— Ты меня не узнала? А ведь мы однажды встречались, совсем недавно, на Медовом Носу. Я тогда лишился одного из своих драконов.
— Ты жив? Я думала, что стерла тебя вместе с твоим чудовищем.
— Как видишь — жив. И сейчас я пришел забрать у тебя Покров небес.
— Не выйдет! Меня не так просто убить!
Я видел, что Анрат готова к сражению, но не знает, куда бить. Она чуяла чужое присутствие, но не могла понять, откуда я говорю с ней.
— Я не собираюсь тебя убивать, — произнес я как можно спокойнее, — да и не смог бы этого сделать, разве что ценой собственной жизни. Я пришел за Покровом небес, а потом сразу уйду и постараюсь больше не тревожить тебя.
— Ты его не получишь!
— Я мог бы взять его минуту назад, пока тебя еще не было тут, могу взять его и сейчас, так, что ты не сумеешь мне помешать. Но я не хочу раздирать Покров небес, мне надо, чтобы ты сама отдала его, своими руками и по доброй воле.
— Зачем?
Все-таки маг всегда остается магом. Прежде всего ему требуется знать, затем — мочь и лишь потом — все остальное. И старуха, отжившая почти девятьсот лет, стоя перед лицом противника, пришедшего отнять самую ценную вещь из всего, что она скопила за свою невероятно долгую жизнь, не умоляла, не ругалась и не грозила. Она спрашивала, потому что понимать важнее, чем иметь. Не ответить на ее вопрос было бы самой большой несправедливостью, какую только можно измыслить.
— Мы пришли в этот мир, — сказал я, — чтобы владеть им, создавать и устраивать. Но вместо этого мы растаскиваем его на куски, раздираем на части, и каждый тащит оторванное в свою нору. Рачительные хозяева так не поступают. В мире есть предметы, которыми никто не должен владеть, потому что они олицетворяют существование той или иной ипостаси этого мира. Насколько я знаю, таких предметов четыре, и три из них уже сорваны с мест и принадлежат отдельным людям. Более того, их уже использовали в битве друг против друга. Чудо, что Вселенная уцелела в тот день. Теперь надо исправлять порушенное. Покров небес должен вернуться на свое место.
— Какой в этом толк, если твою Черепаху раскололи на части, а молот Тора бил уже трижды?
— Черепаху можно разбить лишь с четырех ударов. Зародыш Черепахи остался цел, и я вернул его туда, где он должен быть. Теперь очередь за Покровом небес.
— Никто не может поворотить время вспять. У меня уже не хватит сил, чтобы подняться в ту высь, где парила эта тряпица.
— Она не просто парила. Покров небес — единственное, с помощью чего можно управлять природной магией. Некогда он сдерживал ее поток, не давая бесследно исчезать в пустоте. А теперь мир истекает магией, как раненый — кровью.
— Ты мне-то не ври. Уж я-то знаю, что Покров ничем не умеет управлять. Простой тряпкой можно стереть со стола грязь, этой тряпицей можно стереть любую магическую сущность. И все, не более того. Если бы я не использовала ее так недавно, я бы попросту стерла тебя сейчас, несмотря на все твои хитрости и уловки.
— Ты права, пока говоришь о сущностях, хоть как-то ограниченных. А ты не пробовала стереть своей тряпкой подземный хаос или Ось Мира?
— Ты сошел с ума! Люди не могут играть в такие игры!
— Тем не менее они в них играют. И ты первая среди игроков. Лишь потом Ашх добыл молот Тора, а я — яйцо Великой Черепахи. Ашх уже не сможет ничего исправить — он умер, но ты жива и должна вернуть Покров.
— Ты оглох, да? Я уже говорила, что не смогу второй раз подняться в эти поганые горние выси. Там не было ничего, кроме пустоты и слепящего света. Там нечем дышать, не на что опереться, не на чем остановить взгляд. Такой свет еще хуже, чем тьма, он выжигает не просто глаза, но душу. И в то же время нет ничего тверже этой пустоты. Небесная твердь — она существует! Представляешь, каково было пробиться сквозь эту нематериальную твердь? И ты полагаешь, я поднимусь туда второй раз, чтобы отдать мой Покров?
— Он не твой, это Покров небес. Он олицетворяет небесную твердь, в которую верили некогда и которой не стало в ту секунду, когда ты схватила Покров. Именно тогда мир изменился и медленно двинулся к гибели. Великий артефакт должен не пылиться в твоей кладовке, а покрывать хрустальные сферы, пусть даже они существуют только в нашем представлении. Ты уже стара, прежние подвиги тебе не по силам, поэтому я сам поднимусь в твои горние выси и, если не завязну, как мошка в янтаре, попытаюсь расстелить Покров, где ему положено быть. Но ты должна отдать мне его.
— Это-то тебе зачем?
— Это нужно не мне и не мирозданию. Это нужно тебе, чтобы ты не осталась в памяти как человек, который схватил чужое — и не отдал, совершил ошибку — и не стал ее исправлять.
— Всегда удивлялась, глядя на заботливых палачей, — проскрипела Анрат. — Но обо мне можешь не заботиться, я как-нибудь сама разберусь со своей жизнью, смертью и посмертной памятью о себе. Я не стану отдавать тебе Покров — много чести для такого, как ты. Сумеешь — забирай и уматывай прочь! А меня оставь в покое.
Она уже не сплетала в огненный кулак боевые заклинания, не пыталась найти меня и вступить в схватку. Наверное, она поняла, как и откуда я говорю с ней. Не знаю и не возьмусь судить о таких вещах. Анрат просто уселась на скамью, стоявшую у стены. Теперь она больше всего походила на то, чем и была в действительности: на бесконечно старую, уставшую женщину.
— Спасибо, мать, — сказал я.
Святилище Анрат — или лаборатория, или сокровищница, как ни назови, — было богато убрано узорными тканями. Покровы на стенах, полу, столах. Расшитые шелками, украшенные жемчугом и самоцветами, в каждом из которых было довольно своей магии. Были здесь и другие волшебные вещицы, за любую из которых начинающий колдун отдал бы правую руку. У меня в пору могущества не накопилось и четверти подобных сокровищ. Но мне был нужен лишь один, великий артефакт, не узнать который невозможно, хотя я и не сумел сделать это, пока был в сокровищнице один, пробравшись туда, подобно вору.
Теперь я видел Покров ясно, словно уже держал его в руках. При взгляде из Оси он блистал немыслимо алым, зоревым светом, мгновенно приковывал взор, хотя взгляд, не обремененный волшебством, вряд ли остановился бы на этой вещице.
Я приблизился к Анрат, снял у нее с головы невзрачный серый платок.
— Знаешь… — прошептала старуха.
— Вижу, — ответил я.
Лишь после этого я коснулся второй части Покрова, в глубине которой мерцали неуловимые звездные искры.
Внести развернутый Покров в Ось было бы невозможно, и я свернул его вчетверо и еще раз вчетверо, пока он не обратился в тугой сверток, но и тогда Ось возмущенно забурлила, почувствовав единственную силу, способную стать преградой ее вольному течению. Оставалось надеяться, что, пока я держу Покров в руках, меня не убьет. А там уж, как судьба рассудит.
Исчезая, я видел простоволосую Анрат, которая бормотала, раскачиваясь на лавке:
— И даже проклятия ему не послать… Сиди и желай удачи мерзавцу, будь я проклята!
Странным образом до сих пор я не пытался, находясь в Оси, подниматься вверх. Должно быть, идея плоской Земли слишком прочно пустила корни в моем сознании. Утекает магия, ну и пусть утекает, в мире ее много, не убудет. Если бы не Растон, упомянувший о трех прорвах, я бы еще долго не задумывался, куда девается магия Оси. Она вращает землю, а дальше?
Теперь, прижимая к груди скомканный Покров небес, я плавно возносился в те области, которые прежде назывались горними высями, а ныне еще не получили своего наименования. Подъем можно было бы назвать приятным, если бы не мысль о чудовищной силе, что несет меня. Проще было бы прокатиться верхом на ужаснейшем урагане: торнадо, смерче, самуме или зимнем буране. Прежде, находясь в Оси, я в любой миг мог покинуть ее, очутившись в ледяной камере, и уже через полчаса сидел бы в кресле перед очагом, попивая горячий сбитень из меда с имбирем. Отсюда выходить было некуда. Покупая малину или забирая Покров, я переносил предметы или переносился собственной силой. При попытке двинуться наверх Ось начала перемещать не магическую мою составляющую, а меня во плоти.
Я никогда не умел слишком хорошо летать, и высота, на которой я очутился, меня тревожила. Вспомнилась поговорка: «Сколько на коровушке шерстинок, столько и до небушка верстинок». Не знаю, сколько шерстинок на корове, но верст я пролетел уже немало.
Постепенно полет замедлялся, и вскоре я висел, напоминая муху, вляпавшуюся в клейстер. Лапками шевелить мог, но при этом никуда не двигался.
Пора было действовать. Страшновато, конечно, но ведь я прилетел сюда не для того, чтобы болтаться, словно рыбий балык, подвешенный для копчения. Вот когда я пожалел, что у меня нет, как у кобольда, восьми ловких конечностей. Сейчас бы они очень пригодились. Два платка надлежало растянуть за углы, а для этого потребно как раз восемь рук.
Я осторожно выпутал из комка по уголку каждого из платков, зажал их зубами. Не полагается этак обращаться с великими артефактами, но что делать? Останутся на магическом небосводе следы зубов — как-то их нарекут звездочеты?.
Провел пальцами вдоль краев, чтобы ткань нигде не перекрутилась, а то сверну небо в жгут, вот тебе и апокалипсис. Есть еще риск вывернуть небо наизнанку, положив наверх тот платок, что должен быть внизу. Но тут уже ничего не попишешь, я не Уроборос, костей в мозгу у меня нет, верха от низа в этом дурмане мне не отличить. Конечно, небо вверх тормашками не встанет, вверх тормашками встану я, очутившись по ту сторону небесной тверди. На такой риск пойти можно. Размажет меня по хрустальному куполу, и буду сколько-то недель наблюдаться в виде кометы — хвостатой звезды, обещающей беды и несчастья царствующим особам. Я уже довольно давно не царствую, но в отношении меня мрачное предсказание сбудется точно.
Жаль, что в этом случае дело придется заканчивать кому-то другому, и найдется ли такой человек — неведомо.
Все-таки Анрат было куда легче. Конечно, ей пришлось добираться сюда своим ходом, но зато потом — сдернула Покров и все дела. Разбирать застланную кровать всегда проще, чем стелить расхристанную. Уж это я знаю, за триста лет так и не научился как следует заправлять постель, а горничной у меня никогда не было: спальня — не то место, куда маг может без опаски пускать посторонних.
Теперь неумехе, не способному справиться с покрывалом на собственной кровати, выпало расстилать Покров небес. Будет у нас небо в морщинку и земля в складочку.
Нащупав еще две пары углов, я широко развел руки, стараясь расправить платки как можно ровнее. Наивное желание! В тот же миг Покров вырвало у меня едва ли не вместе с зубами.
А я-то переживал, удастся ли как следует расстелить скомканный Покров!
Мне не пришлось ничего делать. Уловив поток магии, два невзрачных платочка мгновенно развернулись, надувшись, словно паруса, раздались вширь, и вот уже гигантское двойное полотнище заполоскалось в пустом прежде небе.
Как Анрат сумела когда-то сорвать подобное великолепие? Откуда взялись у нее силы и решимость присвоить волшебство закатов и рассветов, смутную магию пасмурного неба и пронзительную июльскую синь? Наверное, никакой особой решимости здесь не было. Единственная из всех магов, Анрат сумела подняться в невообразимую высь, а там увидела чудо и схватила, не думая, как я когда-то цапнул зародыш Черепахи. У мудрых магов хватательный рефлекс развит точно так же, как и у новорожденных младенцев. А потом, даже если Анрат поняла, что наделала, ей было уже не повторить свой лучший полет.
Думается, Анрат давно все поняла, иначе она не отдала бы без боя Покров небес.
Славно размышляется о таких вещах, когда, выпав из Оси, летишь вниз головой, одну за другой отсчитывая верстинки, что от неба до земли. Болезнь высоты — многие волшебники, взлетев слишком высоко, разбиваются, только оттого что, забыв, где находятся, предаются возвышенным мыслям.
Превратить падение в полет не так трудно, если умеешь хотя бы немножко летать и есть достаточно времени. У меня времени было с избытком, и вскоре я уже не падал, а довольно плавно спускался на далекую пока еще землю.
