Шапку с граничара, его войлочный колпак, можно снять только с головой, но о почтении к старшим тоже забывать не должно. Самоха и Жуч подошли и учтиво поклонились.
— Достопочтенный Замыка хочет знать, были ли вы сегодня ночью в Заречье и не встречали ли вы на реке корабля, такого?
И тут Самоха увидел еще один корабль чужеземцев, скрытый до того за зданием склада. Таких больших кораблей Самохе еще видеть не приходилось. Двухмачтовый, с низкосидящим корпусом, выкрашенным в серый, в масть дождевой воды, цвет и обитым выпуклыми черными пластинами, он напоминал черепаху, если бы не сильно вытянутый острый нос, в виде головы коршуна.
Самоха подумал, что такому чудищу никакие менкиты не страшны.
— А может быть, вы видели людей с него, вот таких как эти, — теперь Пайда Черный показал на свиту Замыки.
— Одного видели, — сказал Жуч, — мертвого.
Стоящие вокруг придвинулись, образовав кольцо, и Жуч рассказал о событиях ночи и утра. Потом Самоха достал из-за пояса кинжал, снятый с мертвеца, и передал его Замыке. Кинжал пошел по рукам.
— Сколько было варваров? — спросил Замыка.
— Сотня, наверно, — ответил Самоха, — это те, кто в лодках. На берегу много осталось. С ними был хан.
— Бубука? — спросил Пайда Черный.
— Да, Бубука Весельчак.
— Сын Улая сына Мезы сына Маталаха. Храбрый юноша, — добавил Жуч, — но простоват.
Присутствие хана значило то, что речь идет не о случайной шайке, а о менкитском войске, которое по разным сведениям насчитывало от пяти до десяти тысяч воинов. Если бы вся эта масса перекинулась на арконский берег, то граничарам пришлось бы туго. Впрочем, на такую дерзость менкиты никогда не отваживались, предпочитая бродить по Заречью в поисках более легкой добычи.
Между тем кинжал вернулся к старику.
— Мои люди узнали этот кинжал, он принадлежал Сакмэ, телохранителю. Теперь он твой.
Самоха с поклоном принял дар в протянутые ладони и прицепил ножны к поясу.
— Ну, что ж, по крайней мере одного вашего менкиты точно не смогли захватить, — сказал Пайда Черный. — Но как он оказался на берегу? В кольчуге бы он далеко не уплыл, это — понятно.
— Ну, да, — Жуч почесал в затылке — В кольчуге, в сапогах…
«Хорошо, сапоги не сняли», — подумал Самоха, представив себе как смотрелся бы Жуч перед иноземцами в сапогах, снятых с их убитого товарища.
Про сумку, бывшую при убитом, ни Жуч, ни Самоха не обмолвились ни словом. Как говаривал Лечко, самый умный человек в Пойме, «Граничарское ремесло имеет свои тонкости».
На Гостиный двор, грохоча колесами по булыжнику въехали две телеги и подкатив к большому кораблю чужеземцев остановились. Несколько граничар выстроившись цепочкой принялись сгружать из телег вязанки стрел, передавая их матросам.
— Если я правильно понял этих юношей, — сказал Замыка, — то выходит, что Сакмэ каким-то образом оказался на берегу, где у него случилась схватка с менкитами, или еще с кем- либо… Схватка, очевидно, окончилась в пользу нападавших, иначе Сакмэ не пришлось бы прятаться раненному на дереве… На дереве, упавшем во время ночной бури в реку…
— Ну, — посчитал нужным ввернуть словцо Пайда Черный, — в Заречье всякого отребья хватает.
— Не важно, — торопливо сказал Замыка, явно недовольный тем что нить его рассуждений прервана. — Главное, насколько далеко это место?
— Думаю, недалеко, — сказал Самоха. — Течение там медленное, кроме того ветер всю ночь дул от нашего берега, за ночь упавшее дерево не могло уплыть далеко. Это где-то возле устья Хемуля.
— Сколько туда ходу? — спросил Замыка.
— Если выйдем сейчас, то к полудню будем там, — Пайда Черный на секунду задумался, — идти придется против течения, но, как ты видишь, ветер переменился и теперь будет дуть нам в спину. Конечно, придется грести изо всех сил, но мы будем подменять твоих людей на веслах.
— Хорошо, выходим сейчас. Мне нужно сказать тебе несколько слов наедине.
— Так, — обратился Пайда Черный к Самохе, — ждите меня у ворот. Пойдете с нами.
ГЛАВА 2
Жуч и Самоха пошли к воротам, через которые в этот момент вкатывались еще две груженных телеги. Сразу за воротами росли дикие яблони, из крохотных плодов которых лихотские умельцы гнали настойку, своей крепостью превосходящую всякое воображение. Черный Пайда, у которого были свои взгляды на фортификацию, считал, что заросли эти сильно вредят обороноспособности городка и давно грозился свести яблони под корень, но было не похоже, что когда-нибудь у него дойдут до этого руки, всегда находились дела поважнее. Растянувшись на зеленой траве в тени деревьев, Жуч сразу уснул богатырским сном, а Самоха заснуть не смог и просто смотрел вверх, сквозь яблоневые ветки, на плывущие в небе белоснежные облака.
Гостиный двор был обнесен высокой, почти в два человеческих роста стеной, сложенной из валунов, довольно толстой, так что на гребне оставалось место для дощатого навеса, под которым прятались от непогоды караульные.
Стена эта защищала гостей от хозяев, а хозяев от гостей. И те и другие, на время торгов, выставляли охрану, каждый — свою, по разные стороны стены. Что эта мера предосторожности не была лишней доказывали обугленные развалины Светлорядья, городка лежащего в двух днях пути ниже по течению Мсты.
В Светлорядье несколько лет назад обосновался архонский наместник, белый рыцарь Чакст, с ним пришли триста его земляков, хлатских стрелков в черных куртках из свиной кожи и красных шапках, а также с десяток веретенников, из числа младших рыцарей, со своими оруженосцами и слугами. Чакст принялся наводить порядок. И так в этом преуспел, что не прошло и недели, как граничары, которых немало обитало в Светлорядье, тихо собрались и однажды ночью покинули город, с чадами и домочадцами. Наградой усердию наместника остались их жилища и брошенное там имущество. Горевал же он только об одном, что не удалось повесить пару-тройку дезертиров где-нибудь на видном месте, например, на городской площади, что, несомненно, еще больше подняло бы боевой дух его стрелков. Предполагалось распространить опыт на всю Пойму, но этому помешали непредвиденные обстоятельства.
Не успели закрыться за граничарами городские ворота, как к причалам Светлорядья пристали три тяжело груженных барки купцов из Печега, знаменитого города-крепости, лежащего в ста днях пути выше по течению Мсты. Таких пьяных купцов, как эти печежцы, свет не видывал. Они просто не держались на ногах, рассказывая всем и каждому, что уже третий день пьют за здоровье короля Паташина Первого, разбившего полчища синеволосых тибурингов, прилетевших, да-да-да, на стрекозах.
— Достославное событие. — поглаживая рыжую бороду сказал рыцарь Чакст, сам вышедший по такому случаю встретить купцов. — Мои люди помогут вам разгрузить товар. Торг — завтра.
— Да-да-да! — кричали печежские купцы, шатаясь по причалу, пока не менее пьяные их работники скидывали на берег тюки с мехами и скатывали на берег бочонки с жиром земляных червей. — Торг — завтра, сегодня пьем здоровье Паташина Первого Непобедимого. Синеволосые туборинги, и у каждого корзина, сплетенная из ивовых прутьев, доверху набитая круглыми камнями! И все они мертвы!
Хлатские стрелки с хохотом втаскивали печежцев по крутой лестнице Гостиного двора, разводя их по опочивальням, и немало холщовых мешочков с золотым песком и серебряными слитками перекочевало из купеческих кушаков в просторные карманы черных хлатских курток.
К вечеру все угомонилось, богатырский храп купцов доносился из покоев, слуги их спали на тюках, кучей сваленных под складским навесом.
Собственно, всех их можно было передушить как цыплят, так, чтобы комар носу не поточил. Барки можно было вывести на глубокое место и прорубить днища, товар забрать. Пока их хватятся, этих пьянчуг…
Соблазн был велик, с другой стороны, живые печежские купцы тоже могли принести немалую пользу, разнеся по городам и весям весть о радушии и гостеприимстве строгого, но справедливого арконского наместника, обуздавшего буйство граничар и водрузившего знамя законности и порядка на диких берегах Мсты.
Таким образом перед Чакстом стоял выбор, сделаться ли ему вождем одного из бесчисленных разбойничьих гнезд, каких по Мсте было раскидано великое множество, или же попытаться превратить Светлорядье в богатый торговый город, куда, привлеченные слухами об удобстве и безопасности места сего, потекли бы торговые караваны со всего света. Конечно, второй путь был куда длиннее и хлопотней, но и выгоды, при успешном исходе дела, были бы несоизмеримо выше. Дело, в конце концов, могло увенчаться княжеским титулом. Выше княжеского титула рыцарь Чакст, со свойственной ему предусмотрительностью, пока залетать не отваживался.
Впрочем был и еще один вариант, самый, пожалуй, прельстительный. Можно было ведь, например, зарезав купцов, обратить полученный столь неправедным способом капитал на благую цель, то есть на обустройство Светлорядья в удобный и, да-да, безопасный торговый город.
Служба в столице, замки и казармы, вышестоящие начальники, все это осталось где-то далеко, никогда еще рыцарь Чакст не чувствовал такой свободы. Он мог повернуть дело так и эдак, он мог изменить ход истории.
В общем, было о чем подумать. И почти всю ночь рыцарь Чакст ходил, задумчив, по площади перед Гостиным двором, но так ничего и не надумав, удалился в свою резиденцию, которую перенес незадолго до того в просторный дом Лечко, местного граничарского старшины, перешедшего, исключительно в силу порочности натуры, на положение бунтовщика и дезертира, и числящегося поэтому в розыске.
Люди Чакста, следуя примеру своего начальника, также пребывали в состоянии мечтательной рассеянности, бродя вслед за ним и бросая алчные взгляды на Гостиный двор, где, не подозревая о том, какая участь им грозит, мирно спали печежские купцы. Только этим и можно было объяснить то, что караулы в ночь выставлены не были.
Поэтому когда, ближе к утру, печежские гости, тихонечко, в одних длинных ночных рубашках и толстых шерстяных носках, спустились по скрипучей лестнице во двор, и каждый из них держал в одной руке нож, а в другой сапоги, то никого там не было, кроме нескольких одуревших от дармовой выпивки стрелков, которые, надеясь на продолжение праздника, вяло слонялись у открытых настежь ворот. Появление купцов их обрадовало, и когда сверкнули ножи, никто из них не успел сообразить что происходит.
С пришвартованных к причалу барок хлынули вооруженные люди и через минуту двор заполнился ими. Обязанность осматривать приходящие суда лежала на речной страже. Но, Калапут, речной сторож, принадлежал к граничарскому сословию, оставшись последним его представителем в Светлорядье, и Чакст запретил ему показывать нос из сторожевой башни, и всерьез подумывал, не вздернуть ли хоть Калапута, просто в назидание, но, к счастью эта мысль была оттеснена более важными мыслями в темный угол рыцарской головы, где и дожидалась своего часа, иначе вряд ли хоть одна живая душа уцелела бы этой ночью в Светлорядье.
Калапут, выполняя приказ наместника, сидел в своей башни тихо, как мышь, решив на рассвете покинуть городок и всю ночь возился, собираясь в дорогу, поэтому, может быть, пришельцы и не обратили на башню, которая казалась необитаемой, никакого внимания. Услышав шум во дворе, Калапут выглянул в бойницу и смог воочию наблюдать превращение загулявших печежских купцов в скирлингов, водяных волков, издавна наводивших ужас на прибрежные городки и поселки. Трудно было не узнать их рогатые шлемы и вывернутые мехом наружу плащи из волчьих шкур, подшитые стальными пластинами.
