— Есть стежок! — Анрат сорвала голос и уже не кричала и не визжала, а хрипела: — Вот это, я понимаю, рукоделие — бабская работа!
Пара скрылась за небесами, и я смог окинуть взглядом земной круг, поглядеть, что поделывают мои недруги, которыми я так беззастенчиво взялся командовать.
В хранилище уже не было никого. Кто-то из великих торопился обеспечить собственную безопасность, другие отчаянно пытались удержать от падения Вселенную, и лишь Растон сидел на плоской крыше своего дома и безмятежно созерцал полыхающее небо.
Покров небес прорвался, показалась Анрат. За ней, подобно нитке за иглой, тянулся Уроборос. Старуха уже не орала и не бесновалась в полете. Слышалось лишь хриплое дыхание да иногда натужное: «Ну!.. Ну!.». Кого она там понукала — змея или саму себя?
Собрав свою силу в мощный импульс, я послал ее ведьме и с радостью услышал, как выровнялось дыхание, и увидел, как ускорился полет. Змей, готовый схватить стремительную точку, разочарованно клацнул зубами и вновь устремился вдогон.
Раз за разом грозная старуха проламывалась сквозь землю и взмывала к небесам, а не умеющий уставать Уроборос гнался следом, с каждым новым стежком прочнее притягивая небо к краю земли. Анрат выла и стонала, я отдавал ей всю свою силу, не думая о том, что Ось над моей головой давно сплелась в узел, готовый изничтожить меня в одно мгновение. Я был бы давно мертв, но Покров небес впитывал обезумевшую магию, позволяя мне до времени уцелеть.
И наконец, на сотом нырке перед Уроборосом замаячила еще одна цель, добыча столь же желанная, что и неуловимый молот Тора. Исполненная черной магии, украшенная шипами и кольцами гремушек, она колыхалась в воде, никуда не пытаясь бежать. Уроборос кинулся и вцепился зубами в свой собственный хвост.
Наконец сбылось то, к чему древний змей стремился все бесчисленные тысячелетия своего существования. Отныне он мог бесконечно утолять бесконечный голод. Большего ему не требовалось. Уроборос замер, закостенев в параксизме наслаждения. Плевать, что тело его отныне намертво спаяно с небом и землей. Главное — можно бесконечно жрать. Что еще нужно для счастья?
Я ухватил Анрат за руку, втянул в Ось, потом мы оба вывалились в подледную камеру. Магический жгут над нашими головами медленно начал ослабевать.
Анрат повалилась на пол, прижалась лбом к холодному камню. У меня тоже подкашивались ноги, но я нашел силы поднять Анрат, чтобы на руках отнести в тепло, к огню и покою.
— Сама! — прохрипела старуха, а потом вдруг улыбнулась во все свои четыре зуба: — А впрочем, тащи! Давненько меня никто на руках не носил.
До самого дома я ее не донес. Хотя старушка весила немного, но ведь и я еле волочил ноги. Вместо обычных тридцати минут мы плелись больше часа и в теплые помещения ввалились, поддерживая друг дружку.
— Тюпа! Меда! И много!. — просипел я, падая в кресло.
Когда я открыл глаза, то обнаружил, что Тюпа уже принес четыре кувшина с медом и отправился за пятым.
«Эх, Тюпа!.» — я вздохнул и поставил кипятиться воду для сбитня.
Чем хорош сбитень? Греет не хуже глинтвейна, а голову проясняет. Глинтвейн перед серьезной работой пить не станешь, а сбитень — сколько угодно. Так что уже через пару часов мы стояли возле Оси, оглядывая колдовские просторы.
Нет, наша Земля по-прежнему оставалась шаром, который, вращаясь, плыл по эфирным волнам. В материальном мире не изменилось ничего, а когда люди оправятся от потрясения, они сочтут, что жизнь вернулась на круги своя и можно жить по-старому. Но взгляд, проницающий тонкие материи, видел иное. Сливаясь с истинной Землей, сиял в просторах мироздания ее магический дубликат. Там была плоская земля, в основе которой — Великая Черепаха. Старательные кобольды обихаживают ее, и им совершенно нет дела до того, что творится в вышине.
А в вышине, где в реальности кончалась колоземица и начиналась пустота, в магическом мире вздымались твердейшие сферы: темная с проблесками звезд и безмятежно голубая, исполненная света и солнца. Покров неба уже не полоскался наволочкой на ветру, он был накрепко пришит к краю Земли гибким телом Уробороса. Ось Мира упиралась в Покров, и магия, расплескавшись в небесах, щедрым дождем орошала иссохшую землю.
— Стройненько, — словно нехотя признала Анрат. — Самой приятно поглядеть. И вспомнить будет что. Гонка была славная, я уж думала — не сбегу от проклятой змеюки.
— Куда ей, — возразил я. — Мне даже не пришлось придерживать Уробороса. Пёр во всю мочь, а не догнал.
Анрат довольно усмехнулась, и я не стал уточнять, сколько силы отдал ей, когда она начала ослабевать во время полета. Вместо этого я сказал:
— А ты заметила, что впервые маги сошлись не для того, чтобы воевать, а чтобы создать нечто великое?
— Что сошлись — я заметила, — проворчала Анрат. — А вот все остальное… Ты говоришь, нечто великое? Большущее — да, а великое — сомневаюсь. Стройно получилось, да не прочно. Сметано, да не пришито. Сам по себе Уроборос зубы не разожмет, но ведь его можно к этому понудить. И тогда все начнется сначала. Кроме того, ты забыл вот про эту штуку, — Анрат кивнула на молот Тора, ненужно валяющийся у ледяной стены. — Мы оба про него забыли, а между тем это не тот предмет, который можно швырять, где попало. Один лишь удар — и все наше замечательное делание пойдет прахом. Великая Черепаха, пусть даже ей и вернулся истинный облик, не выдержит четвертого удара.
— Значит, надо бить не по земле.
Анрат уставилась на меня изумленным взором.
— Земля не вынесет удара, — пояснил я, — а бить по небу молот Тора не умеет. Но ведь есть еще Уроборос.
— Ты хочешь уничтожить змея?
— Нет, конечно. Если покончить с Уроборосом, рассыплется все, нами собранное. Я хочу заклепать змею челюсти, чтобы он никогда не смог разжать зубов, кто бы ни понуждал его к этому.
— Это все равно будет четвертый удар, знаменующий конец мира.
— Значит, бить надо не из нашего мира, а оттуда, — я ткнул пальцем в никуда, но Анрат, кажется, поняла.
Она уселась на промороженный камень, сжала голову руками, став очень похожей на сморщенную обезьянку. Внешность обманчива, в эту минуту ведьма наверняка просчитывала будущее — каким оно может стать, если исполнится мой план.
— Да, это будет прочно, — проскрипела она. — Даже слишком прочно. Земля станет жесткой, Покров небес — непроницаем, а бока Уробороса — несокрушимы. Именно так и случится. Есть лишь единственное «но». Заклепав челюсти Уроборосу, ты поставишь перед людьми непреодолимую преграду. А непреодолимых преград быть не должно. Пятьсот лет мне снится единственный сон: будто бы я, взлетев в зенит, не срываю Покров небес, а продолжаю подниматься все выше и выше, в неведомую бесконечность. А теперь мы будем биться в небеса, как мотыльки в запертое окно.
— Это не так. Люди даже не заметят поставленной нами преграды. Я говорю именно о людях, а не о магах или волшебниках. Тысячелетиями мир принадлежал колдунам, а люди, которых мы полупрезрительно называли простыми, оставались жалким довеском к великим магам. Те годы, что я провел на истельнском троне, научили меня по-другому смотреть на людей. Прежде чародей мог все, человек — ничего. Теперь людям будет доступно такое, чего никогда не достигнут волшебники. Люди смогут полететь к звездам. Маги тоже смогут, но для этого им нужно будет отказаться от колдовства и лишиться всех своих привилегий. Мне кажется, это справедливо. В мире нет зла, а если вдуматься, то нет и добра. Но справедливость должна быть.
— Люди не умеют летать.
— Они научатся. В этом я уверен.
— А как же ты? Туда ты пройдешь. А обратно? Не забывай, свод небес станет непроницаем.
— Значит, я останусь там. Магические способности меня покинут, но, надеюсь, молот Тора позволит пронзить пространство, и я буду первым, кто достигнет миров, лишенных магии.
— Слушай, сколько тебе лет? Ведь тебе нет еще и полутысячи…
— Триста восемьдесят, — зачем-то ответил я.
— Вот видишь, совсем мальчишка. Туда пойду я.
Я покачал головой.
— Стучать молотом — мужская работа. Вряд ли тебе приходилось вкалывать в забое или заниматься кузнечным делом. Мне приходилось. Поэтому туда пойду я. Не потому что я хочу отодвинуть тебя плечом, просто я справлюсь с этим лучше. Не забывай, что у молота Тора тоже есть предел. Пятого удара он не сможет нанести.
— Я все равно пойду с тобой.
— Зачем?
— Потому что здесь мне больше нечего делать. Я взлетала в зенит и опускалась на дно моря. Я держала в руках два великих артефакта из четырех. Я пришила небо к земле. Мне уже почти девятьсот лет. Впереди только дряхлость и необходимость прятаться в какой-нибудь норе. А мне хочется еще чего-нибудь небывалого.
— Хорошо, — сказал я. — Мы пойдем вместе.
Все амулеты и волшебные вещицы, которых у меня почти не осталось, а у Анрат было больше, чем нужно, мы бросили на земле. Там, куда мы летим, они не понадобятся. Я дал указание Тюпе, чтобы он поддерживал порядок в моем последнем убежище и принял как хозяина того, кто придет мне на смену. Что сделала со своим святилищем Анрат, я узнавать не стал. Зато я еще раз потревожил Растона.
Старик сидел в кресле, словно и не вставал с него последние дни. Взор был устремлен к закату.
— Я все знаю, — сказал Растон, почувствовав мое присутствие. — Ваши разговоры с Анрат попали в «Основной свод», и в моей книге они есть.
— Я правильно поступаю? — спросил я, хотя знал ответ.
— Это решать тебе. Единственное, на твоем месте я бы взял с собой ведьмочку помоложе. Я хорошо помню Анрат, восемьсот лет назад она была прехорошенькой. А теперь я бы так не сказал. Впрочем, повторюсь, не мне решать.
На прощание мы улыбнулись друг другу, хотя, кажется, Растон не увидел моей улыбки.
Мы не стали лишний раз тревожить Ось, внося в нее молот Тора, а добрались к границе мира обычными путями магов. Теперь я знал, как их можно использовать, даже находясь на острове Медовом. Другие не знают, и это хорошо. Все-таки даже сейчас это место не должно быть проходным двором.
Уроборос лежал в пучине, наслаждаясь сытостью. Ни мы, ни молот Тора больше его не интересовали.
Мы пронзили Покров небес, спустившийся в море, и оказались за пределами мира. Я не мог бы описать, что там было и как оно выглядело, люди еще не придумали слов для таких описаний.
Анрат протянула мне молот.
— Эх, даже удачи не пожелать! Вот она, ведьмина судьбина.
Взяв молот на изготовку, я приблизился к Уроборосу.
Легко было говорить, что я знаю кузнечное ремесло и справлюсь со своей задачей. А на самом деле… Ударишь слишком сильно — череп змея треснет, узорчатая кость разлетится на мелкие кусочки и передо мной останется разлагающаяся туша. Мир вновь расползется на части и, в конечном счете, погибнет. Ударишь слабо — челюсти не будут заклепаны, разъяренный змей бросит свой хвост, кинется на меня, а затем примется рушить все, до чего сможет дотянуться. В этом случае мир погибнет очень быстро.
Если бы в запасе были все четыре удара, челюсти можно было бы заклепать в два-три приема. Увы, теперь это невозможно.
