы». Приехали...
— Значит, эльфы есть? — переспросил я у Антона. — Это не метафора?
— Ясен пень, есть! — Антон гаденько хихикнул.
— Откуда же они взялись? Ещё сто лет назад их не было.
Теперь это была игра Антона, которая для меня была так же волнительна и прекрасна, как новое перемещение из жуткого прошлого в колдовское, чистое и дождливое грядущее.
«Конечно же!.. — думал я. — Конечно же!.. Эльфов не было... Люди тосковали по ним, люди не могли найти себе без них места. Бесконечная тоска по прекрасным созданиям заставляла их строить мерзкие офисы и заводы. Люди становились подонками, сволочами — и всё из-за того, что эльфов не было рядом. Но век RRR расставил всё по местам. Они вновь с нами, волшебные Тоате де Даннан. Они рядом».
— Как это здорово!.. — вздохнул я.
— Попробовать стоит, — вкрался в мечты голос Антона, и началась другая архетипическая сцена под названием «Науськивание друга на симпатичную девушку». «Как-никак, ты спас её, — рассуждал Антон. — Может, у тебя и получится. Но вероятность мала. Она видит мир совсем не так, как мы. Она не так думает, не так чувствует... А вдруг ей сто лет? По ней не поймёшь — эльфы ведь не стареют...». — «Плевать, — сказал я. — Мне самому сто лет. Даже чуть больше. Около ста тридцати». — «Ну так вперёд! Поговори с ней. Узнай, кто она». — «Боюсь, она считает, что я хочу сделать её своей рабыней...» — «С чего ты взял? Из-за того, что ты спас её? — Так в наше время людям часто приходится выручать друг друга. Никто никого рабом не делает».
— Сейчас нельзя, — отрезал я. — Разве ты не понимаешь, что она позавчера чуть не умерла? Нужно время. Пусть пройдёт несколько дней. Пусть всё хоть чуть-чуть уляжется.
Антон опять посерьёзнел.
— Через несколько дней, — сказал он, — мы сами можем умереть. Мы не знаем будущего. Скорее всего, оно ужасно.
Он помолчал, давая мне прочувствовать, что я живу не где-нибудь, а в двадцать втором веке, где умереть проще, чем прикурить сигарету, и что людей здесь скрепляют куда более крепкие, нежели в моё время, связи — связи грозной беды, которая рано или поздно нагрянет. Дружеское подзуживание, как в мыльной опере, кончилось, мамихлапинатана между нами исчезла, и я незаметно был поставлен перед фактом.
— Я не собираюсь копаться у тебя в душе, как тупая бабёнка, — сказал Антон. — Я просто высказал пару очевидных мыслей.
И добавил:
— Понимай как хочешь.
Когда он ушёл, я остался наедине с огромным окном и полупустой трапезной. За длинным, мест на сорок, столом осталось сидеть человек шесть. Но Вельда ещё не ушла. Сумрак и сквозняк обвивались вокруг меня, и только что отзвучавшие слова о существовании эльфов представились мне на секунду порождением внезапной дремоты. Чтобы убедиться в реальности происходящего, я сел напротив Вельды и, глядя на её тонкие пальцы, указательный и большой, в которых была изо всех сил зажата алюминиевая ложка, произнёс:
— Скажи, я не обидел тебя вчера?
В сумраке зрачки Вельды были расширены. Серые радужки заблестели, и я с ужасом понял, что она плачет.
— Что тебе надо от меня? — заставляла она шевелиться дрожащие губы. — Ну что? Почему ты всё время ходишь за мной? Я не принадлежу тебе. Если ты сделал что-то для моей жизни, это не даёт права унижать меня... Ты понимаешь?
Вот так. Едва слышный голос — и всё. Вельда не могла сказать более грубых слов и не могла рассердиться, ибо гнев её навсегда остался там, на поляне. Она не могла чувствовать ничего, кроме боли, отчаяния и ужаса, и мои неумелые, грубые и лицемерные попытки помочь вызывали в ней лишь отвращение.
Я попытался дотронуться до её плеча, но она отдёрнулась и выбежала вон. Все взгляды сконцентрировались на мне. Моя драма не осталась тайной, и теперь, наверное, поползут сплетни, но я ничего не мог поделать, а так и сидел, каменея, пока кто-то не зашипел: «Пойдём, пойдём отсюда». Кажется, это была Катя. Она вывела меня из трапезной и всунула в руку графин вина.
Через полчаса, лёжа на кровати, я попытался взглянуть на ту сцену другими глазами.
Как оказалось, я угадал мысли Вельды. «Я не принадлежу тебе», — сказала она. Стало быть, думает, будто я считаю её обязанной мне. Проклятая казнь, проклятая поляна... Лучше б её спас кто-нибудь другой... Лучше б вообще не было нужды её спасать!
Люди издревле желали несчастья своим любимым. Помнится, ещё Платон об этом писал. Да и сказку какую ни возьми — везде Иван-царевич вызволяет царевну из лап всяких злодеев. Людям хочется сделать любимого человека должником. Сложно заполучить сердце красавицы, купающейся в шелках и окружённой толпами поклонников. Куда проще осчастливить бедную Золушку. Но жизнь не сказка. В жизни у Золушки могло быть счастливое прошлое, которое рухнуло, и которое не восстановить никакому благодетелю.
Как много знал я о Вельде? Такое чувство, что всё. Я видел её на грани смерти, я прочувствовал её страдание и впитал в себя последние мысли тех, кто умер у неё на глазах. В меня и в неё въелась одна и та же грязь, один и тот же страх, а позже нас обоих согревала одна одежда и одно пламя. И кроме того, я слышал её разговор с Райей у ворот Храма, — а из разговора оного, даже взятого отдельно ото всей остальной жизни Вельды, можно было понять многое.
Кого лишилась она на той поляне? Родителей? — Очень может быть. Детей? — Вряд ли. Детей там не было. Но важно, что у неё была беда, а я — я был одним из тех, кто мог её понять. Я отлично представлял, что она сейчас чувствовала. Сейчас она в той тьме, а которой побывал я, когда от моей семьи
