5
По дороге в офис следующим утром я увидела грубияна в шляпе, который толкнул меня накануне вечером. На сей раз он не обратил на меня никакого внимания и прошагал в сторону Ферст. Несмотря на солнечные лучи, обескровленные высоким, тонким покровом облаков, день казался пасмурным и темным. Я предпочла списать неясные человеческие силуэты там, где никаких людей не стояло, на дефицит кофеина в полусонном организме. Торопливо поднявшись в кабинет, с головой ушла в бумажную работу и телефонные звонки. Отправила копировать фотографии Камерона.
Никаких подозрительных личностей в аллеях или еще где-то я не заметила, но избавиться от тревоги, пульсирующей в затылке, было непросто. Даже в собственном офисе мне казалось, что за мной наблюдают.
Меня прервала девушка из экспресс-службы, которая, постучав, зашла в кабинет. Когда она сунула мне бумажку расписаться, я спросила, что мне принесли.
— Бандероль от Г. Сергеева, — ответила девушка.
Толстый конверт. Разорвав его, я обнаружила несколько отпечатанных листов дешевой бумаги и чек иностранного банка. Последний я тщательно осмотрела, но поскольку никогда прежде не сталкивалась с европейскими чеками, трудно было определить, подделка это или нет. Судя по штампу на конверте, бандероль родом из Лондона, чего совсем не скажешь о чеке. Я решила, что операционисты разберутся сами, и, отложив на время дела, пошла в банк.
Выйдя из банка, плотнее запахнулась от внезапного порыва ветра. Воздух, казалось, почернел и стал гуще, превращаясь в туман, несмотря на скудость облаков. В ушах слегка звенело. Ветер шелестел между зданиями, волосы лезли в лицо, трепались на грани видимости. Я укуталась в пиджак, спрятав подбородок в воротнике.
Я шла, наклонив голову, и тут что-то ударило меня в грудь. Я задохнулась и невольно отступила назад. Огляделась, пытаясь понять, что в меня попало. Поблизости ничего не валялось, но удар был как от брошенного мяча и оставил на память о себе ледяную боль. Это не галлюцинация, галлюцинации не причиняют боли. Я подняла голову, и меня затошнило.
Холодный туман-пар вернулся, придав миру бледные цвета и смазанные очертания. Служащие торопились на обеденный перерыв прямо сквозь облачную субстанцию, будто проекции на поврежденном экране. Тень без владельца двинулась по тротуару прочь от меня. Я потрясла головой — ничего не изменилось.
Пара пешеходов обернулась на меня, двигаясь несинхронно, словно проектор показывал несколько фильмов с разной скоростью. У меня затряслись ноги. Я поковыляла к розовому всплеску в тумане. Гигантский металлический тюльпан, раскрашенный, насколько я помнила, в яркие цвета: красный и зеленый. Паблик-арт, искусство на улицах города. Я присела на гранитный пьедестал и начала смотреть.
Отдельные силуэты проплывали мимо идущих людей. Мне хотелось вскочить и убежать. Серый мир моего нормального Сиэтла, похоже, замечал тени не больше, чем они его, бесцеремонно пронзая их насквозь. Разреженный солнечный свет не пробивал туман, однако каким-то образом ложился на здания и людей. Другие создания вообще его не ощущали, двигаясь под однообразный гул, прерываемый лязгом и далекими голосами.
Обливаясь ледяным потом, я нашла силы себя поругать. Глубоко вдохнула, еще раз. Вроде бы помогло. Чего я испугалась? На сей раз никто на меня не бросался. Тени просто спешили по своим неведомым делам. Я потрясла головой и огляделась. За мной наблюдала колонна из тьмы. Я встала и пошла прочь. Она повернула за мной. Я бегом кинулась в офис.
Исторический район Пайонир-сквер кишел тенями. Я прижалась к какому-то зданию и, шатаясь от головокружения, смотрела на улицу. На затуманенной дороге смешался настоящий и древний транспорт. Призрачные кони и автомобили беззаботно двигались по скверу на треть метра ниже современных пешеходов, гуляющих там же. Нереальные силуэты вздымались и опадали на тротуарах, тень дерева-великана, которого уже лет сто как не существовало, шевелила ветвями в футе от бюста вождя Сиэтла.[2]
Мне стало дурно. Надо преодолеть этот лабиринт реального и бестелесного, добраться в безопасное место — куда они не смогут проникнуть. Шаркая ногами по бетону и асфальту реального мира, я пересекла улицу в толпе приезжих под предводительством гида. Дернулась, когда всадник на лошади проскакал сквозь нас без какого-либо видимого вреда, потом отшатнулась, увидев фонарный столб, преградивший мне путь. Сосредоточившись на предметах настоящего, я сумела на миг отвлечься от прошлого. Я думала о фонарных столбах с автобусными остановками и пробивалась через настойчивый мир тумана к своему старенькому «роверу». Наконец забралась внутрь.
В старой оливково-зеленой машине меня ничто не трогало. Я сидела без движения, пока не отдышалась, потом завела двигатель и тронулась с места. Как только я выехала на шоссе, реальный мир полностью вернулся ко мне.
«Бельвью-Хилтон» был современным и успокаивающим. Я приблизилась к зданию, изо всех сил фокусируясь на нормальном, чтобы меня вновь не сбило с ног какой-нибудь чертовщиной. Указатель внутри направлял гостей в зал для деловых обедов, маленькие группки бизнесменов стекались к дверям вестибюля.
Я услышала шаги по ковру, кто-то назвал меня по имени. Обернулась и увидела Колин Шедли, которая шла по вестибюлю с портфелем в руках. Она двигалась с мягкой грацией даже на своих довольно высоких каблуках. Без них она бы едва дотянула до полутора метров. У меня почему-то сложилось впечатление, что мы одного роста. Но и в ботинках на плоской подошве я возвышалась над ней более чем на пять сантиметров.
— Харпер, — поздоровалась она, протягивая руку. — Как хорошо, что вы сумели прийти. Я принесла бумаги.
Колин расстегнула портфель и передала мне простой коричнево-желтый конверт.
— Вы уже начали?
— Кое-что узнала, но с этим дело пойдет гораздо быстрее.
Я отдала ей конверт с фотографиями Камерона.
— Я позвоню, когда что-то проясниться.
Колин холодно, по-деловому улыбнулась и, пожелав мне удачи, пошла прочь. Я выбралась на улицу прежде, чем ее спросили, кто я такая.
Мне предстояло убить почти два часа. Я жаждала кофе или чего-нибудь повседневного, нормального: привычной с детства еды, плохих передач по телевизору, чего-нибудь такого. Решила пройтись по магазинам. Кофе с обедом и лавочки в пригороде Бельвью. Ни единой тени поблизости. К трем пятнадцати я закончила и была на пути к Сиэтлу. Если мчаться достаточно быстро, может, нечистая сила не догонит.
Паркуясь у дома Дэнзигеров, я даже чуточку гордилась собой. Я приехала раньше на десять минут. Закрыв «ровер», подошла к бледно-голубому дому.
Это был один из тех квадратных, полукирпичных-полудощатых домов родом из девятнадцатого столетия. Над глубоким парадным крыльцом с перильцами нависал второй этаж. Домик любимой бабушки. Милый, хоть и слегка запущенный садик раскинулся во дворе за короткой каменной лестницей и деревянной аркой, увитой ползучими растениями.
Вблизи домик сиял золотом, маня будто приветливый огонек. Наверное, я должна была почувствовать себя желанным гостем, но у меня волосы встали дыбом на затылке.
6
Дверь распахнулась на мой стук.
Бен Дэнзигер оказался выше метра восьмидесяти ростом, широкоплечим, бородатым и голубоглазым. Курчавые черные волосы на голове стояли дыбом, как наэлектризованные, из-за чего он походил на безумного ученого или перепуганного еврейского студента.
— Привет! Вы, должно быть, Харпер Блейн, — воскликнул он. — Заходите, заходите. Простите мне мой вид. Я занимался стиркой, а статическое электричество от сушилки всегда делает из меня сумасшедшего пуделя.
Он придержал для меня дверь, и я зашла. Внутри дом сиял не так ярко, но издавал низкое мурчание, словно довольная кошка. Бен повернулся и нырнул налево, в еще одну дверь.
— Не хотите стакан чая?
Я последовала за ним на кухню, оглушенная его неутомимой энергией.
— Да, спасибо.
Там можно было снимать рекламу для каких-нибудь Старинных Бабушкиных Штучек — натертый деревянный пол и отполированные медные котлы на полках.
Дэнзигер извинился, выскочил в заднюю комнату и кинул груду белья в плетеную корзину. Потом крикнул:
— Дорогая, наша гостья пришла!
В ответ послышался голос из его оттопыренного кармана на груди.
— Начинай без меня, любимый. Ребенок капризничает.
Бен прыгнул обратно в кухню и засуетился, складывая посуду для чаепития на деревянный поднос. Затем подхватил его, поставил обратно на громадный стол и взглянул на меня.
— Простите. Я не спросил, может, вы предпочитаете чай со льдом?
От удивления я даже забыла объяснить, что сразу же подумала о чае со льдом, когда он упомянул про стакан.
— Мне все равно.
— Ага. Хорошо. Я люблю русский чай. Мара присоединится к нам в кабинете.
С подносом в руках он провел меня по ступеням к маленькой двери.
— Откройте, пожалуйста.
Я открыла дверь и поднялась за ним по узкой лестнице на бывший чердак. В южном скате крыши было вырезано широкое окно, под которым располагался светлый, уютный кабинетик — для тех, кого не раздражает перспектива часто пригибать голову. Бра помогали солнцу освещать скошенные стены и потолок. Книжные полки висели везде, где стены возвышались более чем на метр. В низких темных углах теснились коробки.
Рабочий стол Дэнзигеры соорудили из четырех деревянных ящиков и двери. С одного края стоял дряхлый крутящийся стул, обитый кожей, с другого — старый кожаный диван. Бен локтем расчистил на столе место от книг и поставил туда поднос. Когда я уселась, мягкая сморщенная кожа дивана скрипнула и приняла форму моего тела.
Дэнзигер взял чайник и высокие стаканы в металлических подстаканниках.
— Воды? — спросил он.
— Что?
— Налить горячей воды в чай? Иначе он будет слишком крепким, — объяснил Бен.
— Конечно. Делайте как знаете.
Он сосредоточенно нахмурился, налил темный чай в один из стаканов, сверяясь по какой-то метке на граненом боку, с той же точностью добавил воды. Потом вручил мне стакан со словами:
— Скелли прислал вас к нам, потому что вы видите странные вещи. Расскажите мне о них.
