только в политике. В апреле 1921 года он оказался на работе в ЧК. Грамотный, обладавший быстрой реакцией и незаурядным умом, он стал делать карьеру. Но путь Берии наверх не был простым и легким. Партийная элита жила в мире интриг, где все друг друга ненавидели и объединялись против удачливого соратника. Берия понравился Сталину. Но он был не единственным любимчиком генерального секретаря. Сталин многих выдвигал и окружал заботой. Когда надобность в них миновала, без сожаления отказывался от их услуг. Часто за этим следовали арест и расстрел. Берия — один из немногих, кто сумел пережить Сталина.
Кому-то кажется, что Сталин доверял Берии потому, что они оба грузины.
В этом предположении сразу две ошибки: во-первых, Сталин не доверял и Берии, во-вторых, национальная принадлежность Сталина мало интересовала. Если бы Серго Орджоникидзе не покончил с собой, от него, похоже, избавились бы иным путем. Других выходцев с Кавказа рядом с генеральным секретарем не было, кроме Анастаса Микояна, а он никогда не был близок к Сталину.
Сейчас появилась целая литература, оправдывающая Берию: он не палач, а эффективный менеджер. Эти утверждения не имеют отношения к реальности.
Евгений Александрович Гнедин, бывший заведующий отделом печати Народного комиссариата иностранных дел, арестованный в мае 1939 года, прошел через лагеря, выжил и оставил воспоминания. Поскольку Гнедин не желал раскаиваться, то утром, часа через четыре после окончания первого ночного допроса, его снова вызвали:
«Через площадку парадной лестницы, через приемную и обширный секретариат меня провели в кабинет наркома внутренних дел Л. П. Берии. Пол в кабинете был устлан ковром, что мне вскоре пришлось проверить на ощупь. На длинном столе для заседаний стояла ваза с апельсинами. Много позднее мне рассказали истории о том, как Берия угощал апельсинами тех, кем он был доволен. Мне не довелось отведать этих апельсинов.
В глубине комнаты находился письменный стол, за которым уже сидел Берия и беседовал с расположившимся против него Кобуловым — тучный брюнет в мундире комиссара первого ранга, крупная голова, полное лицо человека, любящего поесть и выпить, глаза навыкате, большие волосатые руки…
Меня поместили на стул рядом с Кобуловым, а слева уселся какой-то лейтенант…
Кобулов доложил:
— Товарищ народный комиссар, подследственный Гнедин на первом допросе вел себя дерзко, но он признал свои связи с врагами народа.
Я прервал Кобулова, сказав, что я не признавал никаких связей с врагами народа… Добавил, что преступником себя не признаю.
Кобулов со всей силой ударил меня кулаком в скулу, я качнулся влево и получил от сидевшего рядом лейтенанта удар в левую скулу. Удары следовали быстро один за другим. Кобулов и его помощник довольно долго обрабатывали мою голову — так боксеры работают с подвешенным кожаным мячом. Берия со спокойным любопытством наблюдал, ожидая, когда знакомый ему эксперимент даст должные результаты…
Убедившись, что у меня “замедленная реакция” на примененные ко мне “возбудители”, Берия поднялся с места и приказал мне лечь на пол. Уже плохо понимая, что со мной происходит, я опустился на пол… Лег на спину.
— Не так! — сказал нетерпеливо Берия.
Я лег ногами к письменному столу наркома.
— Не так, — повторил Берия.
Моя непонятливость раздражала, а может быть, и смутила Берию. Он приказал своим подручным меня перевернуть и вообще подготовить для следующего номера задуманной программы. Когда палачи (их уже было несколько) принялись за дело, Берия сказал:
— Следов не оставляйте!
Они избивали меня дубинками по обнаженному телу. Мне почему-то казалось, что дубинки резиновые, во всяком случае, когда меня били по пяткам, что было особенно болезненно. Я кричал — и не только от боли, но наивно предполагая, что мои громкие вопли в кабинете наркома, близ приемной, могут побудить палачей сократить операцию. Но они остановились, только когда устали».
Репрессии с назначением Берии наркомом вовсе не закончились. Совсем наоборот. Приказы об исправлении ошибок и увольнение из аппарата проштрафившихся были обычной практикой взваливания вины за прошлое на предшественников. Когда несколько арестованных военных освободили, это получило широкий резонанс в армии. Справедливость, наконец, восторжествовала, невинных отпустили. А те, кто сидит и кого расстреляли, значит, действительно виновны… И людям казалось, что худшее позади, что пришли, наконец, честные люди и наведут порядок. Аврально-штурмовая работа госбезопасности при Ежове сменилась планомерной чисткой при Берии.
Система повседневно рождала палачей, чьи преступления мало чем отличаются от деяний нацистов.
Бывший член ЦК партии, один из руководителей Коминтерна Карл Радек был приговорен к десяти годам тюремного заключения по мнимому делу «антисоветского троцкистского центра». Такой же срок получил бывший член ЦК и нарком финансов Григорий Яковлевич Сокольников.
В тюрьме чекисты их зверски убили — по приказу из Москвы.
«Радек и Сокольников, — докладывал в ЦК в июне 1956 года председатель КГБ Иван Александрович Серов, — среди своих сокамерников стали утверждать о своей невинности и о инсценировании всего процесса. В мае 1939 года было принято решение об их “ликвидации”. Имеющиеся в архиве КГБ документальные данные свидетельствуют о том, что убийство Радека и Сокольникова проводилось под руководством Берия и Кобулова в соответствии со специально разработанным планом».
Лаврентий Павлович Берия был наркомом внутренних дел, Богдан Захарович Кобулов — его заместителем. Но судьбу таких узников определяли не они.
В 1961 году генерал-лейтенант госбезопасности Павел Васильевич Федотов, вызванный для объяснений в ЦК, рассказал, что материалы, относившиеся к бывшим руководящим работникам, Берия докладывал лично Сталину, который и решал их судьбу.
— Убийство Радека и Сокольникова, — сообщил генерал Федотов, — было совершено по указанию Сталина.
Павел Федотов служил в Главном управлении государственной безопасности НКВД заместителем начальника 2-го (оперативного) отдела. После завершения операции — постановлением политбюро от 2 сентября 1939 года — Федотов стал начальником отдела.
«Непосредственное осуществление этих актов, — докладывал Серов, — было возложено на работников 2 отдела НКВД СССР — старшего оперуполномоченного Кубаткина, оперуполномоченного Шарок и специально подобранных людей из числа арестованных, которые в секретном порядке выехали для выполнения задания в Верхне-Уральскую и Тобольскую тюрьмы, в которых содержались Радек и Сокольников».
Григорий Федорович Шарок за убийство Сокольникова был назначен заместителем наркома внутренних дел Казахстана.
Его сослуживец по 2-му отделу Петр Николаевич Кубаткин в мае 1939 года лично руководил убийством Карла Радека, содержавшегося в верхнеуральской тюрьме.
«Первый раз, — установила комиссия под руководством председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Николая Михайловича Шверника, — он возил с собой некоего Мартынова, якобы заключенного (личность не установлена), который был помещен в одну камеру с Радеком, преднамеренно учинил с ним драку, но убить Радека не смог и был увезен Кубаткиным из тюрьмы.
Через несколько дней Кубаткин вновь приехал в тюрьму с другим заключенным по фамилии Варежников. Этого заключенного также поместили в камеру к Радеку. На следующий день, 19 мая, Варежников, спровоцировав драку, убил Радека».
Сохранился акт о смерти Радека, составленный администрацией тюрьмы:
«При осмотре трупа заключенного Радека К. Б. обнаружены на шее кровоподтеки, из уха и горла течет кровь, что явилось результатом сильного удара головой о пол. Смерть последовала в результате нанесения побоев и удушения со стороны заключенного троцкиста Варежникова».
