выборе.
– Да нет, ты не так поняла! Я не собираюсь отказываться от работы! Я имела в виду, что для Корнезо ты действительно спаситель…
– Прошу тебя! Никогда, даже в шутку… И ни о ком из нас!
– Ну, прости. Я понимаю. И… Лисса, ты же знаешь, я с тобой. Всегда.
– Хорошо, проехали.
«Одалиска» быстро ретировалась. Я не понял смысла ее шутки и не понял, почему Мелисса так резко реагировала на совершенно безобидные, на мой взгляд, фразы. Я вообще часто не понимал каких-то высказываний самой Мелиссы, в которых угадывал цитаты или комментарии к неким событиям, поскольку, увы, не знал ни первоисточников, ни тех событий. Вот и сейчас. Что не понравилось Мелиссе? Действительно, белые розы, украшавшие ее прическу, были похожи на маленький венок. Ну и что? Но Мелисса вскоре вынула розы из прически и выбросила их в ближайший утилизатор, а затем, проходя мимо очередного вазона, сорвала красную розу и воткнула ее в волосы.
– Чтобы не выходить из образа,- пояснила она мне небрежно,- красный цвет к костюму подходит лучше.
Однако этот мелкий инцидент показал мне, что отношения между селферами не столь безоблачны, как я полагал раньше. Это следовало иметь в виду и присматриваться к их отношениям внимательнее. Вскоре я понял, что могу разделить всех присутствующих на три категории. К первой категории относились селферы и «туристы», знавшие, кто такая Надя. Они вели себя с ней свободно и по-деловому. Ко второй категории относились ее подчиненные, тоже знавшие о маске Мелиссы. Они держались официально и не стремились к контакту, если Мелисса сама к ним не приближалась. Остальные, и настоящие туристы, и наши «туристы», не подозревающие, что Надя на самом деле Мелисса, воспринимали ее как известную балерину и реагировали на нее соответственно. Некоторые женщины бросали в ее сторону завистливые или ревнивые взгляды, а многие мужчины с большей или меньшей очевидностью проявляли свой интерес.
Дело дошло даже до того, что, когда я оставил Мелиссу на несколько минут в одиночестве, отлучившись по совершенно естественной причине, по возвращении застал ее в компании довольно импозантного кавалера с сединой на висках, одетого в костюм какого-то восточного владыки, выглядевший на нем довольно органично. Этот господин, явно турист из прошлого заезда, настойчиво приглашал Мелиссу на прогулку в парк. Подходя к ним, я совершенно рефлекторно выпятил нижнюю челюсть, а правую руку положил на эфес короткой шпаги, являвшейся деталью моего карнавального костюма. Держать в руках шпагу мне раньше никогда не приходилось, наверное, в тот момент у меня просто сработала генетическая память. И дойди дело, предположим невероятное, до чего-то серьезного, что с ней делать, я совершенно себе не представлял. Но вид мой, похоже, внушал определенные опасения, потому что незадачливый ухажер с поклоном, соответствующим его образу, немедленно удалился. И я с удовлетворением мысленно констатировал, что действительно очень полезен Мелиссе.
Остальные, впрочем, позволяли себе только взгляды разной степени наглости. Некоторым наиболее беспардонным типам, туристам прошлого заезда, я тайком от Мелиссы делал свирепое лицо, и они исчезали с нашего горизонта.
Надо заметить, что для меня явилось приятным открытием, что в нашей паре не только Мелисса пользовалась успехом. И мне некоторые женщины строили глазки. Видно, и в самом деле во мне происходили какие-то положительные изменения. Ведь раньше я не так уж часто вызывал у женщин активный интерес.
Праздник удался. Но все хорошее когда-нибудь подходит к концу. Сутки на Корнезо длятся 24 часа 43 минуты, и, чтобы не сбиваться с земного времени, эти лишние 43 минуты считают 25-м часом, часто называя его «короткий» или «дополнительный» час. В полночь, по окончании «короткого» часа, начался фейерверк, грандиозный, как и все на «Райском Местечке». Разноцветные всполохи в небе были видны, наверное, за сотни километров. После фейерверка народ, усталый и довольный, начал расходиться: кто – по номерам, кто – в парк, кто – на пляж для ночного купания. Но, как всегда, нашлись люди, требующие, как выразилась Мелисса, «продолжения- банкета». Наблюдать за развитием событий, грозящих перерасти в небольшой скандал, мы не стали. Я проводил Мелиссу до ее номера и пошел к себе. Я чувствовал себя немного усталым. Как ни странно, мне показалось, что и Мелисса выглядела то ли утомленной, то ли озабоченной. Никогда ничего подобного раньше я за ней не замечал. Селферу, чтобы утомиться, надо пол-Галактики бегом пробежать, или в одиночку одолеть небольшую армию!
В своем номере я еще немного полюбовался на себя в зеркале, с некоторым сожалением снял карнавальный костюм, принял душ, устроился на диване и, вспоминая приятные моменты сегодняшнего дня, уснул.
Мне снился кошмар. Я находился в открытом космосе в рое метеоритов, и то один, то другой метеорит пронизывал мое тело. Боль была адской. При этом я каким-то непостижимым образом распадался на части и одновременно оставался цел, и летящие камни снова и снова вонзались в мое истерзанное тело.
Очередной булыжник пробил мой живот, я скрючился от невыносимой боли, заскрипел зубами и обнаружил, что уже не сплю и, кроме боли, меня переполняет страх, запредельный ужас, вливающийся в мое сознание откуда-то извне. В этот момент что-то взорвалось в моем глазу, я со стоном прижал руку к лицу, но глаз был на месте, и когда я открыл его, то все прекрасно видел, все, что можно было увидеть в темной гостиной при свете горящего в прихожей светильника. Ужас в душе и пульсирующие очаги боли во всем теле не давали хорошо соображать, но я помнил, что, ложась спать, свет в прихожей я погасил. Тут что-то стало просто выламывать пальцы на моей правой руке, и я на секунду перестал реагировать на все остальное. Когда резкая боль отпустила, я взглянул на руку и увидел, что внешне с ней все в порядке. Я попробовал пошевелить пальцами. Рука меня прекрасно слушалась. А страх только усиливался.
Мне показалось, что в мое сознание пытается пробиться чей-то голос, но новая вспышка боли, на этот раз внизу живота, не дала мне сосредоточиться.
…Я пришел в себя и обнаружил, что лежу на диване, а надо мной склонилась темная фигура, делающая пассы над моей головой. Я плохо понимал, что происходит, но иррациональный страх, лишавший меня способности мыслить, почти пропал. И у меня появилось ощущение, что тело мое, по-прежнему терзаемое болью, теперь отделено от моего сознания невидимой преградой, тонкой и хрупкой, однако эта преграда давала мне возможность воспринимать что-то еще, помимо боли.
– Больше сейчас… ничем… помочь… не могу,- прошелестел бесцветный голос.
Темная фигура отступила и прислонилась к стене у двери. Мои глаза постепенно привыкли к полумраку, и я узнал Мелиссу.
– Мелисса, я заболел!
– Нет… Алекс… случилась беда… вставай, нужна твоя помощь…
Я попробовал встать. Мое тело было совершенно целым и двигалось довольно послушно, несмотря на раздирающую его боль. Я дотянулся до пульта и включил верхний свет.
Мелисса выглядела ужасно. Лицо ее было серым, а остановившийся взгляд ввалившихся глаз был обращен, казалось, куда-то внутрь. Короткие судороги пробегали по ее телу.
– Мелисса! Что с вами??!
– Алекс, нет времени… собирайся скорее… боюсь опоздать…
Я поковылял в ванную, а Мелисса монотонно с остановками говорила:
– Они напали… на корабль… привезли… всех… и уже начали… не могу… определить место… недалеко от… берега… небо не видно… только… направление… они… скоро умрут… никто из селферов… в этом диапазоне… только я… и ты… оказывается… могла раньше… догадаться… скорее…
Я не очень хорошо понимал, о чем говорит Мелисса, но послушно натянул форму.
Мелисса оторвалась от стены и двинулась в коридор, я последовал за ней. Она даже не пыталась делать вид, что идет, ее нес встроенный антиграв.
– В конце коридора… лифт… на крыше… флаеры… скорее…
Я побежал, Мелисса двигалась чуть впереди меня. Сначала я останавливался при очередном приступе боли, и тогда Мелисса тоже останавливалась, дожидаясь меня. Но вскоре мне стало легче, потому что моя форма сразу отреагировала на мое состояние, и препараты, что она мне ввела, начали уже действовать.
Мы неслись по коридору со всей доступной мне скоростью. К счастью, коридор был пуст, хотя за дверями многих номеров слышались голоса, музыка, смех. У народа продолжался праздник. Я на бегу взглянул на часы: два часа тридцать семь минут.
Вдруг метрах в двадцати впереди нас распахнулась дверь. Мелисса резко затормозила, взяла меня под руку, и мы пошли по коридору, слегка спотыкаясь.
Из открывшейся двери вышла, покачиваясь, девушка в очень легком карнавальном костюме.
– Региночка, вы зря обиделись! Я просто хочу с вами потанцевать!
С этими словами из номера показался немолодой мушкетер, без перевязи и в одном ботфорте, и за руку втянул красавицу обратно в номер. Она не слишком упиралась. Дверь закрылась.
Мы опять устремились по коридору, который протянулся сквозь вестибюли и холлы по всей длине полуторакилометрового корпуса. Наконец мы добрались до последнего лифтового холла и вызвали лифт. Только теперь я немного отдышался.
Мы вышли на крыше прямо на стоянку флаеров. Почти у всех машин горели зеленые сигнальные огоньки, свидетельствующие о полном штатном запасе энергии и снаряжения, и мы забрались в ближайшую.
Я еще не закрыл за собой дверь, а Мелисса уже подняла машину в воздух.
– Возьми… аптечку,- выдохнула она, не поворачивая головы.
Я достал аптечку из багажного отделения флаера.
– Из красной баночки… шесть… таблеток прими… и шприц… с двумя… черными полосками… весь… себе быстро… форма твоя… не справится…
Я знал эти препараты, хотя не мог в тот момент вспомнить их названия, и понимал, что дозу я должен получить чудовищную. Но я послушался Мелиссу, и успел съесть таблетки и вколоть себе жидкость, прежде чем умер.
Когда я очнулся, в голове у меня звенело, но сознание было ясным, а тело со сгустками наполнявшей его боли казалось чужим и далеким.
Мелисса проговорила с отчаянием:
– Они умирают… новички в банде… не умеют… растягивать удовольствие… мы… не успеем…
…Следующие смерти я пережил в полном сознании. К сожалению.
Наш флаер несся на предельной скорости на северо-запад, временами Мелисса резко бросала его из стороны в сторону.
Я уже достаточно хорошо соображал, чтобы понимать, что это рысканье ей необходимо, чтобы уточнять направление. Направление на максимальную боль. А прибором было ее собственное тело. И она не могла позволить себе снизить чувствительность этого прибора. Я, должно быть, ощущал только малую часть того, что воспринимала она, поэтому, как только понял, что способен это делать, сказал:
– Мелисса, я уже могу вести машину.
Она не возражала, и мы молча поменялись местами.
Теперь Мелисса только время от времени говорила:
– Направо… еще… обратно… так…
Минут через пятнадцать полета я заметил:
– Странно, мы приближаемся, а боль становится слабее, и приступы реже.
– Они же умирают, их… все меньше. Ты смерти считал? Уже… двадцать три. Почти половина…
Когда на горизонте появилась темная полоса материка, я пережил пятьдесят четвертую смерть. И боль больше не возвращалась. Но в отсутствии боли стало очень отчетливым
