Панкин счел необходимым перестроить отношения с Кубой.
— Мне не нравилось, что мы должны кормить Кубу. Когда-то мы болели кубинской романтикой, а кончилось тем, что мы их просто кормили. С какой стати? Вывели нашу бригаду с Кубы. А что ей там делать? Советская бригада находилась на положении заложника. Расчет Фиделя Кастро был циничен и прост: пока на острове есть советская воинская часть, американцы никогда на него не нападут, боясь, что в бою погибнут советские солдаты. Охлаждение с Кубой или, точнее, попытка перевести отношения на более реалистическую основу многих возмутила. Но это, видимо, от полного непонимания реальной ситуации.
Член политбюро Петр Ефимович Шелест еще в начале семидесятых возмущенно записывал в дневник:
«Куба нашей стране обходится очень дорого — около полутора миллионов рублей в день. Действительное же положение на Кубе далеко не такое, как его преподносят нам печать, радио, телевидение. Все это делается в целях пропаганды. Кубинская экономика находится в катастрофическом состоянии, политическая обстановка очень неустойчивая. Пока что мы, Советский Союз, Кубу держим на своем полном иждивении. Ежегодно отправляем на Кубу 900 тысяч, а то и миллион тонн хлеба — одна булка на семью в день. Завозим туда сливочное масло, мясо, картофель, рыбу, лук, растительное масло и другие продукты питания, чтобы прокормить свыше девяти миллионов кубинцев.
По нашим договорам мы обязаны Кубе дать товаров на 750–800 миллионов рублей в 1971 году. Куба нам поставляет товаров на 200 миллионов рублей, и то при условии поставки нам сахара по цене 120 рублей за тонну — это в два раза дороже среднемировой цены. Только на этом мы в год теряем 320 миллионов рублей. Куба только не оплаченных нам кредитов имеет на три с половиной миллиарда рублей, к 1975 году эта задолженность возрастет до шести-семи миллиардов рублей… Кубе мы потворствуем, по многим вопросам кубинцы ведут себя просто безответственно, а мы не найдем мудрости, смелости, благоразумия и, в конце концов, нашей гордости остановиться, осмотреться, что же мы делаем?..»
Что Борис Панкин считает своими ошибками на посту министра?
— Я перебирал самокритично, что и как делал. Но нет — глупостей не наделал.
КУДА ТЫ ХОЧЕШЬ ПОЕХАТЬ?
Панкин вынужден был бороться за сохранение своего ведомства, потому что Ельцин поставил вопрос о сокращении аппарата Министерства иностранных дел в десять раз, и Министерство финансов России вообще прекратило финансировать МИД. Понадобилось вмешательство Горбачева.
Ельцин примирительно сказал Панкину:
— Тут действительно наш министр финансов сработал под одну гребенку. Мне Михаил Сергеевич позвонил, и я министра поправил. Но все равно, пусть это рассматривается как сигнал…
Панкин предложил образовать Совет министров иностранных дел, в который вошли бы министры всех союзных республик, ввести в состав посольств представителей республик, а аппарат МИД сократить на треть — за счет «соседей», то есть сотрудников КГБ и ГРУ. На Госсовете Горбачев и Ельцин план Панкина поддержали.
В ноябре 1991 года МИД из соображений экономии соединили с Министерством внешнеэкономических связей и назвали Министерством внешних сношений. Единое министерство должно было координировать работу дипломатических служб союзных республик. Но вскоре министерская карьера Панкина закончилась. Горбачев все-таки уговорил Шеварднадзе вернуться на пост министра. 18 ноября часа в четыре дня Горбачев по прямой связи соединился с министром иностранных дел:
— Не заседаешь? Можешь подъехать?
Когда Борис Дмитриевич приехал в Кремль, Горбачев несколько неопределенно сказал:
— Ты знаешь, мы все-таки подумали, что надо, чтобы Шеварднадзе вернулся.
Обижать Панкина ему не хотелось, поэтому Михаил Сергеевич предложил ему пост советника по международным делам, иначе говоря — поработать Киссинджером. Помощник по международным вопросам у Горбачева был — Анатолий Сергеевич Черняев, по уши загруженный бумажной работой.
— Будем втроем вершить внешнюю политику — ты, я и Шеварднадзе…
Ни заменять Черняева, ни делить с ним эту совершенно непривлекательную для него работу Панкин не собирался. Поэтому с ходу отверг лестное предложение.
— Конечно, — легко согласился Горбачев, — можно и в послы… Это пожалуйста… Хочешь Вашингтон, хочешь Париж…
— Лондон, — сразу назвал Панкин.
Но Горбачев велел до утра подумать и тогда уже твердо решить — в советники или в послы. Утром Горбачев позвонил сам и попросил приехать. В кабинете президента уже сидел Шеварднадзе. Горбачев еще раз переспросил Панкина и, выслушав ответ, попросил немедленно соединить его с премьер-министром Великобритании Джоном Мейджором. Сразу не получилось, потому что премьер был в дороге. Минут сорок просидели втроем. Ситуация была не очень ловкая.
Мейджор тут же попросил поздравить нового министра иностранных дел и приветствовал нового посла. Но объяснил:
— Я должен согласовать это с королевой. Я уверен, что у нее не будет никаких возражений, она будет счастлива видеть Бориса Панкина послом при своем дворе, тем не менее я должен с ней согласовать.
Горбачев объяснил, что он хотел бы сообщить о назначениях в девять вечера по-московски. Мейджор сказал, что он успеет. Через два тягостных часа королева дала согласие на приезд нового посла.
20 ноября в одиннадцать утра собрали коллегию министерства. Без десяти одиннадцать приходящий и уходящий министр встретились у служебного входа в МИД, которым пользовались только избранные. Полчаса они ждали Горбачева. За десять минут до начала коллегии Панкин ернически поинтересовался у Горбачева, дадут ли и ему слово.
— Борис Дмитриевич, — выпалил президент СССР, — твою мать, не сыпь ты соль на раны!
На коллегии МИД, где Горбачев вновь представлял Шеварднадзе, Панкин, прощаясь, сказал, что всю жизнь будет гордиться тем, что в трудную и опасную для страны минуту был призван на пост министра иностранных дел, и надеется, что оправдал это обращение к нему. Многие были удивлены, с какой легкостью Горбачев расстался с Панкиным, которым только что гордился, и вознес Шеварднадзе, еще недавно жестко критиковавшего президента в газетных интервью.
Карьерные дипломаты упрекают Панкина в том, что министр из него не получился, что мужественное поведение во время путча не гарантирует умелое управление всей дипломатией огромной страны. Но Борису Дмитриевичу Панкину суждено было пробыть на посту министра меньше всех своих предшественников — около трех месяцев, так что осуждать его несправедливо.
НЕДОБРЫЕ СОСЕДИ
Работа в Лондоне была приятной, потому что тогдашний премьер-министр Джон Мейджор искренне симпатизировал Борису Ельцину. А вот Маргарет Тэтчер российского президента не любила за то, как он поступил с Горбачевым.
Но Борис Панкин не очень долго пробыл в Великобритании. Через полтора года после назначения ему предложили переехать послом в Югославию. Шифротелеграмма была составлена в самых комплиментарных выражениях: «Только вы с вашими способностями справитесь»… Панкин написал в ответ: «Благодарю за честь, но ситуация в Югославии такова, что от послов там мало что зависит». Буквально через две недели после такого ответа телеграмма из Москвы: «Президент предлагает вам выйти на пенсию».
