– Мне очень жаль, но я поклялся хранить это в тайне. Без разрешения самого Дугласа я не могу вас познакомить. Я, конечно, спрошу у него, чтобы быть уверенным, но вряд ли мне дадут такое разрешение.
– Как получилось, что вы знаете его, а ваша дочь, которая так активно занимается делами имения, нет? Или она мне лгала?
Лицо Пенфорда стало суровым.
– Я никогда не слышал, чтобы моя дочь лгала, – холодно сказал он. – А что она вам говорила?
– Что она не знает мужчины с таким именем в Амберсайде или где-либо в Сассексе.
– Моя дочь вам не лгала.
Джастин испытал большое облегчение при мысли, что Джина все-таки его не обманывала.
– Но Дуглас живет в вашем имении?
– Да.
– Тогда я ничего не понимаю, – растерялся Джастин.
– Если вы хорошенько поразмыслите над этим, то, мне кажется, вы все поймете.
– Он что, живет в вашем поместье под вымышленным именем?
– Нет. Вы меня разочаровываете, милорд. Я думал, что, с вашей проницательностью, вы сразу догадаетесь. А теперь, с вашего позволения, я должен закончить письмо.
Джастин вышел из библиотеки и направился искать Джину. Он не видел ее с тех пор, как вышел утром из ее комнаты, когда она спала, и уже успел соскучиться по ней. Возможно, она сможет объяснить загадочные слова своего отца.
Обойдя все комнаты, Джастин обнаружил, что ее нигде нет. Порасспросив прислугу, он, наконец, выяснил, что Джина в галерее.
Не медля ни секунды, он отправился туда. На одной из длинных стен галереи были развешаны в ряд фамильные портреты в полный рост в золоченых рамах. На противоположной стене, в проемах окон, выходящих на пруд и парк, висели пейзажи и другие картины. Джина неподвижно стояла в дальнем конце галереи, глядя на один из портретов.
Настроение Джастина мгновенно улучшилась, и он поспешил к ней. Услышав звук шагов, Джина повернулась. К его огорчению, она выглядела усталой и немного бледной.
– С вами все в порядке?
Она улыбнулась.
– Да, просто я немного устала.
– Мне так не хватало вас за завтраком. Никогда не думал, что вы можете так долго спать.
– Это с каждым случается время от времени, – беззаботно ответила она. – А куда вы ездили?
– Я ездил в Амберсайд. – Он посмотрел на портрет, на котором была изображена худенькая женщина. В ней не было ничего особенного, кроме разве что улыбки, напомнившей ему Джину.
– Кто это?
– Моя мать. – В глазах Джины светилась любовь, когда она смотрела на портрет. – Она умерла, когда мне было шестнадцать. Мы с папой были безутешны.
– А моя мать умерла, когда мне было тринадцать.
– Как вы, должно быть, переживали! – сочувственно взглянула на него Джина.
– Я не знал ее достаточно близко, чтобы переживать.
– Как? – воскликнула изумленная Джина.
– Мои родители проводили почти все время в Лондоне. Меня вырастил в Рэвенкресте мой дед. Когда же моя мать изредка наезжала туда, она была слишком занята визитами и другими развлечениями, чтобы проводить время с сыновьями. – Говоря это, Джастин не мог скрыть горечи.
Лицо Джины опечалилось.
– Не понимаю, как мать может так пренебрегать своими детьми. А ваш дедушка?
– Он тоже умер, когда мне было тринадцать. – Джастин криво усмехнулся. – Вот его мне действительно не хватало.
Слева от портрета матери висел портрет самой Джины, и Джастин критически посмотрел на него. Художнику не удалось передать ее жизнерадостность и обаяние.
– Он не передает вашего настроения.
– Спасибо, что сказали правду. Ни мне, ни папе он особенно не нравится. Папа хочет, чтобы я позировала другому художнику, но мне это кажется довольно скучным занятием, и я все время нахожу отговорки.
Джастин опять перевел взгляд на портрет ее матери.
– А как звали вашу матушку?
– Оливия. Мама ненавидела свое имя. Мой отец хотел назвать меня в ее честь, но она и слышать об этом не хотела. Они договорились сделать Оливию моим вторым именем.
Джастин посмотрел на портрет большого краснолицего мужчины справа.
