которое никакого заговора не наложишь, но ритуал есть ритуал, его надо исполнять.
— Имя свое не скажешь… — утверждающе произнес старик.
— Не скажу.
— А мне скрывать нечего, — улыбнулся старик. — Я — Растон. Слыхал о таком?
От неожиданности я поперхнулся горячей сытой. Еще бы не слыхать! Растон был великим магом в ту пору, когда я еще не родился. А когда я первые шишки набивал, обучаясь в подручных у чернокнижника Марла, о Растоне уже тысячу лет как никто не слыхивал. Убежища его не нашли, но и смерти его никто не видел. Такое среди магов не редкость, поэтому собратья решили, что старик мирно окочурился в своей норе. Когда-нибудь убежище найдут, и удачливый кладоискатель будет долго ковыряться в истлевших сокровищах, выискивая артефакты, не подвластные времени, и стараясь вернуть к жизни то, что обветшало. Сам я нарочитым кладоискателем не был, но пару раз ухоронки умерших волшебников находил.
А Растон, которого все в мыслях давно похоронили, значит, жив и благоденствует на острове Медовом — самом запретном для мага месте.
— Вижу, что слыхал, — подытожил мое молчание Растон. — Значит, еще помнят меня. Не ожидал…
— Молодые уже не помнят. Да и я ничего толком не знаю.
— Чего там знать? Жил — бузил, перебесился да на покой удалился. Тут места… сам понимаешь какие. Сюда молот Тора не пронесешь, и дракону сюда дороги нет. Великая сила учит великому смирению. На самом деле тут многое можно… но не нужно. Впрочем, жив будешь, сам поймешь. А не поймешь — размечет тебя, как не было. Ты ведь Ось Мира навестить собрался?
Я молча кивнул. Скрываться и лгать не имело смысла. Зачем еще волшебник может явиться на остров Медовый?
— Вот завтра сходишь да осмотришь. Тут недалеко. А как вернешься — расскажешь, чем дело обернулось.
Что же это творится на белом свете? Чтобы великий маг, пусть даже бывший, спокойно смотрел, как соперник (а все маги — соперники!) собирается учудить такое? Он же не знает, что у меня на уме, ему известно лишь, что я прорывался сюда с боем и потерял все. Таким, как я, мира не жалко. Сам сгорю, но весь свет спалю. И вторым после меня сгорит старик Растон. Или ему уже все надоело, как надоело жить богатырю Скорну, и хочется лишь поглазеть на конец света? В таком случае, его ждет разочарование. В ближайшие дни конца света не произойдет.
Так и беседовали целый вечер, вроде бы ничего не скрывая, но и ничего не договаривая до конца. Привычная беседа магов, встретившихся на нейтральной территории. Палтус был зажарен на славу, сладкая сыта баюкала чувства и навевала сон. Я был готов, что на ночь меня выставят наружу, под промерзший небосклон, но Растон оставил меня ночевать. За комнатой с очагом у него оказался ход, ведущий в глубь горы, и там через пару шагов нашлась комнатушка с еще одним топчаном и жаровней, полной горячих углей. Далее ход был перекрыт холщовой занавеской, в которой без труда угадывался простенький сторожевой амулет, так что я не стал любопытствовать, что там у деда припасено. И без того мне показано слишком многое.
Спал я прекрасно. Настоящая еда, настоящее тепло и настоящая беседа, в которой Растон выказал твердую уверенность: завтра я до Оси Мира дойду. Все это навевало чувство безопасности. Разумеется, прежде чем улечься, я задействовал и охранную паутинку, и бусики-рассыпушки, но это больше для очистки совести и чтобы не вводить хозяина в искушение. Перебеситься-то он перебесился, а береженому все одно спится спокойнее.
Ночью никто ко мне в каморку не проползал, а утром Растон, накормив меня вчерашней палтусятиной и напоив горячим медом, проводил к выходу.
— Дорогу найдешь, — сказал он на прощание, — а вечером, если жив будешь, заходи. Расскажешь, что там и как.
Помолчал и добавил:
— Там много останков нашего брата разметано. Так что ты смотри, надо ли тебе это…
Я молча поклонился и пошел, не оборачиваясь и не ожидая удара в спину.
С воздуха остров Медовый не просматривается, недоступен он и дальнему зрению, так что я шел, не особо зная, куда приведут меня ноги. Ось Мира — оно, конечно, красиво сказано, а вот какова эта ось в натуре? У тележного колеса — тоже ось, но выглядит, думается, иначе. Впрочем, встречу — не обознаюсь. И без того магический мир кругом полыхает ярче, чем во время битвы на Медовом Носу. Спасала только многолетняя привычка скрывать колдовские умения. Это на истельнском троне можно восседать, сияя, как праздничная люстра, прочие волшебники силу свою стараются прятать, представляясь обычными людьми. Так и тут: идешь, вот и иди себе. А дуриком переть, исполнившись могущества, — это себя не любить. Все твое могущество, по сравнению со здешней силой, гроша ломаного не стоит. Поэтому шагай и надейся, что Ось Мира сама себя обозначит.
Так оно и случилось. В относительно ровной поверхности ледяного плато открылась впадина: не трещина, не разлом, какие часто встречаются среди льдов, а что-то вроде воронки, словно бы проплавленной, настолько гладкими были ее стенки. Туда ступишь и съедешь вниз, прямиком в то, что поджидает тебя, подобно муравьиному льву на дне песчаной ямы. А вздумаешь спускаться, используя магические приемчики, даже самые ничтожные, немедля возмутишь истечение природной магии, такое же ровное, что и стены воронки. Всего-то дюжина шагов, а рукой не достать. Стой на краю, думай последний раз, зачем пришел.
Никаких особых останков неудачников, явившихся сюда прежде меня, человеческим взглядом заметить не удавалось. Да и вряд ли их было слишком много — колдунов, осмелившихся подняться на верхушку земного круга. Полагаю, лукавил Растон, предостерегая меня от опрометчивых шагов.
Тем не менее спускаться надо, иначе зачем шел?
Из простых, немагических вещей были у меня с собой моток веревки и топорик-ледоруб. Крючьев, которыми можно было бы закрепить веревку, не оказалось. Да и не знал я, станут ли крючья держаться во льду. Бродить по горам мне доводилось, но в те времена я мог не ползти по скалам, а попросту взлететь на любую вершину, перепрыгнуть всякую скалу.
Конец веревки, добрую сажень, я вморозил в лед. Разложил часть мотка по поверхности и долго поливал водой из своей нескончаемой фляги. Потом ждал, пока вода замерзнет, и поливал снова. Хотел туда же вложить нетающую ледышку, но раздумал. Вряд ли с ее помощью вода станет застывать быстрее, чем на трескучем полярном морозе, а чем меньше используешь здесь зачарованных вещиц, тем надежнее получится.
Дождавшись, пока веревка вмерзнет поосновательнее, спустил другой ее конец на дно воронки и осторожно сполз вниз.
Вот и добрались. Магические органы чувств безнадежно ослепли и оглохли, а человеческим глазом тут различать нечего. Остается верить, что добрался, куда нужно.
По поводу Оси Мира высказано немало мнений и остроумных догадок. Собраны они в одной из глав «Основного свода», главного труда по теоретической магии. Этих догадок и предположений так много, что некоторые остроумцы называют свод Осьновным. Книга эта имеется у всех, кто сумел освоить азы грамотности. В ней нет заклинаний, рецептов и магических приемов, ее не наполняет чужая сила, напротив, силу следует тратить, чтобы читать эту книгу. Она имеет вид толстенького тома в кожаном переплете, или чудовищного фолианта, размером с полстола, или карманной книжицы, украшенной сафьяном и самоцветными каменьями, — все эти изыски зависят от характера владельца. Мне случалось видеть папирусные свитки, упрятанные в медной цисте, связки дощечек ронго, веера из пальмовых листьев и вообще, что угодно, на чем люди приспособились писать за последние десять тысяч лет.
Грамотей, лишенный волшебной силы, заглянув с дозволения владельца в такую книжицу, увидит лишь ряды непонятных значков, среди которых невзначай мелькнет нечто, похожее на знакомую букву или иероглиф. Маг способен книгу читать, причем каждому открыто в меру его силы и разумения. Посему книгу эту рекомендуется читать часто, внимательно и прилежно. Иной раз среди знакомых строк обнаруживаешь такое, до чего сам бы никогда не додумался. Только что перед тобой была проблема, к которой не знал, как и подступиться, но, раскрыв сотню раз перечитанную книгу, видишь запись, сделанную как бы твоей рукой: «Мудрец Узма сказал…» — и остается благодарить неведомого Узму, который, быть может, умер тысячу лет назад, зато, что он в ту далекую пору дал ответ на вопрос, что мучает тебя сегодня.
Я и сам вписал в эту книгу немало страниц и подозреваю, враги мои перед битвой на Медовом Носу читали их внимательно, стараясь понять, что движет мною в этот час.
На самом деле никто из магов не вписал своей рукой в «Основной свод» ни единой строки, туда сами собой попадают мнения, высказанные публично. Они могут быть ошибочны, но на эти страницы никогда не проникает заведомая ложь. В моей книге на первой странице есть запись: «Это путь великих. На нем тебя ждут скудные находки и великие разочарования». Подписи под этими словами нет. Подозреваю, что первую строку книги пишет ее владелец, и в дальнейшем она определяет направление, по которому пойдет чародей. Подобной мыслью я ни с кем не делился, и в чужих книгах ее нет.
Я сидел, прислонившись спиной к ледяной стене, в двух шагах от Оси Мира и размышлял о постороннем. Иному такое времяпрепровождение показалось бы странным, но я знал: торопиться незачем. Мудрец Узма сказал: «Когда пришел к пропасти, сядь на краю обрыва и подумай о сущем». В моей книге эти слова включены в главу, посвященную Оси Мира. Я перечитывал их вчера перед сном и теперь решил последовать совету, хотя почти уверен: сам Узма в этих краях не бывал, а пропасть имел в виду совершенно другую. Но пока я не коснулся Оси или не начал колдовать, Ось будет спокойна и ничем не станет угрожать мне. Иное дело, если бы я бился сейчас в истерике, исходя неутоленной ненавистью, тогда могло бы случиться что угодно. Но моя жажда мести спокойна и обдуманна. Торопиться мне некуда, можно, как советовал мудрец, подумать о сущем. Растон, кстати, тоже сказал: «Смотри, надо ли тебе это…». Сказал вслух, обращаясь ко мне, и значит, в новых книгах эти слова сможет прочесть каждый, кто всерьез займется Осью Мира. Сам Растон выбор сделал: Оси не коснулся или же сумел не возмутить ее и не сгореть, коснувшись. Вот об этом и были мои посторонние мысли.
Проще всего в такой ситуации было бы безумному самоубийце, маньяку, мечтающему унести с собой как можно больше чужих жизней. Такому не надо думать и рассчитывать, достаточно броситься вперед и сгореть, возмутив всей погибающей энергией спокойствие Оси. Не важно, где и как выплеснется взбудораженная сила; разрушения в любом случае будут велики, а жертвы неисчислимы.
Я хотел иного. Бессмысленно мстить невинным, вдвойне бессмысленно убивать того, кто никогда не узнает причины своей смерти и имени мстителя. Я хотел медленно, не торопясь, раздавить Галиана вместе с королевским дворцом, куда, несомненно, сбегутся предатели, чтобы получить из рук узурпатора обещанные награды. Но город должен остаться цел, ибо все подряд виновны быть не могут, а я клялся беречь свою столицу. И не только столицу. В торжественной клятве повелителя Истельна говорится: «…сберегать села и деревни от больших до самых маленьких…» — но там ни слова не сказано о цитадели, в которой обосновался сам маг. Так что королевский дворец я разрушать не буду, а замок рухнет, причем не как-нибудь, а на голову Галиана. А что касается клятвы, то, хотя я больше не повелитель, обещания не нарушу: села и хутора останутся неприкосновенны, а поля не узнают ни саранчи, ни града. Решено — пострадает только древний замок, где владыки Истельна творили свои чародейства. Я не стану мстить магам, разгромившим меня на Медовом Носу, они были в своем праве, на их месте я поступил бы так же. Но я непременно расскажу всем, умеющим слышать, что Галиана покарал не слепой рок, что он погиб от моей руки. Месть сладка, но справедливость важнее, поэтому я ни на единый волос не вторгнусь за ее пределы.
Возможно ли такое? Этого никто не знает, но есть предположение, что возможно. Человеческий разум чужд магии, поэтому даже безумец, ринувшийся поперек Оси, не исчезает сразу. Иное дело, успеет ли он насладиться разрушительным результатом своего безумия. Если же маг холоден и спокоен, как вода в лесном озере, то и магия его не взбудоражит Оси, а растает в ней медленно и спокойно, дав время чародею завершить задуманное. Правда, это всего лишь предположение. Узнать все наверняка можно, лишь шагнув в глубину, из которой не будет возврата. Величайшее колдовство в масштабах всей Земли, оплаченное жизнью волшебника. Либо величайший самообман, если все предположения окажутся ложными.
Не знаю, являлись сюда люди, подобные мне, или я первый? И чем окончились их авантюры? Растон не посчитал нужным сказать мне этого, либо он сам не знает ответа. Самоубийственные безумцы пару раз умудрялись исполнить свои планы, Земля до сих пор хранит чудовищные шрамы, а людская память — воспоминания об эпохах, скончавшихся в конвульсиях невиданных разрушений. Мстители разумные, если таковые были, погибали, не оставив по себе известий. Но если мне удастся задуманное, об этом будут знать все. Так нужно не для славы, мертвые славы не имут, но ради все той же справедливости. Пусть всякий знает, что оскорбленный может мстить самой своей смертью. Надеюсь, тогда зла в мире станет немного меньше.
Должно быть, странно слышать подобные рассуждения от колдуна, которого молва в самое ближайшее время окрестит повелителем черных сил. Думаю, моим недавним подданным уже вовсю внушают, что я на самом деле негодяй, обманом похитивший свободу Истельна.
И вот теперь «повелитель зла» встал и осторожно шагнул вперед, стараясь не потревожить спокойствия Вселенной. Думать в эту минуту я решил не о судьбах мироздания, а о чем- нибудь обыденном и приятном. Наивная попытка обмануть вселенскую силу. Так неразумный малыш ладошкой пытается прикрыть попку, когда грозный учитель взмахивает розгой. Понимая
