Карен. А сейчас нельзя, Ханс? Пойдем?
Xанс. Карен.
Карен. Как хорошо, что ты взял меня за руку. Ах. как хорошо! Как в детстве! Я каждый день вспоминаю о тех временах. А ты нет?
Xанс. Карен!
Карен. Только бы уплыть далеко-далеко, и все будет опять как тогда.
Ханс. Но разве ты не хотела бы сначала отдохнуть? Ты устала.
Карен. Вовсе нет! Только голова вот... О, как это было хорошо, как хорошо! А теперь я успокоилась, Ханс.
Ханс. Правда?
Карен. Да, мне ведь было так плохо. Ах, эти споры, эти споры!
Ханс. Может быть, ты отдохнешь?
Карен. Я и так теперь отдыхаю.
Ханс. Садись, тебе будет удобней.
Карен. Ты забыл, нам же надо ехать!
Xанс. Сейчас! Посиди здесь.
Карен. Нет, сядь ты сначала.
Ханс. Хорошо.
(Садится.)
Карен. А я сяду тут.
(Садится на софу.)
Ханс. Ну вот!
(Не выпускает ее руку.)
Карен. Бедная мама.
Ханс. Не сообщить ли нам ей?
Карен. Не надо. Бедная, бедная мама.
Xанс. Да, она добрая.
Карен. Ты меня любишь?
Ханс. Я никогда не любил никого другого.
Карен. Зачем же ты тогда начал этот спор?
Ханс. Но ведь раньше ты была со мной согласна!
Карен. Мы, женщины, так страдаем от этого...
Ханс. Дорогая!
Карен. Это плохо с твоей стороны, Ханс!
Ханс. Карен!
Карен. Ах, так плохо, так плохо! Ханс. Она спит.
(Фредерик быстро входит из задних дверей. Ханс знаком останавливает его.)
Карен. Что там, Ханс?
Ханс. Я думал — ты спишь. Тебе неудобно?
Карен. Мне удобно.
(Молчание.)
Фредерик. Она спит?
(Ханс кивает головой.)
Фредерик. Хорошо!
(Тихо подходит, протягивает Хансу обе руки.)
(Ханс подает ему свободную руку.)
Карл Равн (вошел слева). Иди скорее в риксдаг! Дядя Фредерик хочет...
Фредерик и Ханс. Тс-с-с.
Карл Равн (остановился и заметил Фредерика). Ты здесь? Как это так?
Фредерик и Ханс. Тс-с-с.
Занавес
Контора генерал-директора в его доме у моря.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Рийс (с крайней вежливостью провожает какого-то человека к дверям и на улицу. Медленно возвращается, становится посреди комнаты, широко расставив ноги). Итак, его превосходительство сомневается!.. Я это предчувствовал... В его глазах светился вопрос — не сомневаюсь ли я и сам, в глубине души.
(Резким движением сдвигает ноги вместе, идет по комнате.)
Сомнение! Да, сомнение! Что есть несомненного в мире?.. И в конторе то же самое. Точно такие же взгляды. Весь этот сброд кормился вокруг системы. Теперь им туго приходится, они потеряли свою веру и подтачивают мою. Кровососы! Кто же поддерживает меня? Ларсен, да, Ларсен. Он верит. Но если такая основательная, точная натура, как Ларсен, может верить, — то должно же быть в системе, боже ты мой, нечто достойное доверия. Должно быть... И я тоже сомневался, сразу же, еще тогда, да, да, сомневался, слишком мне это казалось грандиозным... Но другие уверились и вдохнули уверенность в меня. Так что, в сущности говоря, это вина их всех, общая вина. Да, да, именно так! И — довольно об этом!..Все так быстро стало делом национальной важности, что никто и моргнуть не успел. Мы привыкли верить и смеялись над сомнениями. Славное было время. Ах, славное... А потом? Потом приехал из Америки зеленый юнец, стакнулся со старым пьяницей — большего здесь не требовалось, — и завертелось колесо, прямо как в сказке. Шила в мешке не утаишь — вот и разгорелась борьба... А теперь, когда все осталось позади, я стою как «мост над сушей».
(Останавливается, стоит, широко расставив ноги, потом быстро меняет позу.)
Что за дурацкая привычка! Но что же мне теперь делать, держаться так, будто ничего не случилось? Невозможно, — эти проклятые глаза преследуют меня. Если бы я сам верил... Ларсен верит! Но, если Ларсен верит, должно же здесь быть что-то, во что можно верить? И я ведь доказал, что оно есть. Да, я доказал, и — довольно об этом!.. Ларсен — такой цельный человек, он верит в себя... Это искусство — верить в себя так, как верит Ларсен. Да, да — настоящее искусство, настоящее искусство.
Но что за дьявольщина, — почему я сам не владею этим искусством?!
Ведь я же сам дал Ларсену те доказательства, на основании которых он верит мне. Да, но я больше в них не верю!.. Не верю... хотя... нет... не верю... верю не так, как надо... Что-то здесь есть... Ха, опять я стою, раздвинув ноги…
Мост над сушей!.. Мне кажется, что все люди смотрят теперь на мои ноги, после той фотографии в газетах...
(Быстро сдвигает ноги, опять начинает ходить.)
Ах, если б около меня был кто-нибудь, кто бы верил! Камма! Она верит. Это хорошо, но... (вздыхает) но... Мари! Да, сейчас ты была бы мне нужна. Мне бы тогда и дела бы не было до всей этой ерунды! Ты была такой умной, такой сильной... Ты была мне верной опорой. При тебе бы дело так далеко не зашло! Ведь вся суть в этой родне, в этой проклятой родне!
Упаси господи всех и каждого попасть к энтузиастам в руки! Нет более вероломной публики, а они еще зовут свое вероломство честностью!
Даже мои собственные дети... Фредерик вот... Ах, Фредерик! Он следит за мною глазами раненого зверя. И он, он тоже сомневается... И помочь ему я не могу!
Они его отравили, отравили, потому что он близок им по натуре — им, вероломцам, грабителям!
(В дверь стучат.)
