'Бьёрн!!!'
Любава зажала рот рукой, закусила губу до боли, чтобы задавить невольный крик. Гром плясал рядом, дергал узду, норовя броситься в схватку. Но девушка буквально повисла на нем, удерживая: сейчас она ничем не могла помочь мужу… Одна против многих — слишком глупая смерть…
'Что же делать… Что же делать…' — лихорадочно думала девушка, наблюдая сквозь ветви деревьев, как победители обирают трупы и утаскивают Бьёрна. Он был ранен, едва двигался, его тащили, как мешок, по земле… 'Что же делать…'
Но ведь эти воины — люди же, правильно? А на дворе ночь. Им нужно будет стать на привал… На ночь они выставят часовых, но их убрать поодиночке будет нетрудно…
Растерянный ужас сменился глухой ненавистью. Любава сузила глаза и вскочила на Грома. Отряд уже собрался и двинулся куда-то, Любава осторожно последовала за ним. 'Не отдам я вам Бьёрна. Не получите вы его. Никогда…'
…Сильный удар о землю выбил из груди весь воздух и невыносимой болью отдался в ранах. Бьёрн плотнее сжал губы, не давая невольному стону вырваться наружу, и закрыл глаза. До этого он пытался понять, куда его тащат, но не мог сфокусировать взгляд, да и, честно говоря, не соображал, где они находятся: рядом с местом битвы или с момента его падения с лошади всё же прошло какое-то время и они успели отъехать?.. У него в голове всё смешалось, всё перепуталось, время потекло в какой-то странной последовательности, не так, как нужно, а так, как ему хочется, сливая все события в один бешеный водоворот, перемешивая всё, что было в его памяти: лица матери и Любавы, отца и человека, некогда бывшего его другом, волшебный город Иснарэл и разорённые дома северных деревень, тёмное полузабытьё тех дней, когда он был в плену, и неожиданный, несмелый поцелуй его жены…
— Вот он, — громом прозвучал над ним незнакомый мужской голос. То ли люди в отряде раньше молчали, то ли его сознание решило отозваться именно на него…
— Живой?
— Леший его знает… Вроде дышал недавно…
— Остолопы! Я вам что говорил?! Бьёрн мне нужен живым!!! Повторяю, живым!!! Привезём его на границу да покажем народу, какой у них на самом деле защитничек, что сам за себя постоять не может! Глядишь, и правда смута начнётся, а там уже и замок взять легко!..
— Так и мёртвого показать можно!
— Ты сам с трупом возиться будешь, бестолочь! И спать с ним рядом!
Кто-то наклонился к нему, проверил кровеносную жилу на шее: бьётся ли сердце?
— Да живой он, живой. Не кипятись, господин.
Бьёрн открыл глаза. Голос этого «господина» казался ему странно знакомым, и… и он не ошибся. Это был именно тот, кому не следовало оставлять жизнь, после того, как он отбил замок своего отца, тот, кому не следовало доверять…
— Живой, — удовлетворённо отметил он. — Тогда связать. Знаешь, Бьёрн, ты как был глупцом, так им и остался. Нельзя же всему верить на слово! Уберите его отсюда…
…Среди ночи Бьёрн снова очнулся, но на этот раз оттого, что что-то острое и холодное прикоснулось к его рукам. Секунду спустя веревки ослабли, и чьи-то мягкие ласковые ладошки тронули его лицо.
— Бьёрн… — послышался совсем близкий шепот. — Бьёрн, очнись…
Он с трудом открыл глаза и безуспешно попытался сфокусировать взгляд на сидевшей перед ним фигуре. Настолько разбитым он себя, наверное, не чувствовал никогда. Тело не хотело слушаться, голова бессильно свесилась на грудь, он зажмурился, с тоской понимая, что это, похоже, конец.
— Бьёрн… Бьёрн, очнись, пожалуйста… Это же я, Любава… Бьёрн… — девушка подвинулась ещё ближе, прижалась к груди, несколько раз поцеловала. — Это же я… Бьёрн, очнись, нам нужно идти… Слышишь? Нам нужно идти…
Он снова открыл глаза и помотал головой, за что тут же поплатился головокружением, и не слушающимися, пересохшими губами прошептал:
— Любава…
— Тише, — девушка прикрыла ему рот ладонью, осторожно погладила рукой по щеке. — Тише. Услышат, я одна не отобьюсь. Нам надо идти, Бьёрн. Тебе нужно встать.
Встать? Она, похоже, издевается. Мысль о том, что девушка здесь вообще делает, мелькнула мимолетом. Сейчас не время об этом спрашивать.
— Бьёрн, надо встать. Я прошу тебя, пожалуйста, — Любава с мольбой посмотрела на него. — Я одна тебя не вытащу…
Бьёрн кивнул. Он, конечно, это понимал, но от понимания легче не становилось. Он оперся рукой о дерево и осторожно поднялся на ноги. Его тут же повело в сторону, но он смог устоять. Сил было ужасно мало, он не был уверен, что сможет пройти и несколько шагов.
Любава нырнула ему под руку, подперла, обняв.
— Идем, — прошептала она. — Гром тут недалеко, метров пять пройти. В сумке у меня бинты есть, лекарств немного, только ты дойди, пожалуйста…
Бьёрн ничего не ответил. Каждый шаг давался ему с трудом, но ещё больше сил уходило на то, чтобы сдержать боль в ранах, чтобы не закричать… Эти пять метров показались ему бесконечными…
Но вот и Гром. Любава, тяжело дыша, привалила мужа к дереву, по которому он немедленно сполз вниз, и подбежала к коню. Из сумки она достала бинты и какие-то баночки, флягу с водой и бросилась обратно к Бьёрну.
Через десять минут все раны были перевязаны. Немного пришедший в себя Бьёрн кое-как вскарабкался на коня, Любава села впереди него и тронула поводья.
…Голова прояснялась медленнее, чем хотелось бы, но уже через полчаса Бьёрн задал наконец давно мучивший его вопрос:
— Ну и как ты здесь оказалась, объясни мне, пожалуйста!
— Ты сердиться будешь, но я поехала за вами параллельной тропинкой, — Любава улыбнулась и погладила коня по холке. — Я знала, что случится что-то страшное, и не смогла тебя отпустить одного.
Бьёрн только головой покачал.
— Хорошие у тебя предчувствия, — вздохнул он. — Я тебе теперь дважды жизнью обязан…
— Сочтемся, — рассмеялась девушка. Вздохнула. — Не предчувствия это мои, а родители твои. Они меня предупредили тогда, когда ты ушел, не поняв, что они тебе говорят…
Бьёрн молча склонил голову. Да, Любава в который раз оказалась права…
Они ехали до самого рассвета. Только когда солнце тронуло своими золотыми лучами верхушки деревьев и края облаков, они позволили себе остановиться на одной из полянок, дружно решив, что уехали уже достаточно далеко. К тому же, Бьёрн едва ли не падал с коня от слабости, валился вперед, на Любаву, так что продолжать путь стало невозможно. Да и не спавшая ночь Любава засыпала на ходу…
…Девушка проснулась под вечер, когда уже спустились сумерки. Некоторое время ей потребовалось, чтобы вспомнить, что произошло, а потом — как это так случилось, что она лежит, положив голову Бьёрну на плечо. Последнее так и осталось для неё загадкой. Любава приподнялась и осмотрела мужа. Он спал очень крепко, беспробудно, натужно дышал; повязки были сплошь пропитаны кровью. Любава покачала головой и собралась уже заняться перевязкой, как вдруг…
Вся полянка в мгновение ока засияла неярким, мягким желтоватым светом. Девушка оглянулась и обмерла: среди свечения она различила маленькие тоненькие фигурки.
— Феи… — прошептала она. Свечение приблизилось, охватило её и Бьёрна, и волосы девушки засветились ответным сиянием. Любава, не отводя глаз, следила за маленькими светящимися фигурками, которые быстро летели к ней.
— Здравствуй, сестра! — услышала девушка звонкий, как колокольчик, голосок. — Что ты здесь делаешь? Пойдем с нами!
— Здра… вствуйте… — прошептала Любава. Покачала головой. — Я не могу, извините…
— Почему? У тебя что-то случилось? — феи подлетели ещё ближе.
— Случилось, — кивнула девушка. Посмотрела на Бьёрна. — Мой муж ранен, я не могу его оставить.
— Ранен? — одна из фей отделилась от всех и закружилась над Бьёрном. — Мы можем ему помочь.
— Правда? — глаза Любавы тоже засветились радостным светом. — Пожалуйста, помогите ему, прошу вас!
Феи засмеялись своими звонкими голосками-колокольчиками и подлетели к Бьёрну, который по-прежнему беспробудно спал. Взявшись за руки, они соединились в круг и, тихонько что-то напевая на каком-то своем языке, закружились в танце. Любава заворожено следила за ними. Свет от них соединился в один общий поток, стал каким-то невероятным световым столбом, тонущим в вышине неба и растворяющимся в груди Бьёрна. Через несколько секунд Любава перевела взгляд на мужа и ахнула: от ран не осталось и следа, повязки были абсолютно чистыми, а сам Бьёрн выглядел гораздо здоровее и сильнее. Наконец феи разъединились и разлетелись в разные стороны; свет тут же исчез, а Бьёрн как-то особенно глубоко вздохнул.
— Спасибо вам, — прошептала Любава.
— Идем с нами, сестра, — прозвенели феи, но вдруг где-то в глубине леса прозвучал рожок, и феи, все как одна, умчались с полянки. Напоследок Любава услышала: — Нас зовут, сестра… В следующий раз… До свидания…
— До свидания, — улыбнулась Любава. Глянула на свои волосы. 'Ну вот, опять я ночной светлячок', — тихонько рассмеялась девушка и, поудобнее устроившись, снова легла на плечо Бьёрна, прижавшись к нему, чтобы не замерзнуть. Мимолетом промелькнула мысль, что, видимо, ночью ей стало холодно и она переползла к нему за теплом…
Бьёрн неожиданно пошевелился, открыл глаза и огляделся. Ничего не понимая, повел плечами, дотронулся до места, где была рана, и, по-прежнему ничего не понимая, уставился на Любаву.
— Что за леший?.. Это ведь сон, да?
— Неа, — улыбнулась девушка. — Просто чудо.
Бьёрн помотал головой.
— Ничего не понимаю… Может, объяснишь все-таки, а?
Любава села, тряхнула светящимися волосами.
— Помнишь, когда мы заблудились, в самую первую ночь, мы встретили фей? — спросила она хитро. — Вот сегодня произошло то же самое. Похоже, они приняли меня за одну из них, хотели куда-то с собой увести, а я сказала, что ты ранен. Вот они тебя и вылечили, уж не знаю, как… А потом их кто-то позвал, и они улетели. Так что теперь я здесь одна-единственная фея!
Бьёрн насмешливо хмыкнул.
— Ещё мне не хватало жены-феи! Улетишь ещё куда-нибудь!
Любава обернулась, склонила голову на бок.
— А ты боишься, что я могу улететь?
— Найдешь кого получше меня и улетишь!.. — Бьёрн хотел перевести слова в шутку, но голос предательски дрогнул: а вдруг правда…
Любава секунду посидела, потом придвинулась, положила руки ему на плечи и прижалась к его губам. Бьёрн попытался отстраниться, но Любава сжала его голову ладонями.
— Не найду, — наконец произнесла она, отстранившись и заглянув ему в глаза. — Не найду, и искать не буду. Ты один для меня есть, Бьёрн. Один…
Он опустил голову, не в силах посмотреть девушке в глаза. Любовь и ненависть — два близких по силе чувства, но тот, кого всю жизнь учили любить, не может легко принять ненависть. Точно так же, как тот, кто всю жизнь учился ненавидеть. Бьёрну, наверное, было бы легче понять, если бы Любава отвергала его, ненавидела… Видя то, что его чувство не пропадает в пустоту, он терялся. Он не знал, как вести себя с ней, что говорить. Особенно после её последних слов. Собственные слова застревали в горле, казалось, от волнения у него
