Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)

дней
         В трезвейшей изо всех людских компаний!
Я видел много – стал глазами слаб,
         Я стал седым и дряхлым от познаний.
Мой груз пустой, весь нищий мой багаж
         Пускай развеет ветер штормовой.
                  Я понял, братья, счастье лишь в одном:
                           Пьянеть и – в пекло головой!

О, распрямись, сомнений кривизна!
         О буйный хмель, сбивай меня с пути!
Вы, демоны, должны меня схватить
         И от защиты Лакшми унести!
Есть семьянины, тружеников тьма,
         Их мирный век достойно будет прожит,
На свете есть большие богачи,
         Встречаются – помельче. Кто как может!
Пускай они, как жили, впредь живут.
         Неси меня, гони, о шквал шальной!
                  Я все постиг – занятье лучше всех:
                           Пьянеть и – в пекло головой!

Отныне я, клянусь, заброшу все, —
         Досужий, трезвый разум в том числе,
Теории, премудрости наук
         И все понятья о добре и зле.
Я памяти сосуд опустошу,
         Навек забуду и печаль и горе,
Стремлюсь я к морю пенного вина,
         Я смех омою в этом зыбком море.
Пускай, достоинство с меня сорвав,
         Меня уносит ураган хмельной!
                  Клянусь идти по ложному пути:
                           Пьянеть и – в пекло головой!

Мы живем в одной деревне

В той же я живу деревне, что она.
         Только в этом повезло нам – мне и ей.
Лишь зальется свистом дрозд у их жилья —
         Сердце в пляс пойдет тотчас в груди моей,
Пара выращенных милою ягнят
         Под ветлой у нас пасется поутру;
Если, изгородь сломав, заходят в сад,
         Я, лаская, на колени их беру.
                  Называется деревня наша Кхонджона,
                  Называется речушка наша Онджона,
                  Как зовусь я – это здесь известно всем,
                  А она зовется просто – наша Ронджона.

Мы живем почти что рядом: я вон там,
         Тут она, – нас разделяет только луг.
Их лесок покинув, может в рощу к нам
         Рой пчелиный залететь с гуденьем вдруг.
Розы те, что в час молитв очередной
         В воду с гхата их бросают богу в дар,
Прибивает к гхату нашему волной;
         Зачастую из квартала их весной
Продавать несут цветы на наш базар.
                  Называется деревня наша Кхонджона,
                  Называется речушка наша Онджона,
                  Как зовусь я – это здесь известно всем,
                  А она зовется просто – наша Ронджона.

К той деревне подошли со всех сторон
         Рощи манго и зеленые поля.
По весне у них на поле всходит лен.
         Подымается на нашем – конопля.
Если звезды над жилищем их взошли,
         То над нашим дует южный ветерок,
Если ливни гнут их пальмы до земли,
         То у нас цветет кадамбовый цветок.
                  Называется деревня наша Кхонджона,
                  Называется речушка наша Онджона,
                  Как зовусь я – это здесь известно всем,
                  А она зовется просто – наша Ронджона.

Из книги «Дары» («Нойбеддо») 1901

* * *

На небе багровый кровоподтек,
Который не утро, не свет предрек:
Пылают израненные вечера,
Горит погребальный огонь костра
На побережье западных вод.
Факел корысти чадит и жжет, —
Последние искры летят во мглу…
Там силам земным возносят хвалу,
Но ты не прославлен и не воспет.
Твоей бесконечной радости свет
Над берегом Инда, в восточной стране,
В терпенье, в покорности, в тишине,
В этом уменье ждать без конца
Того, что навек утолит сердца.

Из книги «Ее памяти» («Шорон») 1903

* * *

Пришла – и ушла… Приоткрыта дверь…
         Никогда не вернется домой…
Один лишь гость войдет в эту дверь, —
         Последний знакомый мой.
Придет, погасит лампаду мою,
         Подъедет его колесница.
Из дома он выведет душу мою,
         С ней в путь бездомный помчится.

Один я буду и ночь и день
         Свой здешний оканчивать труд.
Последнему гостю в последний день
         Другие мешать не придут.
Цветы и куренья будут готовы
         Для моленья в тихом дому.
Протянутся руки, к объятью готовы, —
         Я радостно гостя приму.

Та, приоткрывшая нынче дверь,
         Уходя, сказала тайком:

«Не плачь и открой перед гостем дверь,
         Перед тем, с кем ты незнаком».
Сказала: «Плети до конца плетеницу,
         От терний очисть и потом
Внеси совершеннейшую плетеницу,
         Бездомный, в свой новый дом!»

* * *

О, как ты столько дней, для всех неуловимо,
Существовала здесь, неслышна и незрима?
В заботы прятала сияние лица,
Открыта одному всеведенью творца.
Покорно-тихая, сквозь каждое мгновенье
Легко скользила ты, полна благоговенья;
Семью лелеяла любовью и трудом…
Но где таилась ты и здесь ли был твой дом?
Когда ты в ночь ушла и дверь еще зияла,
Вся красота твоя так дивно просияла!..
Вдруг все обрушилось, пред сердцем пало ниц, —
Ни плодотворных дум, ни начатых страниц…
Но ты передо мной, и ты не наважденье, —
Недвижным оком зришь всевечное рожденье.

* * *

Подруга, нет тебя ни дома, ни на гхате…
Плывешь ты в облике прекрасной Сарасвати[31]
В столистом лотосе, и музыка звучит;
Желаний озеро у ног твоих молчит.
Ты отражением озарена вселенной.
Нет более преград красе всесовершенной,
Весь мир вокруг нее. Восторженно слиясь
Со светом истинным, теперь вкушаешь связь
С весельем всех миров. Звенят твои запястья,
Сверкают женственно и излучают счастье.
Твоя любовь жива в сердцах у смертных жен,
Твой благородный дух в их душах отражен.
Вселенский образ твой, источник благодати,
Обрел внутри меня лик Лакшми-Сарасвати.

* * *

Сегодня увидал я пачку писем старых, —
О, весть о нежности, о миновавших чарах!
Игрушки памяти… Вдали от глаз чужих
С какой заботою ты сохраняла их!

Течет река времен в беспамятстве жестоком,
И столько солнц и лун уносится потоком.
Страх обуял тебя – от дней и от ночей
Украдкой несколько любимых мелочей
Ты спрятала, сказав: «Они – моя отрада,
И у меня никто отнять не вправе клада!»
А нынче у кого найдется им приют?
Они уже ничьи, но дышат и живут,
С какой ты нежностью их берегла когда-то…
Тебя же кто-нибудь сберег ли так же свято?

* * *

Когда-то, свадебным смущенная нарядом,
Здесь, в мире суеты, со мной ты стала рядом,
И было трепетно соприкасанье рук.
По прихоти ль судьбы все совершилось вдруг?
То был не произвол, не беглое мгновенье,
Но тайный промысел и свыше повеленье.
И прожил я свой век с любимою мечтой, —
Что будем, ты и я, единством и четой.
Как из души моей ты черпала богато!
Как много свежих струй влила в нее когда-то!
Что создавали мы в волнении, в стыде,
В трудах и бдениях, в победах и беде,
Меж взлетов и потерь, – то, навсегда живое,
Кто в силах довершить? – Лишь мы с тобою, двое.

* * *

Нисходит полумрак и синим краем сари
Окутывает мир в его грязи и гари, —
Дом развалившийся, одежды рваной срам.
О, пусть, подобная спокойным вечерам,
Скорбь о тебе сойдет в мой бедный дух и мглою
Всю жизнь окутает с ее тоской былою,
Когда влачился я, изношен, хил и хром.
О, пусть она в душе, сливая зло с добром,
Мне начертает круг для золотой печали.
Желаний в сердце нет, волненья