появилось подозрение, что незадачливые хозяева шли вслед за кочевниками и расплачивались за свое упущение.
Через неделю мы повернули на юг. Добычи сразу стало меньше. Чем ближе к Дунаю, тем деревни становились беднее. В приграничной полосе крестьянам достается и от чужих, и от своих, которых надо содержать, когда они прискачут защищать. За день до переправы через Дунай привезли выкуп за двух богатых рыцарей и шестерых бедных. За богатых деньги привез иудей, тот самый, что купил овец. Он и на этот раз взял сто голов и посокрушался, что так быстро уходим. Мол, собирался еще купить. Думаю, что на двуногих баранах он заработает больше. Наверняка выкупались рыцари в кредит. Говорят, что по гуннской стороне Дуная ростовщики берут до сорока процентов годовых. Иван Асень запретил брать больше двадцати. Не думаю, что все соблюдают запрет, но нарушают редко и с опаской. Бедных рыцарей выкупали их родственники. За один приехала жена, молодая и разбитная женщина. Поблескивая влажными карими глазами и улыбаясь сочными алыми губами, она пыталась договориться со мной о бартере. Услышав отказ, сильно обиделась. И не столько из-за потери денег, сколько из-за недооценки ее прелестей.
С остальными рыцарями и небольшим стадом мы переправились на правый берег Дуная. В дне пути от реки, на поросшем лесом холме, рядом с которым была широкая долина с высокой травой и протекал ручей с холодной и вкусной водой, встали лагерем. Две недели ждали, не нанесут ли гунны ответный визит. Если они собрали отряд, чтобы отомстить нам, то, узнав, что мы ушли, решат грабануть болгар. Не зря же ноги били! Не дождались. За это время нам привезли выкуп за остальных рыцарей. Одного отпустил за восемь с небольшим фунтов серебра. Рыцарь был пожилой и жена такая же. Она положила передо мной мешочки с серебряными монетами и сказала, что больше нет. Когда-то и я использовал такой прием. Вид денег делает продавца уступчивее. Я улыбнулся и посмотрел ей в глаза. Она улыбнулась в ответ, поняв, что ее замысел разгадали. У нее было лицо, как у русских провинциальных пожилых врачей в двадцатом веке — неповторимая смесь доброты и цинизма.
— Пусть поклянется, что никогда не будет воевать с русичами, половцами и болгарами, — выдвинул я дополнительное условие.
— Он больше ни с кем воевать не будет, — пообещала женщина. — Пусть молодые воюют.
Мы поделили добычу. Получилось не так много, как давало пиратство, но и не мало. Половцы и вообще сочли, что мы здорово наварились. Они теперь все были в хороших доспехах и имели оружие более высокого качества. Больших гуннских коней отдали нам. В лошадях кочевники в первую очередь ценили выносливость.
В Тырново все еще ждали ответ из Константинополя. Латиняне держал паузу, как гениальные актеры. Царь Болгарии, уже возомнивший себя императором, пытался вымолить у бога удачу, перестраивая городские церкви. В данный момент занимался базиликой Сорока Севастийских мучеников. Раньше она была наполовину деревянная. Ее разрушили и на том месте начали закладывать новый фундамент. Иван Асень увлеченно рассказывал мне, какая большая и светлая трехнефная базилика будет на этом месте. Когда дело касалось религии, царь превращался в глухаря на току. Оставалось делать вид, что мне это очень интересно. Хватило меня на три дня. После чего, оставив конницу и часть арбалетчиков в Тырново, с остальными отправился в Созополь.
Шхуна стояла у причала и была в рабочем состоянии, поэтому погрузили на нее свежую воду и продукты и снялись в рейс. На этот раз решил прошвырнуться у берегов Трапезундской империи. Сначала пошел на восток, пользуясь свежим юго-западным ветром, а миновав Синоп, повернул на юг. На удалении миль семь-восемь от берега, лег в дрейф. Берег в этом месте высокий и поросший лесом. Населенных пунктов не было видно. Может и прячется среди деревьев или в ущелье деревенька, но я разглядеть не смог. Думаю, что и шхуну с опущенными парусами сможет увидеть только очень зоркий и наметанный глаз. Впрочем, даже если и увидит, все равно купцов не предупредит. Ничто так не радует бедного, как разорение богатого.
Во второй половине следующего дня увидели двухмачтовое судно, напоминающее захваченный у берегов Африки зерновоз. Ширины он был такой же, метров восемь или чуть больше, но длиннее метров на пять. Две мачты немного наклонены вперед. Наверное, чтобы легче было работать с латинскими парусами. На яхтах в двадцати первом веке для увеличения скорости будут наклонять мачты к корме и прогибать немного. Шло судно со стороны Босфора со скоростью узла полтора-два. Я подождал, когда оно окажется у нас на подветренном борте, и приказал поднимать паруса. Погоня продолжалась часа два и только потому, что нас изначально разделяло миль шесть.
На этом судне экипаж состоял из восьми человек. Капитан, шестеро матросов и мальчик лет одиннадцати. Капитан был полным и низкорослым, напоминал раздувшийся бочонок. Густые усы, закрученные на концах, были подкрашены хной. На голове коричневая шапка, заломленная набок. Белая льняная рубаха с длинными рукавами подпоясана плетеным, кожаным, узким ремешком с серебряным круглым шариком на конце. Штаны из плотной хлопковой ткани, длиной чуть ниже колена. Босой. Кожаные тапочки стояли на корме возле навеса из циновок. Матросы в рубахах с коротким рукавом и штанах из грубого холста и тоже босые. На мальчике была белая рубаха из тонкой хлопковой ткани. Для юнги одет слишком хорошо, для сына — бедновато. Черные длинные волосы, волоокий, откормленный. Судя по тому, что он старался держаться в стороне от матросов, считает, что они не ровня ему. Значит, обслуживает только капитана.
— Твое судно? — спросил я капитана.
— Да, — льстиво улыбнувшись, ответил он. — Аллах дал мне его в собственность.
— Аллах дал, Аллах взял, — произнес я. — Что везешь?
— Мрамор в Трапезунд, — ответил капитан и посыпал словами, как из пулемета: — Император новый дворец строит. Приказал срочно привезти. Никто не смеет заставить его ждать…
— Я все-таки попробую, — прервал я и приказал своим дружинникам: — Отведите его на шхуну.
— Император накажет тебя! — начал пускать пузыри капитан, но я кивнул головой дружинникам, которые волокли его на шхуна.
Два удара под дыхало заставили капитана заткнуться.
— В порту отпущу вас, — пообещал я матросам.
— Спасибо, господин! — поблагодарили они заранее.
Мы завели на призовое судно буксирный трос, подняли паруса и пошли курсом галфвинд левого галса в открытое море. Буксирный трос был коротковат, а буксируемый объект тяжелый, поэтому трос постоянно выходил из воды, пока я не приказал повесить на середину его запасной якорь. Если буксирный трос погружен в воду, меньше шансов, что порвется. Вода будет частично гасить рывки. Шли со скоростью узла два с половиной.
Примерно через час из «вороньего гнезда» послышался доклад:
— Вижу суда!
Показывал впередсмотрящий в сторону берега. Я согнал его на палубу и сам поднялся на мачту. Вдоль берега в нашу сторону шли три большие галеры. Явно не торговые. Они были больше тех, что гнались за нами из Херсонеса. Нас пока не обнаружили. Или не хотели замечать. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, а между нами дистанция миль восемь. Может быть, поэтому командующий флотилией и игнорировал нас. Я спустился на палубу и приказал впередсмотрящему не спускать с них глаз.
Еще через полчаса он крикнул:
— Повернули в нашу сторону!
Все три галеры шли за нами строем клин. Быстро шли. Весла у них в два ряда и, наверное, около сотни. Я прикинул, что при скорости узлов семь до темноты они нас не догонят. Если я ошибся, бросим призовое судно.
— Приготовить шлюпку к спуску, — приказал я, чтобы снять дружинников с захваченного судна при ухудшении ситуации.
Шлюпку расчехлили, достали из подшкиперской весла. Если потребуется, через пять минут она будет на воде.
Делать это не пришлось. Стемнело даже раньше, чем у думал. Какое-то время галеры еще были видны, а потом темнота поглотила их. На всякий случай я изменил курс шхуны вправо, до полного бакштага. Так и скорость будет быстрее. Когда после полуночи вышла луна, галер не было видно. Наверное, ушли к берегу. По нашу ли персонально душу их послали, или теперь охраняют все побережье империи, но
