пяти от нее. На боярине были островерхий шлем с расстегнутой бармицей и длинная кольчуга с рукавами по локоть и стальными пластинами на плечах. Нам он оставил мисюрку, короткую кольчугу и плохенький меч. Я еще подивился, что боярин так плохо защищен и вооружен. Наверное, в Рыльске у него дом или еще одна деревенька, полученная от князя Мстислава. Туда он, видать, и перевез большую часть своего имущества. Теперь направлялся отбить остальное. Рядом с ним скакали двое моих бывших бояр, успевших смыться из Путивля. Видимо, на роду им написано быть наказанными мной.
Фока о чем-то переговаривался с ними. Когда он повернулся в едущему слева, я нажал на курок арбалета. Тихо щелкнула тетива, и болт бесшумно и быстро преодолел полсотни метров, легко пробил кольчугу и почти полностью вошел в грудь боярину. Со склона холма из кустов и из-за деревьев полетели болты, выстрелянные сорока арбалетчиками. Их позиция была справа от всадников. Остальные двадцать и лучники из спешившихся всадников расположились слева. С этой стороны обычно прикрываются щитом, но, если повернутся вправо, подставят им спины. Что и случилось. Я успел завалить еще одного всадника в кожаном доспехе, похожем на бушлат без воротника. Когда в третий раз зарядил арбалет, стрелять уже было не в кого.
Выскочили из засады всего человек десять, ехавшие в хвосте отряда. Были они на плохих лошадях и в тегиляях, так что потеря невелика. Почти два десятка врагов взяли ранеными. Когда я на лошади выехал на дорогу, они сидели и лежали кучкой посреди дороги, окруженные арбалетчиками. Среди них оказался и один из моих бывших бояр. Болт угодил ему справа в таз и вышиб из седла. Или боярин сам свалился, не вытерпев боли. Сейчас он лежал на левом боку. Бледное лицо покрыто крупными каплями пота. Выражение смиренное: от судьбы не убедишь. Фатализм здесь свирепствует.
— Разденьте его и на сук, — приказал я.
Арбалетчики с радостью выполнили приказ. У многих, как подозреваю, с боярами длинные счета. Ветку выбрали толстую, дубовую, но и она согнулась, когда боярин повис в петле и судорожно задергался.
— Экий плясун! — пошутил кто-то из арбалетчиков.
Остальные раненые старались не смотреть на меня. Боялись напроситься на казнь. Я выбрал раненного легко, в правую руку, молодого парня с открытым лицом. На нем была короткая кольчуга поверх старой красной шелковой рубахи, которые и спасли его. Кольчуга подпоясана широким кожаным ремнем, на котором висели сабля и нож, оба в деревянных ножных с бронзовым навершием. Парень, выдернув болт, держал его в окровавленной левой руке и, как мне показалось, рассматривал с интересом.
— Снимите с него кольчугу и оружие и приведите коня похуже, — приказал я арбалетчикам.
Они быстро выполнили мой приказ, забрав и окровавленный болт.
— Передашь князю Мстиславу, что я грабить его земли не ходил, у себя в княжестве порядок навожу, но, если он хочет войны, пусть приходит. Еще три дня я буду ждать в деревне, — сказал я раненому, а затем отдал распоряжение своим воинам: — С остальных тоже снимите все ценное и оставьте их на дороге. Кому суждено выжить, тот и доберется до Рыльска.
Собрав трофеи, мы вернулись в деревню. Взяли неплохо. Одних только верховых лошадей около сотни, два с половиной десятка кольчуг, броню похуже и много всякого оружия. Половину добычи забрал я, остальное поделили дружинники. Пехотинцу одна доля, кавалеристу две.
Князь Рыльский решил не вставать на тропу войны, но и посла с извинениями тоже не прислал. Видимо, это должно было обозначать, что к нападению он никакого отношения не имеет, ничего о нем не знал и знать не хочет. Вот если бы оно удалось…
12
По возвращению в Путивль я вечером вызвал к себе в кабинет воеводу Увара Нездинича. Обычно мы с ним общались в общественных местах. Кабинет у меня не очень просторный, метра три на два. В нем стоит высокий шкаф, изготовленный по моему заказу (здесь такие пока не в моде), стол и пять стульев: одно возле торца для меня и две пары по бокам. В кабинете я принимаю только по личным или очень важным делам. Все это знали. Поэтому воевода сидел насупленный. Он все время ждет от меня неприятностей. Тем более, сейчас, когда я, вопреки всем его ожиданиям, вернулся с победой, разгромив равного по силе противника, не потеряв ни одного человека. Войдя в кабинет, Увар Нездинич снял, как принято, невысокую шапку с оторочкой из белки (хуже, беднее только заячья) и занес руку, чтобы перекреститься на икону. А икон-то в кабинете нет! Он повертел головой, потом смущенно перекрестился на правый от него угол, где по идее должна быть икона. Сел на дальний от меня стул и принялся двумя руками мять шапку. Я уже подумал, не поручить ли задание другому? Решил всё-таки, что как раз такой человек, полностью лишенный дипломатических способностей, и нужен.
— Завтра поедешь в Новгород-Северский, — сказал я. — Послом доброй воли. Пора князю вернуть мои деревеньки.
— Не мастак я речи говорить, — произнес воевода то, что я и ожидал. — Пошли кого другого, князь, у кого язык лучше подвешен, кто с людьми умеет общаться.
— Такому Изяслав Владимирович не поверит. Он привык к языкатым и льстивым послам, — возразил я. — Передашь князю, что я благодарю его за управление моими деревнями, дальше сам справлюсь. Я под ним Новгород-Северский не ищу, хотя имею на него больше прав, но и своего не отдам. И всё, на этом твоя миссия и закончится. Дальше будешь говорить от своего имени.
— А что говорить? — спросил он.
— Что спросят, то и будешь говорить. Как на духу, — ответил я. — Что новый князь тебе не люб…
— Нет, ну, почему… — смущенно забормотал воевода Увар.
— А и не люб — ничего страшного, — успокоил я. — Пока дело делаешь, мне без разницы, как ты ко мне относишься. Мне с тобой детей не крестить.
В этом и была моя задумка. Князь Новгород-Северский серьезно отнесется к словам человека, который относится ко мне не очень хорошо, но при этом хвалит. Воевать мне с Изяславом Владимировичем не с руки. Он с одной стороны надавит, половцы с другой — и мне мало не покажется. Но и деревни оставлять ему тоже нельзя. Сочтут слабаком и начнут наезжать со всех сторон сразу.
— Если спросят, почему тебя прислал, скажешь, что отказывался, но мне больше некого было. Бояр я извел, а верных людей из купцов послал в Чернигов к Мстиславу Святославичу. Зачем — не знаешь, — продолжил я инструктаж.
На самом деле я отправил купцов Чернигов, чтобы продали там трофейных лошадей, доставшихся на мою долю. Они были не настолько плохи, чтобы на них пахать, и не настолько хороши, чтобы на них воевать. Пять лучших жеребцов предназначались в подарок князю. Заодно купцы расскажут ему, как я разделался с отрядом его тезки, князя Рыльского.
— Если не спросят, все равно расскажи, что я послал доверенных людей в Чернигов, — сказал я. — Князь Изяслав сам догадается, зачем.
— Все сделаю, как говоришь, — заверил воевода Увар Нездинич. Он помял шапку еще пару минут, потом спросил: — Говорить и правда всё, как на духу?
— Конечно, — ответил я и подначил: — А ты умеешь по-другому?
— Не очень, — признался он и задал еще один вопрос: — Если князь Новгород-Северский согласится отдать деревни, попросить, чтобы крест поцеловал, что обиды не держит?
— Не надо, — ответил я. Такая просьба будет признаком слабости. — Пусть обижается. На обиженных воду возят.
Последняя фраза развеселила воеводу. Время от времени я выдаю пословицы да поговорки из будущего, которые очень забавляют моих подчиненных. Они уверенны, что я перевожу на русский ромейские выражения. За это мне прощают, что не знаю некоторые славянские слова и говорю по-другому, как иностранец.
Отправив воеводу, продолжил интенсивные тренировки личного состава. Теперь даже к строевым занятиям солдаты относились без прежнего раздражения. Раз учу, значит, так надо. Они теперь знали вкус победы и трофеев. Причем, первый, по моему глубокому убеждению, был для них важнее. Уверен, что
