четырехстенные башни были выше всего метра на два, если не считать высокие острые кровли, а одна, шестистенная, под названием Воскресенская, — превосходила стены раза в два с половиной. На ней находился полошный колокол, в который начали бить, когда мы были еще километрах в десяти от города. В двух метрах от Воскресенской стояла башня без верха под названием Малая. Была она вровень со стенами. В этой башне находились ворота. Они вели к подъемному мосту через ров шириной метров десять, который отделял Детинец от Посада. Мост был поднят, а ров наполовину засыпан снегом. На стенах и Детинца, и Посада стояли вооруженные люди. Среди посадских было много женщин. Хороший признак. Значит, пришли поглазеть, а следовательно, не собираются отбивать штурм. Мои лазутчики передали мне от «именитых горожан», что они в нашу разборку вмешиваться не будут, если их «не принудят силой». Я принуждать не собираюсь, а князь Мстислав Святославич не сможет, если не открывать ему ворота Посада.
Ли начал расставлять осадные орудия на льду реки возле Детинца. Только требюшет расположил на берегу. Уж больно тяжелое устройство. Натренированные на десятках осад, мои люди работали быстро. Все понимали, что это последнее сражение, а потом будет продолжительный отдых. Вокруг Детинца, уперев концы в вал Посада, соорудили стену из кольев и снега, чтобы задержал наступающих, если рыльская дружина бросится в атаку. На этой стене заняли позиции арбалетчики и принялись обстреливать осажденных в Детинце. Убили несколько человек. Рыльчане привыкли к лучникам, когда видно, что в тебя стреляют, а когда болты вылетали непонятно откуда, их первое время не успевали вовремя заметить. Потом приловчились. Половцы начали, сменяясь, имитировать атаки, беспокоя противника. Делали это между залпами катапульт. Требюшет стрелял слишком редко. Его около часа заряжали. Зато метал он камни и куски льда весом по полцентнера. Ли выбрал правильную позицию, поэтому каждый валун из требюшета попадал в длинную приречную куртину — слабое место крепости. Валуны ударяли с такой силой, что в разные стороны летели обломки бревен. Камни из катапульт были меньше, но, выстрелянные залпом, попадали практически одновременно в один участок и сильно расшатывали стены.
Обстрел продолжался два дня. К концу второго от приречной куртины остались только жалкие остатки, а еще в двух зияли широкие проломы. Сколько при этом перебили осаждающих — не знаю, но на валу, вспаханном камнями и кусками льда, лежало десятка два трупов, упавших со стен. Мстислав Святославич, князь Рыльский, пощады не просил… Он попробовал перебраться в Посад, но горожане не пустили. Из чего князь сделал правильный вывод, что пощады не получит.
Вечером второго дня я созвал сотников на ужин и военный совет. Собрались в моем шатре, пол в котором был выстелен еловыми и сосновыми ветками. В шатре стоял сильный дух сосны. Из нее делают гробы, так что ассоциации были не самыми продуктивными. Ели жареную баранину из отары, которую пригнали с собой. Грабить деревни запретил. Они теперь мои. «Всё моё!». Запивали остатками «бычьей крови», привезенной от гуннов. Уже пожалел, что взял так мало этого вина. Понравилось, подсел я на него.
— Ранним утром пойдем на штурм. Передайте воинам, что мне не нужны ни князь, ни его сын, ни его внуки, ни его бояре. Они все должны погибнуть в бою. Простых дружинников можно взять в плен, если не будут сопротивляться. Слуг и баб не трогать, — поставил я задачу перед своими командирами. — Всем всё ясно?
Врага надо уничтожать под корень, чтобы некому было отомстить. Все равно спишут на монголов. В ближайшие годы они будут виноваты во всех зверствах, которые случатся на Земле Русской и прилегающих территориях.
Часа за два до рассвета, как и в предыдущие ночи, половцы перестали беспокоить защитников Детинца. Мы дали им время успокоиться и заснуть. После чего мои пехотинцы, алебардщики и арбалетчики, бесшумно пошли на штурм. В последние дни потеплело, днем была плюсовая температура, а ночью падало до нуля. Снег перестал скрипеть. Темные тени начали медленно подниматься по крутому склону к разрушенным стенам.
Дав им фору минут пять, приказал половцам:
— Вперед!
Спешенные кочевники отправились вслед за пехотой. Эти не умели ходить тихо. Впрочем, от них это уже и не требовалось. Я услышал, как в Детинце кого-то окликнули. Второй голос ответил. Прошло еще около минуты, после чего послушался громкий крик боли, а затем много голосов закричало тревогу. Но было уже поздно. Мои пехотинцы ворвались на территорию Детинца.
— Пошли! — приказал я спешенным, тяжелым всадникам.
Снег был мокрый, тяжелый, ноги глубоко проваливались в него и вязли. Да еще вверх по склону пришлось подниматься. Карабкался, помогая себе руками. Почти на самом верху схватился за чей-то труп и испачкал правую руку липкой кровью. Вытер ее о снег. Теперь придется держать саблю в мокрой руке, будет выскальзывать. В бою любая мелочь может оказаться решающей.
Основное сражение шло в княжеском тереме, деревянном, с двумя куполами по краям. На верхушках куполов были какие-то небольшие деревянные фигуры, вроде бы петухи. На крыльце лежал убитый половец. Ему рассекли шлем и голову. Скорее всего, топором. Кровь залила половину крыльца. Дверь в терем была вышиблена, валялась внутри на полу. Я поднялся на второй этаж. Там уже закончили звенеть оружием. Слышался только женский плач, надрывный, истеричный. В молельной комнате стены были завешаны иконами в четыре ряда. Одна, висевшая ранее в красном углу, валялась на полу без оклада. Видимо, был из серебра. У остальных оклады из надраенной бронзы. Их не тронули.
Мстислав Святославич, бывший князь Рыльский, лежал на полу в дверях своей спальни, в которую тусклый свет попадал через окошко из слюды. Изнутри оно закрывалось резными ставнями, теперь распахнутыми. Комната была наполнена густым сладковатым запахом крови. Князь успел надеть шлем и сапоги, но кольчуга валялась рядом. Его разрубили наискось от левой ключицы до середины груди. Рядом с кроватью лежала княгиня. Она была в одной рубахе, с распущенными седыми волосами. Ее проткнули пикой дважды, в живот и грудь. Мочки ушей были порваны, сережки отсутствовали. Возле кровати стоял большой и высокий резной сундук, содержимое которого вывалили на пол. Одежда бедненькая, льняная и шерстяная. И все остальное в спальне было простенькое, не по чину. Простыня и наволочки и вообще из беленого холста. Только одеяло было беличье, но такое есть у каждого моего дружинника, кто не совсем безрассудный транжира. Куда же князь девал доходы от княжества?! Оно находится на торговом пути, ведущем к Волге, Каспию и Азовскому морю. При разумном управление могло бы неплохо кормить. Наверное, блох подковывал. Еще в двадцатом веке я понял, что русские — это те, кто сами жить не умеют и другим не дают.
Я вышел из спальни и направился к другой комнате, где слышалась возня и женские то ли всхлипы, то ли стоны. Там было темновато, потому что жиденький свет попадал только через два сердечка, вырезанные в ставнях, закрывавших такое же маленькое окошко, как в княжеской спальне. На полу возле кровати валялась зарубленная женщина. Шею до конца не перерубили, поэтому голова как бы лежала на правом плече. Издавала звуки молодая девица в порванной рубахе, из-за чего была видна небольшая белая грудь с розовым соском. Девица отбивалась от половца, который повалил ее на кровать, но никак не мог оседлать.
— Эй, а ну, оставь ее! — крикнул я и шлепнул плашмя саблей по заднице, обтянутой потертыми и засаленными кожаными штанами.
Половцы смазывают седла бараньим жиром, чтобы не отсыревали.
Разгоряченный кочевник оторвался от девицы и собрался было наказать кайфолома, но, увидев, кто перед ним, рыкнул обиженно и, понурив голову, чтобы я не видел переполненные бешенством глаза, выскочил из комнаты. Девица встала. Правой рукой она свела концы порванной рубахи, чтобы скрыть тело. Плакать тихо, поскуливая по-щенячьи. Длинные, спутанные, темно-русые волосы закрывали лицо, не разглядишь, какая она. Судя по телу, девице не больше пятнадцати. Скорее, меньше.
— Кто такая? — спросил я.
— Княжна Ярослава, — сквозь скуление выдавила она.
— Мстиславна? — уточнил я.
— Да, — прошептала княжна.
— Точно также твой отец с дружинниками грабил и насиловал в моей деревне, — сообщил ей. — Как аукнулось, так и откликнулось. Тебе еще повезло.
Она заплакала громче.
