Суворино — Малая Гута — Большие Мельницы всем батальоном, однако обнаружить ее и на этот раз нам не удалось.
Движение по магистрали все усиливалось, особенно ночью. К фронту шли пехотные, танковые и артиллерийские соединения. Фашистские самолеты стали наведываться в наш район, бомбить магистраль и однажды обрушились на Большие Мельницы, когда там. остановилась колонна машин с боеприпасами.
Во время бомбежки ранило в руку небольшим осколком майора Толоконникова. В госпиталь майор не поехал, вызвав этим поступком всеобщий восторг среди прачек, хотя на лице у него с тех пор появилось какое-то испуганное выражение. Он то и дело с опаской косился на небо.
Бардин считал, что налеты фашистской авиации прямым образом связаны с работой радиостанции, по всей вероятности, сообщавшей немцам о движении и скоплении войск на магистрали.
Вернулись со стажировки на переднем крае Фомушкин и Назиров. Между прочим, они сообщили, что на стажировку попали в тот самый полк, из которого дезертировали Чувашов и Попочкин. Когда они рассказали в полку, какие это дезертиры, над ними стали смеяться и им никто не поверил, потому что Попочкин, полковой сапожник, вопреки показаниям Чувашова, служившего в полку писарем, не переходил переднего края и был найден в лесу убитым. Кто-то с близкого расстояния выстрелил ему в затылок и завалил его еловыми лапами, явно для того, чтобы не скоро нашли.
Бардин, выслушав рассказ Фомушкина, помрачнел еще больше. История с Чувашовым и Попочкиным оказалась очень запутанной. Кто же убил Попочкина? Действительно ли Попочкин был тем самым Фандрихом, которого Бардину не удавалось задержать вот уже много лет?
Однако все это скоро пришлось забыть. Новые события отвлекли внимание: началось наступление наших войск.
Мы снялись и двинулись вслед за фронтом, и когда вечером проезжали через Большие Мельницы, «мыльный пузырь» тоже грузился на машины. Майор Толоконников, с рукою на перевязи, стоял посреди деревни, распоряжаясь погрузкой.
— Вперед, капитан? — закричал он мне.
— Вперед!
— Счастливо!
— И вам того же!
— До встречи в Берлине!
Бардин в это время спал на повозке, укрывшись плащ-палаткой.
— С кем это вы так трогательно прощались? — спросил он, разбуженный нашим криком.
— С начальником банно-прачечного отряда.
— Говорят, забавный старик?
— Очень. После того как его ранило, ему и днем и ночью мерещатся немецкие самолеты. Даже когда муха жужжит, он вздрагивает.
Бардин пробурчал что-то непонятное и снова закутался в плащ-палатку.
В то лето линия фашистской обороны была прорвана нашими войсками во многих местах на всем протяжении от Баренцова до Черного моря. Войска Третьего Белорусского фронта, окружив в районе Минска 30 немецких дивизий, оставив немногочисленные заслоны, стремительно шли вперед и скоро вступили в Литву.
Немцы, окруженные под Минском, попытались вырваться из нашего кольца, но потерпели, неудачу и, окончательно потеряв централизованное управление, рассыпались на мелкие отряды, упрятались в леса, занялись грабежами и мародерством, нападая на деревни и тыловые воинские подразделения.
Покинув Знаменку, мы чуть не два месяца кочевали по Белоруссии, нигде не задерживаясь больше четырех — пяти дней. Иногда нам приходилось делать двадцати и тридцатикилометровые переходы, чтобы настигнуть и разгромить какую-нибудь немецко-фашистскую банду.
Но, наконец, с ними было покончено, и мы вступили в Литву.
XXXIII
Здесь все было совсем не так, как в Белоруссии. Посреди больших сел и городков возвышались островерхие, из красного кирпича, на вид очень мрачные и тяжелые костелы. По воскресеньям из их открытых окон слышались печальные звуки органных труб. В Литве многое нас удивляло: деревянные ботинки — клёмпы — на ногах крестьян, распятия Христа на перекрестках дорог и почти полное отсутствие деревень. Одни хутора. Чём больше у хозяина был надел земли, тем дальше отстоял его дом от соседа. Особенно большие хутора — помещичьи — пустовали. Хозяева их ушли с немцами.
— Это же прямо ископаемая жизнь, — удивлялся Фомушкин. — Вот уж бирюки, так бирюки. Каждый в своей берлоге. Тут же со скуки сдохнешь свободно, если соседа только через стереотрубу можно рассматривать. Даже бабам, бедным, поругаться не с кем. Не будут же они все время только со своими мужиками ругаться.
Немцам в Литве нигде не удавалось зацепиться, и они ходом откатились в Пруссию, за свои старые укрепления. Советские войска остановились на границе, чтобы сделать передышку, перегруппироваться и подтянуть тылы.
Нашей заставе было приказано расквартироваться в местечке В. и организовать охрану тыла Действующей армии, как гласило предписание, «в районе прилегающей местности».
Уже наступила осень. Занимаясь изучением «прилегающей местности», мы и не заметили, как солнечные, погожие дни все чаще стали сменяться ненастьем, низкие унылые тучи потянулись над нами со стороны Балтики, солнца не стало видно по нескольку дней кряду, и все это время шел дождь, надоедливый, жесткий, колючий какой-то. Дороги разбухли, солдаты приходили из наряда насквозь промокшие. Даже плащ-палатки не спасали.
Однажды Фомушкин и Пономаренко, вернувшись на заставу, доложили, что в местечке М., расположенном на берегу озера, расквартировался «мыльный пузырь» майора Толоконникова. Майор передавал мне привет и звал в гости.
Местечко М. было у нас на особом счету. Немцы, отступая, угнали с собой население, дома почти все пустовали, а через местечко лежала шоссейная дорога, которая была теперь одной из основных магистралей, снабжавших фронт. Дорога шла с юга вдоль озера, посреди М. круто сворачивала на запад и, миновав довольно высокую насыпь дамбы, уходила к границе, откуда к нам доносило ветром артиллерийскую стрельбу и пулеметные очереди.
В местечке стояла небольшая комендатура, питательный пункт и несколько регулировщиков. Они, разумеется, не могли обеспечить надежной охраны М., и вражеские агенты, если бы им вздумалось обосноваться тут, сделали бы это безнаказанно.
Когда я узнал, что в М. прибыл «мыльный пузырь» Толоконникова, то обрадовался: местечко заселялось своими людьми.
В гости к Толоконникову я тогда так и не попал: были другие неотложные дела.
— А вы бы все-таки съездили к нему, — как-то сказал мне Бардин.
— Поедемте вместе, — предложил я.
— Ну, зачем, — возразил он. — Я с ним не знаком, с какой стати. А вам не мешает посмотреть там что и как. Вы ведь давно не были в М.
Что верно, то верно. Я велел Лисицину запрячь лошадей, взял с собой Ивана, и мы тронулись в путь.
— Как приеду до дому, так зараз женюсь, — решительно сказал Иван, погоняя лошадей.
— У тебя, брат, какие-то демобилизационные настроения, — засмеялся я.
Мы давно уже не были с ним наедине, не беседовали с глазу на глаз.
— А хиба ж у вас их нема, — флегматично отозвался он. — Жизня, вона дуже добрая, а без дружины яка жизня? Старший лейтенант Макаров ще колы мы стояли в «Матвеевском яйце» вже жениться собрался.
— На ком же?
