Через минуту я нашел в себе мужество, признать, что в немалой степени виноват и я сам. И без того отчета, что забрал Георг, у меня было на самом деле достаточно информации, чтобы сделать все необходимые выводы. Потенциал-то я Потенциал, но, видно, не так еще здорово у меня пока с умственными способностями… Что ж, сегодняшняя неприятность будет мне уроком. И я должен извлечь из этого урока максимум возможного. Ежели я не способен учиться на чужом опыте, буду учиться на собственных ошибках.
Собственно, что мне мешало понять, что к чему? Когда я читал отчет по биохимии, у меня еще не созрел вопрос о причинах отсутствия сексуальных отношений между представителями наших видов. Но когда этот вопрос возник, я не сумел – или поленился? – самостоятельно проанализировать все имеющиеся у меня данные, желая получить готовый ответ у Георга, хотя ответ фактически уже имелся в моей памяти, хотя и не в чистом виде. Надо было только сложить – ну, пусть не два и два, а, скажем, семь и шестнадцать…
Да, сама по себе вторая структура мозга – это только возможность. Что толку в возросших объемах памяти? Надо еще научиться этой памятью пользоваться… Что говорила Мелисса, когда рассказывала мне о проблемах развития мозга корнезианцев? «Связи в мозгу возникают в процессе решения задач…» Чтобы стать селфером, Потенциал должен жить, до предела напрягая свой мозг, вот что пыталась объяснить мне Мелисса! Само слово «селферы» образовалось из известного выражения «self made men». Я столько раз за последнее время слышал: «Селфером никого нельзя сделать, селфером можно только стать!» И теперь я начинаю это осознавать. Ну и как же Мелисса может помочь мне стать селфером? Да, только обеспечивая ситуации, в которых мне придется без посторонней помощи разрешать самые разнообразные проблемы! Похоже, ближайшую сотню-другую лет спокойной жизни мне не видать…
Пока я так размышлял, ноги вынесли меня на стоянку глайдеров неподалеку от кафе. Я сел в глайдер и по дороге, огибающей город, поднялся на холмы, повернул к курортной зоне и вскоре был уже на той стоянке, откуда часа четыре назад отравился знакомиться с жизнью аборигенов.
До ужина у посла оставалось еще больше двух часов. Я неторопливо прошелся по парку и наконец поднялся себе. В номере я был приятно удивлен тем, что все мои вещи оказались убраны в шкафы. В прихожей же я обнаружил на самом видном месте в красивой рамочке на стене инструкцию по поведению на территориях вне курортной зоны и правила общения с местным населением. Под рамочкой в застекленной полочке лежали штук двадцать аптечек первой помощи, о которых говорилось в инструкции. Не понимаю, как я все это не заметил утром?!
Тем временем мне уже можно было снимать пленки спрея. От химических ожогов действительно не осталось и следа. Я принял душ и облачился в форму. Встав перед зеркалом, я стал примеривать, какие мне надеть награды.
Кроме ордена «Пурпурной Звезды» в специальном отделении моего, кофра хранилось еще порядочное количество разных знаков и значков, три медали и орден «Золотой Звездолет». Этот орден я получил за спасение «Королевы Марии» в системе голубого гиганта, когда забарахлил двигатель Вульфа, а медали – за аналогичные технические «подвиги», но в ситуациях, когда не было непосредственной опасности для жизни людей. Ордена и медали я, конечно, надел. Д вот десяток значков, среди которых были знаки «Лучший транспортник года», «За успехи в патрулировании Дальнего Космоса», «Строитель Форпоста» (полученный за три года каторги в системе Край Света), и даже такой экзотический значок, как «За спасение на водах», я долго примеривал и раздумывал, стрит ли их надевать. Но поскольку Мелисса сказала «Все регалии!», я решил надеть все. Иконостас получился внушительный. Думаю, подобной выставкой мог похвастаться далеко не каждый ветеран, уходящий на заслуженный отдых.
Я набрал на коммуникаторе код Мелиссы.
– Алекс? Ты готов? Не жди меня, поднимайся на двадцать первый уровень центрального здания, там апартаменты посла и Малый Зал Приемов. Я скоро буду.
Я дошел до центрального холла и на лифте поднялся на двадцать первый этаж. Двери лифтов открывались на просторную площадку, откуда широкий проход вел, очевидно, в Малый Зал Приемов.
Ну, если это был МАЛЫЙ Зал… Интересно, каков же здесь БОЛЬШОЙ? Видно, архитекторы имели цель поразить воображение аборигенов. Не знаю, как аборигены, а я был весьма впечатлен.
Я вступил под высокие своды и огляделся. Стена напротив входа в зал имела сплошные прозрачные двери в три человеческих роста, распахнутые на обширную веранду, на которой росли кусты, цветы в вазонах и даже небольшие деревья. С веранды открывался величественный вид на океан с несколькими островами на горизонте. Клонящееся к закату солнце окрашивало картину в фантастические цвета, от фиолетового до зеленого, со всеми оттенками красного.
Вдоль стены слева от входа тянулся ряд мраморных колонн, за которыми просматривались эркеры и ниши с диванами, креслами и столиками. В правой части зала имелась сцена, перед которой свободно были расставлены несколько десятков кресел.
По залу прогуливались и стояли группками человек тридцать землян и десятка два корнезианцев, держащихся обособленной группой. Теперь-то я понимал почему!
Я прошелся по залу. Вскоре я обнаружил, что из зала приемов есть проход в помещение аналогичных размеров, являющееся «толовой. Одна из стен столовой также выходила на веранду, а в боковой стене имелся камин. В этот камин легко мог въехать грузовой глайдер, а сейчас там тлели – понятно, что не для тепла, а для уюта,- два толстых ствола каких-то местных деревьев, выделяющих при сгорании приятный свежий аромат. Такой вот местный аналог ароматических палочек… Столы были уже накрыты, и закатные лучи искрились в хрустале, ложились теплыми бликами на белоснежные скатерти…
Я вернулся в первый зал и начал высматривать знакомых. Я увидел Георга, который стоял у одной из колонн, беседуя с кем-то из офицеров, и хотел уже подойти к нему, но тут по залу словно пробежала какая-то волна. Все повернулись ко входу, и с десяток мужчин из разных концов зала устремились в ту сторону.
Я обернулся. В проеме стояла Мелисса, то есть Надя.
Сердце мое остановилось и пропустило несколько ударов.
Даже если бы я и не был Потенциалом, я никогда не смог бы забыть ее появление. Я до мельчайших подробностей помню, как она выглядела в тот вечер. На ней было платье из угольно-черного шелка гурчи, паука с Саракосты, с вплетенными кое-где маленькими черными же перышками. Платье было асимметричным, оно открывало руки, одно плечо и почти всю спину, а легкая юбка, достающая до пола, с одного бока распахивалась выше колена. Длинное черное перо было воткнуто в волосы, высоко поднятые над обнаженным плечом и струящиеся золотым водопадом на другое. На Наде не было никаких украшений, потому что драгоценностью было само ее совершенное тело, жемчужно сияющее в черной оправе. Гордо посаженная голова с нежным подбородком, бледно-розовые губы, тень от ресниц на щеках… Можно подробно описывать все детали, но не найдется слов, чтобы передать ощущение какого-то непостижимого совершенства ее облика…
В зале было несколько женщин, и земных, и местных, но вся их красота, их роскошные туалеты и сверкающие каменья мгновенно поблекли с появлением Нади. Только Маргарет Вильсон, жгучая брюнетка южного типа, высокая, с пышными формами, выделялась еще своей индивидуальностью.
Группа мужчин окружила Надю. Она что-то отвечала им с приветливой улыбкой, но взгляд ее блуждал по залу. И вот она увидела меня. Серые глаза засияли, и она, не закончив фразу, шагнула в мою сторону. На подгибающихся ногах я пошел ей навстречу.
Потом я не раз прокручивал эту сцену, снятую камерами наблюдения. Черт побери! Эта сцена была бы центральной в любой мелодраме! Мы плыли, как сомнамбулы, через весь зал, протянув руки друг к другу, не замечая ничего вокруг. Все, не отрываясь, наблюдали за нами. Когда мы встретились и я взял ее руки в свои и прижал к губам, из груди поклонников Нади вырвался вздох бесконечного разочарования. Собственно, на этом спектакль с «охмурением» можно было бы и завершить, поскольку всем все было предельно ясно. Но мы честно играли весь вечер. И один Господь знает, чего мне стоила эта игра!
Я старался все время помнить, что влюбленные взгляды Нади – всего лишь иллюзия, что закончится вечер, и Мелисса снимет маску Нади, и вместе с Надей исчезнет ее «любовь» ко мне. Однако Мелисса была гениальной актрисой, и в какие-то мгновения казалось, что она – Надя ли, Мелисса ли -совершенно искренна в выражении своих чувств. Но это только добавляло горечи в мое сердце. Когда я согласился исполнить для Мелиссы роль счастливого поклонника, я не думал, что это будет так больно. К счастью, мои страдания внешне, видимо, никак не проявлялись, и я успешно изображал с трудом сдерживаемую пылкость и восторг находящей ответ влюбленности. Хотя Надя пару раз тихонько спросила, хорошо ли я чувствую себя. Я уверил ее, что все в полном порядке.
За ужином я немного успокоился. Мы с Надей были приглашены за стол посла, где находились среди людей, отлично понимающих, что к чему, так что мы могли просто поесть в приятной обстановке.
Однако после ужина Надя решила прояснить характер наших с ней отношений даже самым непонятливым и срежиссировала еще одну сцену «из жизни влюбленных». Она увлекла меня в эркер, и все заинтересованные лица могли с полным удовольствием наблюдать нашу нежную беседу. Мы стояли, почти обнявшись, я нашептывал Наде что-то на ушко, а она, положив ладони мне на грудь, радостно внимала моим словам… Мелиссе бы дамские сериалы снимать!
На самом деле Надя, проведя рукой по моим орденам и прочим наградам, спросила, за что это я получил такой экзотический значок, тронув знак «За спасение на водах». Я обрадовался, что нашлась нейтральная тема для разговора, и рассказал в подробностях историю, случившуюся в Алупке, когда мне было всего четырнадцать лет.
Тогда мне довелось спасти мальчишку, впервые попавшего на море. Спасатели, не заметившие, что ребенок оказался в опасной ситуации, конечно, были виноваты. Но как всегда имело место совпадение многих случайностей, да и я совершенно случайно увидел, как мальчик оказался в воде, и сильное течение, обычное после ливня, прошедшего в горах, унесло его далеко от берега. Я не считал, что совершил нечто особенное, но мне объяснили, что ребенок мог утонуть и пробыть под водой десятки минут, пока бы его нашли и подняли на поверхность, и никакая Р-камера не могла бы уже ему помочь, ведь мозг умирает довольно быстро…
Так что тогда мне торжественно вручили этот значок, который стал моей первой наградой.
– Надо же,- прошептала Надя,- а я думала, что все знаю о твоем детстве. А оказывается, ты уже тогда был героем!
От этих ее слов меня бросило в жар, а потом я осознал смысл первой фразы, произнесенной Надей, и сердце мое сжалось. Надя – Мелисса – невольно расставила все по своим местам. Я – всего лишь Потенциал, а она – мой Ведущий. Когда я родился, она уже полторы тысячи лет была селфером. Так что же я себе вообразил? О чем размечтался? То, что я обнимаю ее, вдыхаю запах ее волос, упиваюсь ее улыбкой, совсем ничего не значит. Это только моя работа, на которую я так опрометчиво согласился. И еще был безумно рад…
Хорошо, что в это время я стоял, склонившись, почти уткнувшись носом в пышную Надину прическу и никто не видел моего лица. Боюсь, что иначе наша легенда рассыпалась бы в прах.
Надя, ласково смеясь, что-то говорила мне, но я не понимал, что именно. К счастью, в этот момент всех присутствующих пригласили занять места перед сценой.
Я героическим усилием воли сделал счастливое лицо и повернулся к залу. Надя с тревогой заглянула мне в глаза,- Мелисса же эмпат,- но я улыбнулся как можно лучезарнее и повел ее к сцене, тихонько шепнув:
– Кольнуло в боку, ничего страшного.
Во время концерта я постарался избавиться от печальных мыслей, и музыка немало этому способствовала. Маргарет исполняла оперные арии и романсы, наполненные такими страстями, что по сравнению с ними мои переживания представились мне совершенно ничтожными, и Я был благодарен высокому искусству, расставившему все на свои места. И действительно, чего я страдаю? Мелисса рядом, я люблю ее, все будет хорошо…
А Маргарет была великолепна. В восторге были не только земляне, но и корнезианцы: судя по всему, она исполнила все исключительно чисто даже для слуха аборигенов. Ну а музыка наша – вещь великая. Ничего Подобного у самих корнезианцев нет, по крайней мере, в настоящее время.
На вечере присутствовал и гоэ острова Лалуэ. Он сидел в окружении своих четверых «телохранителей» и весь концерт потягивал сирогэ, не подозревая, что этот напиток ему уже не нужен.
Когда концерт Закончился, гоэ в краткой речи выразил свое восхищение и преподнес Маргарет букет невероятной красоты. Гоэ мне показался очень приятным человеком. Если бы я не знал, что он – корнезианец, то принял бы его за специалиста из среды ученых. Прекрасные манеры, безукоризненное владение земным языком, умное, аристократическое лицо. Наш посол, Иван Вильсон, выглядел рядом с ним несколько, я бы сказал, простовато. И я подумал, что не известно еще, кто окажется «старшим братом» в союзе наших рас, когда мы поможем корнезианцам избавиться от порочного наследия предков и мозг их сможет развиваться естественно и свободно.
После концерта гости не спешили расходиться. В столовой работал бар с напитками и десертом, и многие вышли на террасу подышать свежим морским воздухом, выпить бокал-другой, поболтать и полюбоваться звездами. Мы с Надей тоже вышли на террасу и нашли под одним из деревьев уединенный столик с креслами. Народ проявил деликатность, и никто с
