– Бля буду. Бахнуть хочу! Силы нету.
– Тьфу, блин, дурак.
– Трубы горят! Помираю, зема. По-любому.
Протасов, после таких слов обыкновенно прекращал переговоры, возвращаясь к сладким грезам. А Вовчик оставался лежать, тупо пялясь в потолок и мечтая хотя бы о «Шипре».
В одну из таких бессонных ночей земы впервые услыхали ШАГИ. Вот именно так, заглавными буквами. Шаги шагам рознь, короче, нечего даже говорить.
Сначала приятели восприняли чертовые ШАГИ, как розыгрыш.
– Слышь земеля, что за хренотень такая?! – навострил уши Волына. Дело было хорошо за полночь, Ирина с детьми давно угомонились в своей части дома. Тишина стояла звенящая. За окнами трещал январский мороз, снега выпало мало, и земля приобрела твердость гранита.
– Чего? – приподнялся на локте Протасов.
– Т-с! Что это, зема?
– Где?
– Там…
– Чего ты шепчешь, придурок?!
Волына вывернул глаза-блюдца, и ткнул пальцем в потолок:
– Зема, секи!
– Да не слышу я ни хрена! – свистящим шепотом отвечал Протасов. – Ты чего, Вовка, мухоморами обожрался? Вставило не по-детски, да?!
Отчаянная ответная жестикуляция вывела Протасова из себя:
– Урюк ты, блин, неумный… – начал Валерий, и осекся, в свою очередь, задрав подбородок к потолку. Как бравый солдат по команде «смирна!». Сверху скрипнула доска. Потом еще одна.
– Твою дивизию, – пробормотал Протасов.
– Т-с! – умоляюще засвистел Вовчик. Земы затаили дыхание, буквально окаменев, каждый под своим одеялом. Сначала до них не долетало ни звука, но, минут через пять, скрип повторился. Как будто бы кто-то медленно прошелся по чердаку, из конца в конец, замер минуты на полторы-две, а потом вернулся на середину комнаты.
– Прямо над люстрой стоит, – слегка охрипнув, сообщил Вовчик. – По-любому! – люстра, это было, конечно, громко сказано. Под потолком висел засиженный мухами уродливый плафон, вроде тех, что встречаются на пожарных лестницах многоэтажек. Сейчас он не горел. После «отбоя», чтобы не дразнить Ирину, земы, обыкновенно, пользовались ночником.
– Что за фигня, в натуре?! – занервничал Протасов.
– Спроси чего полегче, земляк.
– Чего это Ирка на чердаке забыла? – невольно понизив голос, поинтересовался Протасов. Волына выразительно посмотрел на часы:
– В третьем часу ночи, зема?! – Хозяйская часть дома добрых часов пять, как погрузилась во мрак, там все спали. Или делали вид, что спят…
– Вот я и говорю, – сказал Протасов, прокашлявшись. – С чего бы это дурной бабе?…
– Чужой кто-то залез! – перебил Волына. – Отвечаю, зема… – связки изменили Волыне, голос сделался сиплым, как при ангине. Слово «чужой», очень нехорошее порой, в три часа ночи звучит откровенно зловеще. И ничего доброго не сулит. – В три нормальные люди спят.
– А мы, Вовка?
– Кто тебе сказал, что мы нормальные, зема?
Протасов открыл было рот, чтобы произнести дежурное «ты гонишь», когда загадочный НЕКТО на чердаке напомнил о себе. Волына насчитал пять крадущихся шагов, Протасов же склонялся к шести. Звуки замерли в затянутом паутиной углу. И, снова все стихло. Сбросив одеяло, Протасов на цыпочках подкрался к окну и, приложив пятерню ко лбу, уставился на хозяйскую половину. Отведенная земам комната располагалась в обращенной к саду пристройке, прилепленной к дому под прямым углом, что позволяло наблюдать за окнами хозяйских спален.
– Темные, – прошептал Протасов. – Темные, Вовка, блин!
Волына босиком присоединился к приятелю, и они встали плечом к плечу.
– Значится, там Чужой, зема! По-любому, Гадом буду!
– Ты и так в натуре гад, – констатировал Протасов, и приятели несколько нервно захихикали.
– По-любому гад, – согласился Вовчик с гордостью. – Слушай, зема. Если наверху вор шурует, какого хрена не таится? Грабители так не топают.
– Он не топает, зема. Просто потолок худой. А в нем веса, видать, как в тебе. Ты понял, да?
– Такой здоровый? – не поверил Волына.
– Здоровый и наглый. – Поставил точку Протасов. Повисла гнетущая тишина, как будто тот, на чердаке, замер, предоставив земам инициативу. Или убрался восвояси, что, впрочем, казалось маловероятным.
