и питейные заведения. Дальше, точно прижимаясь к бору, лепились избы ямщиков, пимокатов и горшечников. Вот и школа. Ребята долго не спускали с нее глаз. Пускай были огорчения, неудачи, по это была их родная школа, и она никогда не забудется.
— А все-таки мне жаль расставаться со школой, — вздохнул Викеша.
— И мне, — признался Семка, снимая котомку с плеч. — Посидим немного.
Ребята опустились на землю. Разговор не клеился.
— Ты говорил с отцом насчет реального? — наконец спросил Семка.
Викеша кивнул головой.
— Ну, и что? — Худяков от нетерпения приподнялся на ногах.
— Не отпускает, — обхватив руками колени, Викеша задумчиво посмотрел на Раздольное. — Говорит, дома работы хватит.
— Жила твой отец, вот что, — выругался Семка.
— Что я могу сделать? Не отпускает, и все.
— А если убежать?
— Куда?
— В Челябинск.
— Кому я там нужен, — с горечью сказал Викеша.
— Мы с дядей помогать тебе будем.
— Да ты сам не знаешь, как жить придется, — заметил Викеша. — Может, дядя колотушками кормить будет.
— Кто? Дядя? — Семка вскочил на ноги. — Да ты знаешь, какой у меня дядя? Он — настоящий про- ле-та-рий! — Худяков с трудом выговорил это слово и, опустившись рядом с Викешей, зашептал ему на ухо: — Я видел книжку у дяди, когда он приезжал в Долгое. Там было написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
— А что это за слово?
— Не знаю, — сокрушенно признался Семка. — Наверно, насчет рабочих, — предположил он. — Ты, Викешка, если вздумаешь в Челябинск, ищи нас с дядей на заводе. Спросишь слесаря Худякова. Каждый покажет. Понял?
— Куда я поеду. Буду здесь жить, в Раздольном.
— Ну, я пойду. — Подняв котомку с земли, Худяков подбросил ее на спину. — Не вешай носа!
— Неохота мне, Семка, расставаться с тобой. — Голос Викеши дрогнул.
— Ну, ничего, встретимся еще, — совсем по-взрослому ответил Худяков и, пожав руку Викеше, не оглядываясь, зашагал по дороге в сторону железнодорожной станции. Булыгин остался один. Его душа была в смятении. Уходил лучший друг, уходил, может быть, навсегда. Слезы подступили к горлу, и, не выдержав, он крикнул:
— Сема!
Худяков остановился.
— Возьми на память перочинный ножичек, — запыхавшись от бега, Викеша едва выговаривал слова.
— Спасибо, Викеша, — с чувством произнес Семка и, посмотрев внимательно на друга, спросил: — Ты чего это?
— Так просто, — вытирая слезы рукавом рубахи, пробормотал Викеша и отвернулся.
— Эх, Викешка, друг ты мой, — обнял его Худяков, — никогда я тебя не забуду. Прощай! — Семка сам готов был расплакаться. Точно желая убежать от своей слабости, он ускорил шаги и скрылся за перелеском.
Викеше казалось, что с уходом Семки кончились годы детства и наступила юность.
Примечания
1
2
3
4
5
6
7
