встретили появление шикарной иномарки с крымскими номерами. Андрей, без лишних слов, указал на покореженный борт. Рабочие хмуро переглянулись.
– Мы тут за такие крутые тачки не беремся, – шкрябая черной рукой за ухом, протянул старший из работяг, бывший, очевидно, мастером.
Бандура метнул на капот сотку долларов, изъятую накануне у белорусов. Его карманы снова опустели, если не считать «браунинга».
– Кажись не фальшивая, а, Степа? – старший передал купюру младшему, – а чего, наших нету?
– Фольга есть внутри? – напряг зрение Степа.
– Я почем знаю? Ты погляди.
– Что-то не так? – подчеркнуто небрежно процедил Андрей и опустил руку на ремень.
– Порядок, – сказал работяга и вернул сотку мастеру.
Андрей тут же окрестил обоих автослесарей махновцами.
Неожиданно для себя Андрей припомнил старый анекдот, рожденный то ли в брежневскую, то ли в хрущевскую пору. В анекдоте бабка корила деда за то, что поливал грядки машинным маслом.
«Сдурел, что ли, на старости лет?.. Помидоры ж повянут».
«Хай вянут», лишь бы пулемет не заржавел».
Рабочие, между тем, принялись за дело. Андрей дернулся было помочь, да не решился, опасаясь схлопотать монтировкой по затылку. Крыло и дверь были сняты в пять минут. Рихтовщик взялся за молоток и напильник. Наблюдавший за его работой Андрей скривился, будто попал в зубоврачебное кресло.
– Карту двери на место по-людски черта поставим… – оглянулся на Андрея старший «махновец». – Пистоны новые надо. А такие и в Запорожье не сыщешь.
– Да хрен с ней, картой, – буркнул в ответ Андрей.
– И малярки у нас нету, – буравя Андрея взглядом, продолжал старший «махновец». – Там дальше, у Петра, – он махнул куда-то в сторону частных домов и глухих заборов. – Да и краску такую где взять?.. – махновец с сомнением покачал головой, – в городе, разве что?..
– Пистолет с компрессором найдешь? – спросил Андрей, превратившись в комок нервов. – Задуешь, чем есть. Желтой, оранжевой. Мне – по барабану.
Бандура поправил «браунинг», собравшийся провалиться в штанину.
К трем работа была закончена. Андрей сухо кивнул и нырнул за руль, все еще ожидая нападения. Двигатель заревел и «Ягуар» выскочил со двора. Машина быстро набрала скорость и вскоре Гуляй Поле осталось позади.
Проводив «Ягуар» хмурыми взглядами, рабочие облегченно вздохнули.
– Вот так, Михеич, – сказал младший рабочий старшему, – зеленый сопляк, молоко на губах не обсохло. А тачка такая, что нам с тобой на одно колесо полгода горбатиться…
– Да угнал он ее, – покачал головой Михеич. – Видал, Степа? Номера-то Крымские. Там, говорят, жух, – и нет тачки. Ищи – свищи.
– Еще и сшиб кого по дороге. У него на крыле – следы белой краски были.
– Во-во, – кивнул Михеич, – бандюга…
– Или из братвы Крымской. – Степа с гримасой потер костяшки левого кулака, по которому при рихтовке ненароком хватанул кувалдой. Кровь уже запеклась, присыпанная поверху грязью. – Братва у моря в бабках купается. С лоточников сбивают, с автозаправок берут. Мыкола рассказывал, что и на пансионаты накатывают. Никто ни хрена сделать не может. Что не так – пулю в лоб и в море.
– Во-во, – снова согласился Михеич. – Я гляжу, сопляк сопляком, а при волыне. Рука все к пушке тянется. Под рубаху…
– Думаешь, у него там пушка была?
– А что? Бутерброд от жинки?
Степа оставил расшибленную руку в покое.
– И глаза бешенные. Видно, на взводе парень. Я к нему спиной стоял – мурашки между лопаток… – Михеич с тревогой поглядел на руку напарника.
– Здорово задел? Иди холодное приложи…
– До свадьбы заживет, – отмахнулся Степа.
– Иди, говорю. Распухнет. А у нас работы еще – воз с телегой…
– Обколотый он был, – с уверенностью сказал Степа, игнорируя слова Михеича. – Наркоман, мать его.
