В Эрмитаже у нас теперь большая возня. Государь захотел, чтобы в заново отделанном эрмитажном театре давались для царской фамилии и избранных лиц двора балетные и другие представления, а после них ужин в Картинной галерее. Вследствие этого Эрмитаж закрыт для публики, в три большие его залы: испанской, итальянской и фламандской школы – провели электричество, установили их столами и убрали растениями, и теперь еженедельно бывают в них многолюдные собрания… Придворные бесчинства продлятся до самого Великого поста…».
Активным защитником К.А. Сомова был его друг и единомышленник А.Н. Бенуа, угадавший сложную природу таланта своего товарища в самом начале его пути. Убежденно подчеркивая реалистическое начало в искусстве Сомова, Бенуа очень ценил его портреты, в них, по выражению Бенуа, «нет никакой „жизненной ужимки“», нет гримасы. Подобно портретам Клуэ или Гольбейна это „только портреты'. Люди на портретах Константина Андреевича не говорят, не улыбаются, не пытаются понравиться зрителям. Они глядят просто со всем сознанием силы, и это простое спокойное „глядение“ сообщает сомовским рисункам монументальную торжественность».
Однако не все знали, что работа над изображением людей для художника становилась всякий раз тяжелым и мучительным испытанием. Сомов перед сеансом, если писал заказные портреты, волновался невероятно. Увереннее и спокойнее он писал портреты близких – отца, матери, сестры, своих племянников и близких друзей. Портреты сестры получались превосходно. Упомяну прежде всего ранний карандашный портрет Анюты 1897 года. Миловидное беззаботное личико, на котором «торчит», как говорил Константин Андреевич, маленький вздернутый носик. С этого момента начнется эволюция в портретах Анны Андреевны, передающая все повороты и удары судьбы, неизбежную печать нелегких прожитых лет замечательной русской женщины.
Но то – еще впереди, а пока Константин Андреевич закончил работу над портретом молодой женщины, своей Анюточки, и после переезда из Мартышкино в город передал любимому племяннику пакет. В нем находился большой окантованный карандашный овальный портрет его матери, сделанный цветными карандашами на грубой серой бумаге. На стекле художник приклеил картонку с надписью: «Женька, не смей расковыривать портрет и вынимать его из-под стекла!» Евгений Сергеевич Михайлов впоследствии вспоминал: «Приятно сделанный, он интересен и тем, что является как бы родоначальником сомовских карандашных портретов. Даря его мне, четырехлетнему мальчишке, дядя, очевидно, хотел, чтобы портрет сохранился в нашей семье. В том же оформлении он висит у меня и сейчас».
1903-й год сложился для Анны Андреевны и Константина Андреевича печально. Зимой, в феврале, арестовали их родственников Валентину Ивановну и Нину Ивановну Сомовых. 13 февраля художник писал Е.Н. Званцевой: «Наши самые близкие и любимые друзья – Валя и Нина Сомовы почти погибли. Они арестованы и вот уже 3-й месяц содержатся изолированно от всех и друг от друга в предварительном заключении. Папа хлопотал у очень влиятельных людей и, увы! Ничего не мог сделать. Они лишились, конечно, места учительниц. Какова их судьба в будущем, неизвестно – должно быть, очень горькая – они попались в очень серьезном деле политической пропаганды. Грустно видеть воочию, как устроен свет. Честные, добрые люди гибнут, и нельзя помочь. Вы, я думаю, не раз слышали от меня об их доброте совершенно исключительной и вместе с тем об их уме, выдающемся среди людей, слывущих за умных…». Валю и Нину Сомовых в ноябре 1903 года осудили и сослали в Архангельскую губернию.
В марте – новое горе. Тяжело, септическим эндокардитом, заболел брат Саша. Болезнь протекала бурно, и 19 мая в 11 часов 30 минут вечера, проболев 3 месяца, старший брат, Александр Андреевич Сомов, скончался. Великое горе постигло всю семью. Анюта и Костя потеряли самого дорогого им человека на свете.
Январь нового 1904 года начался для России печально. Манифестом царя объявлено о войне с Японией. Старшая дочь саратовского губернатора Столыпина спросила отца, почему не видно того воодушевления народных масс, что описано в истории государства Российского при объявлении войны с французами в 1812 году. «Как может мужик идти радостно в бой, защищая какую-то арендованную землю в неведомых ему краях!» – последовал ответ будущего премьера России.
Война принесла в Петербург смуту, забастовки, демонстрации, народные волнения и вооруженные выступления народа. 2 апреля получили известие о гибели адмирала Макарова в Порт-Артуре. Афиши в городе призывают посетить морской манеж, где можно увидеть сенсационные зрелища – события на Дальнем Востоке, в Порт-Артуре, взрыв японского броненосца, сопровождающийся пальбой, пляской, пением и прочими эффектами. 15 апреля над городом в начале пятого часа дня пронесся сильный вихрь, сопровождавшийся чрезвычайно обильным дождем, при этом слышался удар грома. С 1 мая прекратилось освещение городских улиц. В прежние годы в это время улицы еще продолжали освещаться. А теперь в темные еще вечера город погружался во мрак. Обыватели Коломны пробирались к своим домам почти наощупь, натыкаясь на фонарные столбы.
Однако война войной, а дачный сезон открылся как всегда. К.А. Сомов, тоскуя по Парижу, в конце мая перебрался в Мартышкино, где уже жили его родители и семья Анны Андреевны. 3 июня 1904 года он писал С.П. Яремичу в Париж: «Про себя пишу мало. Тщетно борюсь с весенней природой кистью, тусклой, грязной и робкой! Одно горе!»
5 июля в письме Е.Н. Званцевой он пишет: «…в Баденвейлере скончался Чехов, почти неожиданно. Известие это, наверное, Вас поразит и еще больше прибавит Вам грусти… Работа моя еще не вошла в колею. Все, что делаю, в каком-то заколдованном кругу ординарности и немощности… Эти неуспехи подрезывают всякую энергию бороться… Я все время один и один, у нас дома очень тяжело, мама еще больше ослабла, ужасно грустно, все говорит о смерти…».
Кровавыми событиями отмечено начало нового 1905 года в Санкт-Петербурге. «Русские ведомости» писали: «Кровавая трагедия 9 января является одним из проявлений общего движения, охватившего всю страну. К счастью, с высоты престола объявлено о коренных реформах, что должно успокоить общество». Газета «Кронштадтский вестник» 16 января 1905 года писала: «Первое кровавое столкновение между демонстрантами и военным кордоном, состоящим из Лейб-Гвардии Измайловского полка, произошло у Нарвских ворот, в воскресенье, в 11 часов 15 минут утра. Впереди демонстрации шел священник Гапон с крестом в одной руке и прошением рабочих к царю в другой. За ним следовало от 15 до 18 тысяч человек. Шагов за 80 перед военным кордоном раздался приказ повернуть назад, т. к. в противном случае будут стрелять. В толпе произошло замешательство, но Гапон повел народ дальше. Даны были 3 боевых залпа в толпу. Раздались крики ужаса. Один из первых упал раненный Гапон… Кровавый исход имел место и у Московских ворот… Около Зимнего… дали 2 боевых залпа. Около 50 человек убито, более ста – ранено. Священник Гапон лежит раненный пулей в грудь в Алафузовском госпитале. Воспрещена продажа керосина, т. к. рабочие пытаются его скупать в больших количествах. На Невском бьют витрины, поджигают киоски».
Свидетелями драматических событий в Петербурге стали художники Серов и Поленов, направившие свой письменный протест в Академию художеств. Серов вышел из состава Академии.
Январские события серьезно повлияли на образ мыслей членов «Мира искусства». В некогда дружном союзе образовалась глубокая трещина. Некоторые художники, такие, как М.В. Добужинский и Е.Е. Лансере, оказываются в это время среди главных иллюстраторов русских сатирических журналов. К.А. Сомов оставался в Петербурге, но сторонился всего, что могло бы его связать с политической жизнью столицы. А.Н. Бенуа в январе уехал во Францию и оттуда наблюдал за происходившими событиями. В декабре 1905 года в одном из писем Сомову в ответ на просьбу Е.Е. Лансере активно сотрудничать в сатирическом журнале «Жупел» он писал: «…не знаю, как у вас, а у меня совершенно нет в настоящую минуту ни охоты, ни радости по этому делу… Скажу прямо – у меня нет никаких политических убеждений, и мне кажется, что историку и художнику трудно их иметь». В августе 1905 года Бенуа писал: «…культ интимности прошел. „Мир искусства' погиб отчасти от того, что всем стало тесно, что захотелось улицы».
Да, «Мир искусства» умер. К.А. Сомов ведет переговоры с И.Э. Грабарем о новом журнале и возможности его (Грабаря) редактировать этот журнал. Он советует назвать его «Журнал современного искусства», так как «это и проще, и скромнее», или: «Новый мир искусства». «Название это будет иметь двоякий смысл. В предисловии можно будет оговорить причину подобного наименования и даже пролить слезу об умершем, старом „Мире искусства'».
20 августа 1905 года К.А. Сомов переезжает с дачи в Петербург «… в добром, радостном расположении духа. Полученное известие о мире (с Японией) вошло в меня как бы нервоуспокаивающий бальзам, и
