– Это хорошо. Песик, помолчи минутку! Дон Кихот, все кости целы?
– Не знаю, темно же…
Логично.
– Что делать будем?
– Я вызову его на бой! – решил рыцарь печального образа.
– Кого? Холм?!
– Ну… Наверное… Точно! Это злой волшебник-оборотень. Я убью его.
– Другие предложения будут?
– Может, только покалечу,- пошел на попятную благородный идальго.- А вы за меня отомстите.
– Конечно. И бюст на родине героя из бронзы. Но это все потом, а сейчас давайте отползем вон туда, за бурьян.
– Я выпачкаюсь,- недовольно пробурчала Ламиира.
– Грязнее уже не будешь,- успокоил я ее, заработав многообещающий, но отнюдь не в плане удовольствий взгляд.
– Апчхи-хи-хи!!!
На этот раз, однако, мы были настороже, и ураганный порыв ветра пронесся рядом, подняв лишь пыль, которой на нас скопилось и без того предостаточно. Один только Дон Кихот замешкался. Предыдущий порыв пронес его меньше всех, и ползти ему нужно было вдвое больше, чем остальным. Но тут уж обилие металла на его теле сослужило полезную службу, удержав на земле.
Откашливая пыль и вытирая слезящиеся глаза, мы перевели дух.
Блондинка прикоснулась к ссадине на локте и издала стон, способный разжалобить и камень.
– Ламиира, не расстраивайся, ты все равно самая красивая,- попытался утешить ее я.
– Подхалим! – отмахнулась она.
– А я? – поинтересовалась Леля. Уткнув руки в боки и вздернув нос.
– Ты самая лучшая.
– Я, значит, просто красивая, а рыжая самая лучшая.
– Ты тоже самая лучшая.
– Ну вот,- всплеснула руками Леля,- она и самая лучшая, и красивая, а я только…
– Стоп! – Я поднял руки, сообразив, в каком направлении развивается разговор.- Вы все самые лучшие, самые красивые и вообще самые-самые…
– А я еще на пяльцах вышивать умею,- сообщила Леля.
Фрося засопела и, уткнувшись в плечо богатырю, едва слышно заметила:
– А кто этого не умеет?
Добрыня погладил ее по голове и тяжело вздохнул каким-то своим мыслям.
– А я? – тихо молвила Ливия, повернув ко мне голову.- Я тоже самая-самая?
– Точно,- подтвердил я и склонился к самому ее уху, чтобы добавить кое-что не предназначенное для ушей остальных.
Леля хмыкнула и возвела очи горе. Очередное раскатистое апчхи сдуло мою решимость, и я лишь прошептал:
– И даже лучше.
– А… а… апчхи!!!
– Будь здоров! – вспомнив о вежливости, прокричал я.
– Спа… апчхи… ибо.
– На здоровье. Простыл?
– Дым в нос попал. Апчхи!
Вскочив, я подбежал к нашему костру и затоптал его.
– А ты где?
– Перед тобой.
– В этом холме?
– Весь.
– Ты разумный холм?
– Поберегись!
– Что?
Ответом на мой вопрос послужил раскатистый чих, кубарем прокативший меня два десятка метров в окружении тлеющих головешек и клубов пепла.
– Я вообще-то сильный,- отряхивая пыль и сажу, сообщил я говорящему холму.- Только больно легкий.
– О чем это мы говорили? Ах да! Я не холм, хотя давным-давно меня и величали человеком-горой. Я по следний из древних богатырей, а звать меня Святогор-богатырь.
– Так это не холм? – сообразил я.
– То голова моя неразумная, в назидание гордыне непомерной над землей оставленная.
– И давно ты так?
– Да почитай полета годков минуло с той поры, как я позарился на бесхозную сумку. Как сейчас помню: еду я на коне своем вещем, чинно, неспешно, а иначе никак нельзя – землица не выдержит, а в кармане Муромец пищит, каленой пикой в бок тычет… Смотрю, а она лежит у самого краешка поля. Лопушком слегка прикрыта, словно от взгляда завистливого. Разобрало тут меня любопытство – что это тут от честных людей прячут? Может, контрабанду какую? Погромыхав железом, опустился на землю Дон Кихот.
Рядом присел Добрыня. Лицо серьезное, видно, что разбирает любопытство – кто ж сумел вогнать по шею вземлю такого богатыря? Да и чувство обиды за Илюшу гложет. Обняв меня за талию, просунула под мышкой рыжеволосую голову Леля. С противоположного бока приникла Ливия, уткнувшись подбородком в плечо и щекоча шею мягкими волосами. Сексапильная блондинка не долго думая забралась мне на ноги и вольготно вытянулась, с кошачьей грацией играя упругим телом. Нерешительно помявшись, Фрося пристроилась к Добрыне и, распахнув рот, уставилась на говорящую чудогору.
Произведенная нами передислокация не произвела на Святогора-богатыря никакого впечатления, он слишком глубоко погрузился в воспоминания, спеша поделиться ими с первыми, возможно за целую половину века, собеседниками.
– Слез я с коня,- рокочет голос, а в глазах-озера матово сияет круглобокое отражение луны.- Взял за те семочки, а поднять невмочь. Веришь? Величиной что мой мизинец, а словно к земле приросла. Я уж и тужился…
– Слабительного бы,- посоветовала с каменным лицом Ламиира.
– И напрягался. А она ни с места. Не шелохнулась даже. Осерчал я тогда, перехватил двумя руками посподручнее, да как рвану… Расступилась землица, не выдержала меня. Одна голова наружу торчать и осталась.
– И помочь некому? – сочувственно вздохнула Ливия.
– Некому… Последний я из нашего роду. Муромец Илюша пытался, как из кармана выбрался… да где ему! Конь мой вещий молвил гласом человеческим: «А я предупреждал», да и запрыгнул на небо. Скотина вещая.
– А что в сумке было? – подал голос Дон Кихот Ламанчский.- Наверное, золото. Оно тяжелое.
– Не золото. Что мне золото? Целую гору его одной рукой поднять могу. Щепотка соли земли в той котомке оказалась.
– Так соль же легче,- заметил я, блеснув эрудицией.
– Так то соль не простая,- пояснил Святогор.
– Поваренная? – уточнила растянувшаяся на моих ногах блондинка.
– То соль земли нашей, в ней вся сила Руси-матушки.
– Ага… – якобы понимающе протянули мы.- Вон оно как… Тогда да… Оно, конечно, скорее всего… А как же иначе…
– Вот то-то и оно,- подтвердила голова, каждым движением подбородка вызывая локальное
