– Прощайте,- приглушенно, но с пафосом просипел я,- погибаю во цвете лет.
– Ты чего? – забеспокоилась Леля.- Я понимаю, конечно, столько счастья – и все сразу, и все тебе…
– Да снимите же ее с меня! – делая последнюю отчаянную попытку освободиться, проорал я.
– Зачем меня снимать? – поинтересовалась тетка. А в моих ушах возникло пошленькое хихиканье. Она начала отжиматься, уперев локоть в мое солнечное сплетение и нажимая всеми своими двумястами с основательным хвостиком килограммами.- Я сейчас сама поднимусь, вот только обопрусь поудобнее.
Скорее уж когда сровняет меня с землей…
– Раз-два – взяли! – раздался голос Ливии.
– А-а-а! – заголосила женщина, оторвавшись от меня и размахивая зажатым в руках бюстгальтером.
Кто-то из девчат отлетел в сторону, невзначай задетый могучей дланью, две остальные испуганно отскочили в сторону.
Воинственная тетка качнулась вперед.
«Это конец»,- промелькнуло в моей голове. И я попытался закрыться руками.
Но она устояла и, потрясая отвоеванной у Рекса вещицей, разразилась слезами, размазывая соленую влагу по щекам при помощи ярко-красной тряпки.
Леля и Ламиира бросились ее успокаивать.
Ливия выбралась из густых зарослей лебеды, пыльным холмом разросшейся у обочины дороги. Потирая красное ухо, она жалобно посмотрела на меня.
Я попытался ободряюще подмигнуть, но при настоящем положении дел на моем лице не уверен, что она поняла благое намерение. Поскольку скривилась в ответ.
Через силу выковыряв свое многострадальное тело из земли, я оглянулся.
Добрыня и Дон Кихот со своим верным оруженосцем в сопровождении всего женского населения поселка (за одним весомым исключением) ходили от одной хаты к другой, и их седельные торбы от раза к разу все более округлялись боками. Они были так заняты пополнением продовольственного запаса, что до остального им и дела не было.
Вислоухая морда настороженно выглянула из-за колодца, лишь хвост мелькает сверху туда-сюда. С противоположной стороны торчат разной длины рога и доносится хриплое сопение.
С этими все понятно – выжидают.
Миловидная толстушка безутешно рыдает в объятиях рыженькой и блондинки, между всхлипами повествуя о моей непорядочности. Можно подумать – это она, а не я жертва обстоятельств. Леля на полном серьезе бросает в мою сторону возмущенные взгляды. Ламиира автоматически кивает, поправляя прическу.
Ливия опустилась на землю возле меня и тихонько спросила:
– Тебе сильно больно?
– До свадьбы заживет,- усмехнулся я.- А…
Но воцарившаяся вокруг тишина заставила меня запнуться. Кажется, они не поняли, что это шутка…
Рыдания стихли, меня ожег полный обещания неземного наслаждения взгляд. Если бы я не сидел, а стоял, то метра на два откинуло бы.
– Она, конечно, женщина видная,- печально молвила голубоглазая красавица с распухшим ухом малинового цвета.- Надеюсь, вы будете счастливы.
Нет, со своей простотой они меня точно доведут до венца…
– Сейчас и сыграем? – с энтузиазмом предложила воинственная плакса весом в два центнера и несколько пудов в придачу.
– Что сыграем? – поинтересовался подъехавший Дон Кихот.
– Свадьбу,- охотно пояснили ему доброжелательницы.
– О, свадьба… -облизнувшись, протянул он.- Это очень гуд. Супер-пупер гуд.
– Какая свадьба? – на всякий случай уточнил я.
– Наша,- улыбнулась толстушка.
– Чья?
– Твоя и моя,- терпеливо, словно контуженому, пояснила она.
– С какой это стати? – возмутился я.
– Ты сам сказал.
– Моя сказала?! – От возмущения мои мозги дали сбои в матрице, переключившись на северный диалект.- Моя немой, как жирный рыба-кит.
– Хочу замуж!!! – взвыла плакса, с успехом заменяя пару пожарных машин. Как по силе воя сирен, так и по количеству проливаемой жидкости.
– Это недостойно рыцаря,- заявил Дон Кихот Ламанчский. И принялся теребить шкуру на правой руке, пытаясь снять несуществующую перчатку.- Либо вы соблаговолите исполнить свой мужской долг с этой печальной красавицей, либо я к вашим услугам.
– В каком смысле? – Я, мне кажется, побледнел.
– Мы будем сражаться.
– Ах это… – У меня вырвался вздох облегчения.
– Вы согласны жениться?
– Сам женись,- предложил я. Стрелки переводить нехорошо, но это вышло непроизвольно.
Скороспелая невеста приободрилась.
– Но я… – Смутившись, рыцарь печального образа уронил копье.
Оно ударилось тупым концом о землю и упало мне на ногу.
Ойкнув, я запрыгал на одной ноге. Дон Кихот растерянно потупил глаза.
А истосковавшаяся в девках обладательница красного лифчика мило покраснела и бросила на него убийственно кокетливый взгляд..
– О мой герой! – Она решила, что это он нарочно так поступил.
Что до меня, то я добавил бы в середину слова «ге-рой» три буковки – «мор», что полнее отобразило бы его способность доставлять неприятности.
Мне бы духу не хватило толкнуть неуклюжего рыцаря в пучину скоропалительной женитьбы, но его верный оруженосец имел на этот счет свое мнение и свои виды. Ему ужасно надоело шататься непонятно ради чего по городам и весям чуждой ему Святой Руси. Хорошо бы осесть, укорениться, завести хозяйство и наконец-то зажить по-людски.
– Мой господин – благородный идальго Дон Кихот Ламанчский,- слезая с осла, представил он господина.- А как зовут сиятельную ликом, и не только, госпожу?
– Какую?
Ламиира наклонилась к уху толстушки и что-то прошептала.
– Агриппина Петровна,- четко доложила та и присела. Что, видимо, должно было сойти за книксен.
Как это таинственное действо должно выглядеть, я запамятовал, но твердо уверен – не так.
– Какое милое имя.- Прослезившись от умиления, Санчо принялся стаскивать с коня онемевшего от быстрой смены настроений рыцаря.- Правда, господин?
– Да-да… конечно.
Оказавшись на земле, Дон Кихот со скрипом распрямился и снял с головы тазик.
Чувствуя себя виноватым, ведь это я собственноручно подставил его под прицел страстных глаз, дуплетом лупящих бронебойными, я бросил ему спасительную соломинку.:
– А как же Дульсине… эта… как ее?… Тамбовская.
– А? – Дернувшись, рыцарь устоял лишь благодаря вовремя подставившему плечо слуге.
– Дульсинея,- напомнил я ему,- чей образ печальный для вас звездой путеводной сияет.
– Пускай сияет,- заметил Панса.- Волки ей рыцари.
– Сиять всегда, сиять везде – ее нехитрый лозунг.- Процитировав классика, возможно слегка перевирая первоисточник, я решительно встал на ноги.- Кто какхочет, а мне пора в путь-дорожку.
