отечественной столовой я обнаружу большую зеленую муху, плавающей посреди тарелки борща…
– Вацлав!..
– В наших поездах белье всегда такое серое и сырое, словно его умышленно тягали по грязи… Я сегодня летел в самолете и боялся коснуться головой подголовника. Поговаривают, что в сиденьях полно вшей…
– Вацлав! – Кристина в первый раз оторвалась от дороги. – Прекратите, Бога ради, если не хотите, чтобы меня стошнило…
Бонифацкий послушно умолк, подумав почему-то о том, что как-только начал спать с Анной Ледовой, его отношения с Кристиной приобрели подчеркнуто деловой характер. Только «на Вы» и, как правило, вежливо. Ему даже трудно стало представлять, что именно эта женщина любила его в контейнере на вещевом рынке. И, как любила…
– По мне, вся эта американская пища – чистая химия, – нарушила молчание Кристина. – Что это за гамбургеры идиотские? Сколько их нужно, чтобы здоровый мужик наелся? Двадцать? Двадцать пять? Что там внутри? Если мясо, то я – балерина.
– Если бы моя мама покойная, – с жаром продолжала Кристина, – нечто подобное на стол подала, отец бы ее топором зарубил.
– Уровень обслуживания… – начал Вацик, но Кристина его перебила:
– Чисто – да. Алкашей нет. Слава Богу, спиртное не продают. С ребенком не страшно зайти. Это правда… – Подумав о детях, Кристина осеклась и надолго замолчала. На то были свои веские причины.
– Как здоровье Василия Васильевича? – осторожно осведомился Бонифацкий.
– Потихоньку, слава Богу.
Они миновали площадь Космонавтов и въехали на мост в районе Караваевых дач. Под мостом видавший виды локомотив тянул длинную вереницу вагонов. Прочь из Киева. Куда-то на юг. Кристина сосредоточилась на управлении машиной. Вацик предпочел не мешать. Остаток пути проделали молча и в половине третьего подкатили к сауне Бонасюков, на Сырце.
– Я как-то не подумала, – спохватилась Кристина. – Надо было Вас сначала в отель завезти. Вацлав, вы-то что молчали?
Кристина спешила избавиться от Аньки с ее крымским ухажером и поскорее вернуться домой. К Васеньке. Васенька Кристине с утра совсем не понравился и теперь весь день крепко сидел в ее мозгах, как будто большая заноза.
– Ничего страшного, – Вацик сделал великодумный жест. – Я номер из Крыма заказал. Теперь только позвоню и предупрежу, что приехал.
С этими словами Вацлав Бонифацкий вышел из машины, обогнул ее и подал Кристине руку.
Они поднялись на крыльцо. Кристина порылась в дамской сумочке, набитой всякой всячиной – медикаментами, транспортными проездными, записными книжками, россыпями мелочи, не говоря уже о косметике, – извлекла ключи, и они зашли внутрь.
Едва «девяносто девятая» припарковалась возле сауны, Бандура, отогнав сон, принялся во все глаза рассматривать первых посетителей. До сих пор подъезд дома оставался безлюдным, словно давно позаброшенный склеп.
– Ну вот. Наконец-то. Первые пташки слетаются в гнездо. – Ему так надоело маяться в раскаленной машине, что он даже обрадовался неожиданному изменению обстановки: «Хотя бы какое-то движение», – подумал Андрей.
Разглядев высокую шатенку, грациозно опиравшуюся на руку подтянутого, хорошо одетого мужчины средних лет, Андрей немедленно сполз по сиденью вниз. Даже не сполз, стек, как студень с наклоненной тарелки.
Он проводил глазами парочку, пока та не скрылась за дверью сауны.
– Бедный хозяин. Этот самый Василий… Батькович… – Как и у Правилова, отчество Бонасюка напрочь вылетело из головы Андрея. – Мало того, что ожирением страдает, так еще и жена – вертихвостка.
– Бедный, бедный, – сокрушался Бандура, хотя на самом деле не испытывал к несчастному владельцу бани ни малейшего сострадания. Ну ни капельки.
Он даже неясный укол ревности почувствовал.
С максимализмом, свойственным молодости, Андрей немедленно зачислил сорокапятилетнего Бонифацкого в многочисленный отряд пенсионеров.
Андрей испытал безотчетное желание ворваться в сауну и все расставить на свои места – пенса в окно выбросить, а зеленоглазую?…
Бандура нервно заерзал на сиденье. От этих движений мокрая рубашка неприятно заелозила по лопаткам. Словно за спиной проползло нечто влажное и липкое. Чувство было откровенно гадливым. Ткань трусов сбилась между ягодиц, сидеть стало неудобно.
