Все эти картины я видел ясно, как действие на сцене кукольного балагана.
А ведь это далеко не все. Полностью осознать возможности артефакта сумеет лишь тот, кто возьмет его в руки. И если такой гений объявится, то конец нашего мира наступит скоро и неизбежно. Человек, убивший Уробороса, спустится под защитой драконов в Прорву и заберет зеленый кристалл, вокруг которого сплетаются нити багрового колдовства. Теперь-то я вижу, что нити, спряденные трудолюбивыми кобольдами, складываются под землей в единую картину, очерчивая образ Всепланетной Черепахи, той самой, на чьей спине держится земной круг. Настоящая Великая Черепаха держит Землю и живет в Земле, а то, чем владел я, — жалкий слепок, пародия, воспоминание о том, что должно быть. И если вновь забрать яйцо, Земля пусть не сразу, но рухнет.
И еще… зеленый кристалл и багровая магия глубин держат Землю. А что держат белая кость и черная магия водной пучины? И еще есть золотистое сияние человеческого волшебства, есть бесцветный или чуть голубоватый, почти невидимый поток природной магии, фонтанирующий в Оси Мира. И нет ничего, что могло бы ограничивать их, придавать порядок и смысл. Или я просто не знаю об этих артефактах, как еще недавно не знал о сокровище, скрытом под черепом Уробороса.
Я незримо висел над царем вод и думал обо всем этом, а рыбы продолжали плыть, бесконечной чередой скрываясь в черной дыре его глотки. И невольно возникала мысль, противная всему обдуманному ранее. Море кажется безбрежным, хотя на самом деле это не так. Оно богато, но и ему есть предел. Когда-нибудь Уроборос сожрет все, что плавает в океане, и тогда настанет черед земли. Если, конечно, прежде не убить змея и не забрать белую кость, дразнящую призраком черного всемогущества.
Я не знал, что делать, а вернувшись домой и открыв книгу мага, увидел чистые листы. Никто прежде не сталкивался с подобными вопросами или, во всяком случае, не обсуждал их наедине с листом бумаги или в беседе с колдуном, равным по силе.
Оставалось просить помощи у того, кто знал Ось Мира гораздо лучше, чем успел узнать я.
Найти Растона оказалось непросто. Старый чародей жил, не проявляя даже искры волшебства. Впрочем, трудно — не значит невозможно. Я нашел его в маленьком приморском городке, далеко на юге. По всему видать, старику ужасно надоели льды и вечная зима. Растон жил открыто, у всех на виду, так что никто не мог заподозрить в нем великого мага, впавшего в старческую немощь.
Я еще не придумал, как буду разговаривать с Растоном, ведь для обычных чувств я неощутим, а колдовать в этих местах мне бы не хотелось. Не хватало еще навести на след старика какого-нибудь шакала, из тех, что добивают впавших в ничтожество колдунов, чтобы воспользоваться магическими кунштюками, собранными за долгую жизнь.
Но Растон, видимо, слишком сроднился с Осью Мира, потому что сразу заметил мое присутствие. Он поднял голову, улыбнулся вечернему небу и негромко сказал:
— Ну, здравствуй. Я думал, ты явишься ко мне гораздо раньше.
— Я хотел разобраться сам, — ответил я.
— Хорошо. Я рад, что не обманулся в тебе. И как ты, разобрался?
— Нет.
— Это тоже хорошо. Человек, который совершенно точно знает, что надо делать, непременно совершает ошибки.
— Но делать все равно нужно. Тот, кто колеблется всю жизнь и вовсе ничего не делает, совершает ошибку куда более серьезную.
Растон промолчал, мелко кивая, так что непонятно было, согласен он со мной или у старика просто трясется голова.
Тогда я спросил:
— Ты долго жил на Медовом, был хозяином Оси. Почему ты не узнал о мире все, что может узнать человек, и не исправил то, что можно исправить?
— Я не был хозяином. Подобная сила хозяев не потерпит. Ей можно только служить. Тот, кто приходит властвовать, не проживет в Оси и единого мига.
— Это я знаю. Одного такого я успел увидеть. Но пускай ты не был хозяином, но ты видел устройство мироздания, и у тебя было довольно времени, чтобы понять его. В мире есть великие артефакты, один из них еще недавно был в моих руках, но коснувшись Оси, я понял, что не имел права владеть подобным предметом. Я вернул Великую Черепаху на законное место…
— Значит, мир еще немного постоит, — ответил Растон, безмятежно улыбнувшись.
— Так почему ты не отнял у меня зародыш Черепахи еще сто лет назад и не отнес его в Прорву? Сколько несчастий ты мог бы предупредить!
— Потому что это не моя, а ваша жизнь, и не я, а вы должны решать, как поступить с миром, доставшимся вам в наследство. Может быть, вы желаете его уничтожить, а я ни с того ни с сего начну мешать вам. А на это очень похоже. Молот Тора бил уже трижды. Еще один удар — и мы провалимся в тартарары.
— Один человек, даже если у него достало силы коснуться молота Тора или зародыша Черепахи, не имеет права решать судьбы мироздания!
— Ты совершенно прав. Но ведь и я тоже один. К тому же, в отличие от вас, я сполна прожил свою жизнь. Так что решать все-таки тебе, хотя ты и не имеешь этого права.
— Ты мог хотя бы предупредить меня, когда я, как последний дурак, лез в Прорву.
— А ты бы послушался? Тебя можно было остановить, только убив. А если убивать самых лучших, то мир провалится в тартарары еще неизбежнее.
— Все равно можно было что-то сделать…
Растон поник головой и долго молчал. Потом произнес:
— Наверное, что-то сделать было можно. Но тут есть еще одна загвоздка. Великие маги живут тысячу лет, а я провел возле Оси срок вдвое больший, хотя пришел туда уже не мальчиком. Я устал.
Совсем недавно я слышал подобные слова и видел такой же тусклый взгляд. Мне было нечего возразить.
А Растон продолжал говорить медленно, как будто самому себе:
— Я не знаю, проклят я бессмертием или когда-нибудь умру. Мне еще хочется сидеть у огня, дышать чистым воздухом, наблюдать рассветы и закаты, любоваться красивыми девушками. Да, девушки до сих пор нравятся мне, если смотреть на них издали. Но я устал от волшебства, чудес, от силы, которая не вмещается в дряхлом теле. Я просто устал. Последние годы я держался только на чувстве долга и ждал, когда явится кто-то, способный взять на себя мое служение. На Медовый приходили многие, но души их были слишком мутны, и Ось убивала их, равнодушно и жестоко, как это умеет одна только природа. Тебе я сумел помочь. Думаешь, ты со своими обидами и желанием отомстить выжил бы, коснувшись Оси в первый раз?
— Я и сейчас хочу отомстить.
— Конечно, хочешь, но не сию минуту, а когда-нибудь потом. Сегодня у тебя есть дела поважнее, чем расквитаться с этим… как его?. Галианом.
— Мне очень хочется щелкнуть его по носу, а большего он не заслуживает.
— Думаю, когда-нибудь это желание исполнится.
— И все же, Растон, посоветуй, что мне делать с Уроборосом?
— Чем помешал тебе старый змей?
— Убивать его нельзя, поскольку он хранит последний из великих артефактов, не побывавший в руках людей. Но, если оставить все, как есть, он сожрет море и землю, луну и звезды, а потом и сам сгорит, пытаясь заглотить солнце. Мир рушится в его утробу, словно в бездонную прорву.
— Это не единственная прорва, в которую рушится мир. Одну ты сумел заткнуть, Черепаха не позволит Земле провалиться внутрь себя. Но что ты скажешь об Оси Мира?
— Она вращает Землю, — растерянно произнес я общеизвестную истину.
— Ты так думаешь? А в те времена, когда я постигал азы нашего искусства, думали иначе. В ту пору Земля была плоской, возлежала на спине твоей любимой Черепахи, и никто помыслить не мог, что она способна вращаться. Над Землей, вздымалась небесная твердь, и природная магия Оси не рассеивалась меж звезд, а, отражаясь от небес, дождем падала вниз, орошая и оплодотворяя все. Ныне Покров небес сорван, шар Земли носится в космосе, и магия Оси расточается в этой прорве. Попробуй разобраться с Покровом небес, тогда, быть может, поймешь, что делать и с Уроборосом. Небо, земля и вода должны быть едины.
— Покров небес? Я всегда воспринимал его как одну из аллегорий древней космогонии.
— Теперь ты знаешь, что Великая Черепаха и впрямь держит Землю и Уроборос лежит в океанских глубинах. Так почему не быть и Покрову небес?
— Где он? У кого? Как его отыскать?
— Эти вопросы не ко мне. Ты лучше меня разбираешься в сегодняшней жизни.
— Но я ничего не знаю о таком артефакте…
— И это говоришь ты? — Растон усмехнулся, и странно было видеть усмешку на его бескровных губах. — А чем, по-твоему, можно развоплотить дракона?
Колдовство высших степеней — занятие мужское. Среди прекрасной половины рода человеческого встречаются феи и ведьмы, колдуньи и чародейки. Маг — слово мужского рода. Считается, что женщинам этот уровень недоступен.
Правило было бы неполным, если бы из него не было исключений.
В святилище Анрат, несмотря на все преграды, я прошел так же легко, как и в любое другое место на Земле.
Святилище… можно подумать, что маг кому-то поклоняется там или кадит фимиам самому себе. Куда точнее подходят слова лаборатория или мастерская, но люди вкладывают в них несколько иной смысл, представляя жилище алхимика, кузницу или мануфактурное производство, что не соответствует истине. Волшебники же, вопреки бродячему мнению, не знают иных слов, кроме тех, которые созданы людьми. Так что пусть будет святилище. Все равно, когда о колдунье Анрат напишут увлекательный роман, гравер вырежет на меди такие иллюстрации, что дом Анрат иначе как святилищем назвать не получится.
Покров небес вовсе не имел никакого цвета, лишь чуть заметные искорки посверкивали в глубине. С виду он представлял собой кусок материи размером с головной платок, даже переплетенные нити вроде бы можно было рассмотреть, хотя никаких ниток там, конечно же, не было. В отличие от других великих артефактов, Покров не излучал никакой силы. Чудовищные противоположности сходились в этой невзрачной тряпице. Нечто донельзя волшебное и в то же время бесконечно чуждое магии.
И еще… я чувствовал незавершенность этой вещи. Всякий артефакт, даже самая простенькая волшебника, представляет собой вещь в себе, иначе он попросту не станет работать. А тут… чем-то маленькая тряпочка напоминала мне багровую паутину, сплетенную кобольдами: могучую, всеобъемлющую и не способную к работе, потому что у нее вырвали сердце. Возможно, дело в том, что сейчас артефакт был опустошен недавним использованием. Но я видел, что он постепенно восстанавливается и через полгода или год вновь сможет бесследно рассеять любое проявление магических сил, мощь которого хоть как-то ограничена.
Этой вещью владела грозная старуха Анрат — единственная женщина, вошедшая в плеяду великих магов. Она была много старше меня, жизнь ее клонилась к закату, но она по- прежнему оставалась грозной старухой, которая пятьсот лет назад поднялась в горние выси и сорвала Покров небес. Слабыми руками эту тряпицу было бы не удержать, а в битве на Медовом Носу Анрат сражалась жесточе, нежели более молодые маги.
Хотя я находился в Оси, Анрат почуяла неладное и немедленно объявилась в своем святилище. Встревоженно огляделась по сторонам, резко каркнула:
— Кто здесь?
Лишь увидав старуху, я понял, что тревожило меня при взгляде на артефакт. Теперь все вопросы разрешились, я сразу успокоился. Все-таки хорошо, что я не стал сразу хватать Покров, а дождался появления хозяйки. Правильный поступок всегда тот, что наиболее нравственен, об этом не стоит забывать.
— Здравствуй, Анрат, — сказал я, желая, чтобы меня услышали.
— Кто?. — выкрикивала Анрат, спешно сплетая хитроумные узлы волшбы. — Кто здесь?
