— Нет… чтобы спасти то, что есть у нас. Я вернусь в редакцию. Смогу хотя бы гулять по Нью-Йорку… говорить со слепым стариком, торгующим карандашами… ходить в парк, рискуя стать жертвой грабителя, — все что угодно. Но тогда я оставлю тебя в покое! Он схватил ее за плечи.
— Я не хотел так сказать. Пожалуйста, детка. Ты мне нужна. Я хочу, чтобы ты оставалась здесь. Слушай, ты раньше не жила с писателем. У нас прекрасные отношения. Я никогда не был так счастлив. Никогда мне не писалось так хорошо. Если ты бросишь меня, я буду чувствовать, что не оправдал твоих надежд. Не поступай так со мной сейчас… когда конец близок. Слушай, скоро я завершу эту работу. И мы извлекли урок. Мы не сможем жить в Лос-Анджелесе, когда я сяду за новую книгу. Теперь мы знаем, что нам подходит, а что нет. Но главный вывод заключается в том, что мы должны быть вместе. Верно?
— Не знаю, Том. Правда, не знаю. Мне одиноко. Он отвернулся от девушки.
— Понимаю. Это Майк, верно?
— Том, я бы обманула тебя, сказав, что не думаю о нем… хотя бы подсознательно. Я… любила его… и люблю сейчас. Любила всю жизнь. Я бы хотела, чтобы того вечера не было. Но я приняла решение. Осталась с тобой… и потеряла его.
— Почему ты считаешь, что потеряла его?
— Том, если бы я завтра улетела в Нью-Йорк, я бы потеряла тебя?
— Да, — тихо произнес он. — Потому что я бы знал, почему ты покидаешь меня.
— Ты не думаешь, что Майк тоже понял, почему я осталась?
Он медленно кивнул.
— Наверно, я эгоист. Слушай, дай мне закончить этот набросок. Я отдам его на студию, мы сядем в машину и на десять дней уедем в Сан-Франциско. У меня там масса друзей. Они тебе понравятся. Мы устроим себе праздник. И я обещаю — отныне я буду работать только четыре часа в день.
— Тогда я подожду, и в два часа мы сможем пойти поплавать. Сейчас только одиннадцать.
— Мне не хочется плавать. Но ты иди. Возможно, я присоединюсь к тебе позже.
Он пришел к бассейну. И весь следующий день до восьми вечера провел за пишущей машинкой.
В субботу снова пошел дождь. Утром Том уехал в Малибу к сыну. Он обещал вернуться к пяти и повести Дженюари куда-нибудь обедать. Может быть, они сходят в кино. Том позвонил в девять вечера. Дженюари услышала музыку, смех, голоса людей. У Тома слегка заплетался язык, и она поняла, что он выпил.
— Слушай, детка, тут настоящий ливень. Пожалуй, мне лучше заночевать здесь. Закажи обед в номер. Увидимся завтра.
Дженюари замерла. Он отлично проводит время в доме своей жены. И не торопится к ней, Дженюари. Зачем ему спешить? Она только жалуется. Куда пропало счастье, ее жизнелюбие, хорошее настроение? Она была девушкой, которая когда-то помогла ему вновь стать мужчиной. Теперь он даже не пытался заниматься с ней любовью по-настоящему. Только удовлетворял ее рукой, когда чувствовал, что она нуждается в этом. Линда назвала бы это благотворительностью. А теперь он остался на ночь в Малибу. Вернется сюда завтра. Но если она стерпит это, однажды он вовсе не придет назад. Внезапно девушку охватило отчаяние… Она не может потерять Тома… не может! Он — все, что у нее есть. Она должна сделать так, чтобы они вновь обрели былое счастье, чтобы их жизнь вновь засверкала яркими красками.
Она просидела без движения еще несколько минут. Затем подняла трубку и позвонила доктору Престону Альперту.
Глава двадцать третья
Дэвид стоял у бара в «21», ожидая отца, опаздывавшего на десять минут. Это было на него непохоже. Молодой человек взглянул на пустой столик у стены, который держали для них. Зал постепенно наполнялся посетителями. Питер сверялся со своим списком; какие-то важные персоны явились без предварительного заказа. Уолтер тотчас поставил дополнительный столик в проходе, разделявшем два зала. Марио преподнес белые гвоздики трем красивым женщинам. Дэвид допил спиртное и решил сесть за стол. Слишком много людей, стоявших У двери, алчно поглядывало на незанятые места.
Дэвид потягивал второй мартини, когда появился отец. Заказав напиток, он принялся многословно извиняться.
— Боже мой, эти женщины просто невыносимы, — вздохнул он.
Дэвид засмеялся:
— Не говори мне, что у тебя снова роман. Отец слегка покраснел.
— Дэвид, я всегда очень уважал твою мать. Но ее не назовешь страстной женщиной. Однако я никогда не заводил, как ты говоришь, романов. Конечно, иногда вступал в мимолетные связи. Но никогда не увлекался всерьез.
— Так с кем же у тебя теперь мимолетная связь? — спросил Дэвид.
— Я опоздал из-за твоей матери. Через три недели мы отправляемся в Европу. Впервые за последние шесть лет. Поэтому нам нужно обновить паспорта. Ты не поверишь — мы проторчали в паспортном отделе с одиннадцати утра, и мать до сих пор там.
— Большая очередь? Отец пожал плечами.
— Не очень. Туристский сезон кончился. Но она забраковала две фотографии и снимается в третий раз. Отказалась клеить плохой снимок на паспорт. Кто будет рассматривать его, кроме таможенников и гостиничных клерков?
Дэвид засмеялся:
— Если это имеет для нее такое значение, ей следует сделать подтяжку. Тогда она будет выглядеть великолепно.
— Господи, зачем?
— Ради собственного тщеславия. Многие это делают, ты знаешь.
— Эта процедура не для нас. Она впадает в панику, отправляясь к стоматологу. К тому же…
Он замолчал — по залу прокатилась волна шепота. Все уставились на вошедшую женщину.
— Это Хейди Ланц! — воскликнул Джордж Милфорд. — К вопросу о подтяжке — она, верно, делала ее раз десять. Боже мой, ей под шестьдесят, а выглядит она на тридцать.
Дэвид посмотрел на актрису, которую обнимал владелец ресторана. Метрдотель пожимал ее руки. Женщину сопровождали двое мужчин; она здоровалась с людьми, идя к своему столику. Актриса выглядела великолепно и, в отличие от Карлы, никогда не бросала работу. Когда ее акции в Голливуде упали, она появилась в мюзикле на Бродвее. Хейди Ланц делала ежегодную сольную передачу на ТВ.
— Не представляю, как ей удается сохранять такую фигуру, — сказал Джордж Милфорд. — Ты не видел ее по ТВ месяц тому назад в облегающем платье? У нее тело двадцатилетней девушки.
Дэвид кивнул.
— Я смотрел эту передачу с Карлой. Она сказала, что Хейди, несомненно, надела корсаж.
— Ну, Карле видней, — сказал Джордж Милфорд.
— Почему? — обиженно произнес Дэвид. — У Карлы потрясающая фигура. Но она работает над ней, она…
— Успокойся, сынок. Я имел в виду лишь то, что Карле известно, какая на самом деле фигура у Хейди. Ты ведь знаешь, они были любовницами.
Дэвид, покраснев, отхлебнул мартини.
— Это голливудские сплетни.
— Возможно. Но я помню посвященные им строки светской хроники. В сороковых годах газеты публиковали фотоснимки, на которых они были изображены бегущими вдвоем в лифчиках и трусиках — по тем временам это было смело. Тогда твоя Карла не пряталась от фотографов, как сейчас. Она только поднималась наверх, а Хейди уже была звездой.
— Карла также едва на убежала с одним исполнителем главной роли в ее фильме, — напомнил Дэвид.
— Верно.
Джордж Милфорд не отводил взгляда от Хейди.
— Не будем забывать, что Хейди замужем, у нее внуки. Говорят, она и сейчас встречается с юными девушками.
— Карла любит только мужчин, — сказал Дэвид.
