насосы.
Тяжело дыша, Джек слегка повернул штурвал, обогнул остров и вывел судно в открытое море. Его глаза горели, тело ныло так, словно из него вытаскивали косточки одну за другой. Лишь изрядная сила воли помогла ему крепко держать штурвал и говорить твердым голосом. «Ничего, — успокаивал он себя, — только бы миновать Тропу, только бы выйти из этого лабиринта».
— Может, им нужна помощь? — спросила Индия, не отрывая глаз от корвета. Голос ее звучал как-то странно, словно издалека.
— Помощь? Зачем? Мягкий песочек, прекрасный солнечный денек… И потом, отсюда до Такаку рукой подать. Ежу понятно, что они в полной безопасности, так что не волнуйтесь.
Джек с трудом переводил дыхание, ему вдруг показалось, будто солнце померкло.
— Не могли бы вы встать к штурвалу? — невнятно произнес он.
Индия обернулась и удивленно взглянула на него.
— Куда встать? — озадаченно спросила она.
— Штурвал, быстрее, — повторил Джек и внезапно покачнулся. Мачты заплясали перед его глазами, и он упал навзничь. Последнее, что он увидел перед тем, как темнота сомкнулась над ним, — это голубое небо над верхушками мачт.
* * *
Джеку снились скалистые берега знакомого острова, затянутого вуалью лунного света. Перистые силуэты кокосовых пальм тихонько раскачивались в ночном небе, белые песчаные пляжи и зеленоватые волны приглушенно шумели в ночи, а в воде резвились маленькие рыбки и переливались всеми цветами кораллы. Теплые ветры ласкали его загорелую кожу, наполняя воздух ароматами гардении, апельсинов и сандалового дерева. Вдали буруны неистово бились о рифы, шелестели пальмы, и нежная волна, пришепетывая, набегала на берег.
Какая же она крошечная, его девочка! У нее густые темные волосы и губки бантиком, совсем как у мамы; и только глаза светло-голубые и кожа бледная, чуть золотистая от солнца. Вот она, смеясь, забирается к маме на колени, сворачивается клубочком, ее длинные ресницы слегка подрагивают и закрываются — малышка засыпает, а Тиана нежно гладит дочь по волосам и улыбается.
Тиана. Джек тяжело вздыхает. Боль, жгучая и невыносимая, сжимает его сердце. Он стонет во сне, беспокойно ворочается, хочет перевернуться, но тело как-то словно одеревенело. Твердая жесткая стена — как неудобно. Кто-то провел прохладным влажным платком над его бровями, послышался тихий женский голос…
И тут удары волн превращаются в страшную пальбу — кто-то стреляет из ружей. Тиана бежит, бежит, в глазах ее застыл ужас, она прижимает к себе ребенка. Вот она пошатнулась…
Сначала Джеку показалось, что это от страха, но Тиана замерла, потом резко и неестественно дернулась, еще раз и еще… Пули проходили сквозь нежное, полное жизни создание прямо у него на глазах.
И тогда он побежал что есть мочи. Каждый раз, снова и снова Джек видел этот проклятый сон. Он бежал и кричал изо всех сил, но голоса не было слышно. Он бежал, а ноги и руки тяжелели, движения делались медлительными, в то время как Тиана все корчилась и корчилась под градом пуль. И вот она падает, увлекая за собой кричащую Юлани, закрывая ее своим телом. «Нет! Ублюдки, мерзавцы! Не стреляйте, не смейте!» — вопит Джек. Он хватает окровавленную девочку и не сразу понимает, что она цела и это кровь ее матери, что девочка кричит от ужаса, а вовсе не от боли. Джек кидается к бездыханному телу любимой, но ее широко раскрытые глаза неподвижны и пусты, а ребенок, которого она носила под сердцем, уже никогда не родится.
Бешеная ярость затопила его сердце, гнев наполнил душу, не оставив места грусти. Когда-нибудь придет и печаль, но только не теперь. Сначала он должен пережить случившееся, но как, как пережить? И он позволяет ярости завладеть им безраздельно, в нем побеждает желание разрушать и убивать. Ведь нужно же создать хоть какое-то подобие справедливости в мире, где справедливостью и не пахнет, где нет ничего, даже Бога.
Готовое вырваться наружу отчаяние лавой клокотало в груди, но когда Джек набрал в грудь побольше воздуха, готовясь закричать, это ему не удалось — боль, побеждая все, овладела всем его существом, и спасительная тьма беспамятства поглотила его.
Глава 27
Лишь к вечеру третьего дня лихорадка наконец отступила, и Джек, перестав бредить, погрузился в глубокий спокойный сон.
Индия стояла, прислонившись к деревянным перилам лестницы, ведущей на палубу, и неотрывно смотрела ему в лицо. Только теперь, в эти три дня, она стала понимать, какие тени преследовали его во сне и наяву и что он так старательно прятал за мимолетными улыбками и короткими насмешками. Вот почему он предпочитал бодрствовать — все из-за кошмаров, мучивших его последние три дня и три ночи. Индия слышала его тревожные крики, видела его искаженное болью и отчаянием лицо и удивлялась этому человеку. Он столько пережил, столько страдал и все же сумел сохранить способность смеяться, радоваться жизни, замечать величественную красоту рассвета и прикасаться к женщине с нежным желанием.
Сейчас, когда он спокойно спал, черты его лица наконец разгладились. Индия с интересом разглядывала его: темные прямые брови, высокие скулы, сильный подбородок. Как странно… Всего неделю назад она и понятия не имела об этом человеке, и вот теперь его лицо кажется ей таким близким и родным. Она смотрела на него, спящего, и сердце у нее сжималось, а тело трепетало от смешанного чувства удивления и ужаса.
Как же все это с ней приключилось, спрашивала она себя, как могло простое животное влечение перерасти в такую глубокую эмоциональную привязанность? Индия странствовала по свету, гордая своей независимостью, полагаясь лишь на себя и не нуждаясь ни в ком в этом мире. И никогда она не чувствовала себя одинокой или обделенной судьбой. Ей представлялось, как однажды, став слишком старой для опасных приключений, она поселится где-нибудь у моря, в маленьком коттедже, окружит себя сувенирами со всего света и заведет с полдюжины кошек. И за всю жизнь ей ни разу не пришло в голову, что, сидя у камина и попивая чай холодными зимними вечерами, она, возможно, будет с тоской оглядываться на свою одинокую жизнь и сожалеть о принятом когда-то решении.
Откуда-то сверху до нее донесся уже знакомый грохот — это Пату свернул фок[21] и повернул главный парус, чем вывел Индию из оцепенения. И тут же его ноги, а затем и все маленькое гибкое тело показались на лестнице, ведущей в темную каюту, служившую всем троим спальней и гостиной.
— Ну как он?
— Кажется, получше.
Пату внимательно посмотрел на нее.
— Почему бы вам не подняться на палубу и не глотнуть свежего воздуха? — заботливо предложил он. — А я пока позабочусь об ужине.
Индия кивнула и устало потащилась наверх. Солнце садилось, окрашивая небо в темно-розовый цвет. Очертания островов, которые при свете дня разглядеть было невозможно, в этот краткий волшебный миг перед стремительно сгущающейся темнотой четко вырисовывались у линии горизонта.
Индия вдохнула живительный морской воздух полной грудью. Яхта слегка покачивалась на волнах, и вокруг нее порхали фрегаты. Но вот небо потемнело, и далекие островки исчезли.
Два дня спустя Индия сидела на палубе и что-то записывала в свой блокнот. Внезапно, подчиняясь какому-то безотчетному чувству, она подняла глаза и увидела Джека: он стоял на верхней ступеньке лестницы, из одежды на нем были только брюки, и на ребрах виднелись фиолетово-желтые разводы заживающих синяков.
— Вам еще рановато вставать с постели, — заметила Индия.
— Напротив, я подумал, что солнце и свежий воздух пойдут мне на пользу, — с легкой улыбкой возразил он. — И потом, я уже начал сходить с ума от долгого пребывания в четырех стенах.
Неожиданно Джек слегка покачнулся, и Индия, бросившись к нему, подхватила его под руку и поскорее усадила, пока он не упал. Опершись спиной о перила, он зажмурился от яркого солнца. «Сегодня он и в самом деле выглядит получше», — подумала Индия, наблюдая, как легкий ветерок теребит его волосы. Нездоровый румянец еще не сошел с его щек, но синяки на лице заживали куда быстрее, чем на ребрах или груди.
— Как вы думаете, они нас скоро догонят? — задала она вопрос, мучивший ее все последние дни.
Джек открыл глаза и взглянул вверх: они шли на всех парусах, и за последние двадцать четыре часа яхта покрыла больше ста семидесяти миль. Однако до этого несколько дней подряд они не проплывали и пятидесяти миль в сутки, так как на море был полный штиль.
Джек пожал плечами:
— Это зависит от того, как долго «Барракуда» будет латать дыры. Скорость — главное преимущество таких кораблей, они движутся в четыре раза быстрее, чем наша яхта.
— Значит, они будут поджидать нас на Ракайа?
— Какая разница, мы ведь все равно туда не пойдем.
Индия отвернулась и устремила взгляд на синие волны с бликами солнечных зайчиков. Она хотела спросить, что станет делать Джек, если отец Пол ничего не знает об оставшихся в живых и погибших на Ракайа, но слова словно застряли в горле. Имела ли она право напомнить, что его единственная дочь и старый друг, возможно, мертвы и что все доказательства его невиновности тоже погибли вместе с ними?
Вместо этого Индия поинтересовалась:
— А кто обвинил вас в крушении «Леди Джулианы»? Грэнджер?
Джек отрицательно покачал головой.
— Когда корабль налетел на риф, Гладстон сам надел на меня наручники. Он сказал, что лично позаботится о том, чтобы меня повесили.
— Но ведь он знал правду, раз сам был во всем виноват!
Райдер мрачно улыбнулся.
— Вы что же, думаете, он взял бы вину на себя?
Индия открыла было рот, но передумала возражать и вздохнула, решив не мешать Джеку от души наслаждаться зрелищем раскинувшихся вокруг морских просторов.
— Хорошо, что вы не играете в покер, — внезапно заметил Джек.
— Почему это? — смеясь, спросила Индия.
— Потому что все мысли написаны у вас на лице.
— Да? И о чем же я сейчас думаю? — Она инстинктивно вскинула подбородок.
— О том, что, будь у меня карты с «Леди Джулианы», я мог бы доказать свою невиновность в любой момент. Вы гадаете, как спросить меня, почему я не раздобыл их раньше, так?
