попытается восстановить контроль Москвы над ближним зарубежьем. В ущерб отношениям с Западом он постарается оживить стратегическое партнерство с наиболее опасными режимами в мире — Ираком, Северной Кореей, Ливией и Ираном…
Впрочем, личное знакомство с Примаковым несколько успокоило западных политиков. Тем более что Евгений Максимович пустил в ход все свое обаяние.
Что же в целом изменилось во внешней политике за те два с половиной года, что Примаков был министром? Свою главную задачу Примаков видел в том, чтобы объяснить миру: Россия — великая держава, которая испытывает всего лишь временные трудности, и весьма близоруко пытаться на этом нажиться и не учитывать мнения России. Примаков показал, что не позволит уменьшить вес и влияние России там, где они есть, во-первых, и будет биться за их повсеместное расширение, во-вторых. Примаков заговорил о многополюсном мире. Что он имел в виду? Плохо, когда в мире осталась одна сверхдержава, то есть Соединенные Штаты, и все крутится вокруг нее. Примаков говорил, что мы будем развивать отношения и с Западом, и с Востоком, и с теми, кто нам нравится, и с теми, кто нам не нравится.
Российская дипломатия возобновила сотрудничество со старыми друзьями — Ираком, Ираном, Сербией. Открыто демонстрировала трения и противоречия с Соединенными Штатами — единственной страной, с которой Россия любит себя сравнивать. В Минске Примаков сказал: для России Белоруссия — «особый союзник, особый партнер, особый брат». Примаков поехал в Иран, где заявил, что выступает против наращивания военного присутствия в зоне Персидского залива. А чьи там военные корабли? Американские. Примаков счел нужным побывать на Кубе. Его предшественник Фиделя Кастро избегал принципиально, считая, что экономических интересов на Кубе у России нет, а вести пустые разговоры с Кастро — времени жалко.
Примаков совершил длительные поездки по Ближнему Востоку. Он побывал и в арабских странах, и в Израиле. Но стало заметно возвращение к прежней расстановке фигур на доске: Соединенные Штаты больше поддерживают Израиль, а Россия вновь стала скорее склоняться к старым друзьям в арабском мире, прежде всего симпатизируя Сирии.
Когда Примаков стал министром, на первой же пресс-конференции его спросили: каким образом он намерен исправить ошибки Козырева? Примаков ответил:
— Я не считаю достойным любого политического деятеля давать поспешные публичные оценки своим предшественникам. Это не мой стиль.
О линии Козырева Примаков отозвался весьма иносказательно, когда, выступая в Институте мировой экономики и международных отношений, сказал по поводу примирения с бывшими противниками по холодной войне:
— Нашлись и у нас последователи Мао Цзэдуна, любившего повторять: для того чтобы выпрямить палку, нужно ее перегнуть.
Он хотел сказать, что во время позднего Горбачева и раннего Ельцина происходила безоговорочная сдача позиций, но больше этого не будет.
Американцы считают, что Примаков вообще испытывает глубокое недоверие к Соединенным Штатам. Действительно ли Примаков не любит Соединенные Штаты?
— Он вообще никакой не «анти», — говорил профессор Герман Дилигенский. — Если вспомнить формулу «деидеологизированная внешняя политика», это как раз адекватно его менталитету. Он не имеет каких-то идеологических или региональных пристрастий. И антипатий тем более. Он человек спокойный, взвешенный — и в политике тоже. Думаю, что сантиментов там вообще мало.
На эту тему я несколько лет назад разговаривал еще с одним человеком, который прекрасно знает Примакова и почти всю жизнь занимается Соединенными Штатами. Это Станислав Кондрашов. Он был корреспондентом «Известий» в Америке. Так нет ли у Примакова некоего антизападного комплекса?
— Нет, — сразу ответил Кондрашов. — Комплекс — это нечто неосознанное. А Примаков руководствуется вполне осознанными мотивами. Когда он работал в Египте, он имел возможность анализировать политику Запада на Ближнем Востоке. Он оттуда вынес убеждение, что Запад не является таким уж чистеньким. У Запада есть свои интересы, которые он преследует разными методами, не всегда симпатичными, и это дает основания для очень критической оценки политики Запада.
— Америка ему не нравится. Неужели политические лидеры Востока, такие как Саддам Хусейн, ему более симпатичны?
— Чем определяется отношение к той же Америке международника-государственника? — вопросом на вопрос ответил Кондрашов. — Тем, как Соединенные Штаты ведут себя в отношении нашей страны. Американцы считают, что то, что хорошо для Америки, хорошо и для всего мира. Ради собственных национальных интересов они готовы ущемить национальные интересы другой страны. Это не может нравиться. Но ведь для Примакова выбор так не стоит — склониться туда или сюда. Для него все определяется каждым конкретным случаем. Саддам Хусейн не может быть объектом любви Примакова. Он персонаж, с которым надо делать дипломатию. Причем таким образом, чтобы интересы своей страны были защищены. Он не готов заранее, автоматически всякий раз разделять американскую линию. Может быть, он в ближневосточных лидерах видит больший уровень рациональности, чем другие. Не так страшен черт, как его малюют. Хотя он хорошо знает этого черта и знает, что он не ангел.
— Вы не находите, что в Примакове доля скептически-критического отношения к американцам больше, поскольку он провел несколько лет на Ближнем Востоке, где сильно не любят американцев?
— Примаков американцам менее симпатичен, чем Козырев. Но Козырев был слишком проамерикански настроен. Он американцев развратил. На его фоне Примакову было строить отношения затруднительно, хотя он их построил…
Значительную часть жизни Примаков провел занимаясь Ближним Востоком. Многие советские арабисты переняли от своих арабских друзей ненависть к Соединенным Штатам, Западу, Израилю, евреям, либералам, демократам. Примакова в этом обвинять нелепо. Так уж получилось, что на Ближнем Востоке у него много связей. Он знает этих людей, понимает, как с ними разговаривать. Другое дело, что той антипатии, которую Саддам Хусейн у многих вызывал, Примаков не испытывал…
ОДИН НА ОДИН С «ЖЕЛЕЗНОЙ ЛЕДИ»
Как дипломат и руководитель внешнеполитического ведомства, Примаков искал золотую середину между великодержавными, ностальгическими тенденциями и тем, что начал делать еще Горбачев. Примаков не сторонник отчуждения от Запада. Или, точнее, ему нужно такое отчуждение, которое диктуется понятиями национального престижа, как он его понимает. Но процветание, удачливость, напор Соединенных Штатов вызывали у него неосознанное раздражение. Ему бы хотелось, чтобы, когда он садился за стол переговоров, за ним стояла такая же экономическая и военная мощь.
Соединенные Штаты были, есть и будут главным партнером России. Это объективная реальность. Начиная с Громыко все наши министры иностранных дел это понимали. Но иметь дело с американцами непросто. Бывший министр иностранных дел Александр Бессмертных как-то сказал:
— У нас с американцами разговаривать толком почти никто не умеет.
Первая встреча Примакова с американскими дипломатами была организована не в Москве и не в Вашингтоне, а в Хельсинки, на нейтральной, так сказать, территории. Познакомиться с Примаковым прилетел тогдашний Государственный секретарь Соединенных Штатов Уоррен Кристофер. Во время первой встречи Кристофер и Примаков сформулировали четыре принципа взаимоотношений:
— не готовить друг другу сюрпризы и не ставить друг друга перед свершившимися фактами;
— консультироваться друг с другом;
— находить развязки, где их можно найти в диалоге;
— в том случае, если эти развязки не удается найти, не доводить дело до конфронтации.
Но долго поработать с Кристофером Примакову не удалось. В начале 1997 года Клинтон подобрал Примакову нового партнера — Мадлен Олбрайт. Авторитетная, уверенная в себе и несколько надменная Олбрайт до назначения Государственным секретарем была американским представителем в ООН. Она на восемь лет младше Примакова, родилась в Праге. Ее настоящее имя Мария Яна Корбелова. Она
