золотуюОстроконечного храма,Издали кланяясь ей.Полнолунье в картике[90] месяце, празднество в честьПервого богослуженья.Флейты поют; мриданги, тарелки гремят на подмосткахСтоят на равнине шатры.Кое-где развеваются флаги.Вдоль обочин дороги разложили торговцы товар:Медная утварь, серебряные украшенья, шелка,Изображенья богов,Деревянные домору, куклы из глины и дудки из листьев,Дары божеству – плоды, плетеницы, куренья,Светильники и сосуды крохотные со святою водой.Зазывно болтая, дает представленье штукарь.«Рамаяну» сказывает неподалеку рассказчик.Конная стража с оружьем, в одеждах блестящих, кругом разъезжает.Царский сановник под балдахином сидит на слоне.Трубит в трубу, впереди выступая, прислужник.Хозяйку богатого домаВ паланкине, парчой занавешенном, слуги несут.Нагие саньяси – отшельники, – с пеплом на лбу и всклокоченными волосами,У подножья баньяна расположились гурьбой.Женщины к их ногам складывают приношенья:Сласти, плоды, молоко, рис, топленое масло.Время от времени гул небеса потрясает —Гремит славословье властителю трех миров.Завтра первое богослуженье:Астрологи благоприятный наметили час.Раджа великий приедет на царском слоне.Вдоль дороги висят на деревьяхПлетеницы душистых цветов.Пять манговых листьев кувшин украшают священный.Дорожную пыль то и дело кропят ароматной водой.Тринадцатый день луны склонился к закату,Отгремели в святилище гонг, барабан, литавры,Первой стражи конец возвещая,Пеленою подернулся месяц.Лунный свет, как сквозь дымку беспамятства, кажется мутным.Воздух столь неподвижен, что дым в небесах повисает.Деревья объяты тревогой! Где-то жалобно воет собака.Кони ржут и прядут ушами, в сумрак уставясь.Вдруг под землей, глубоко, раскатился путающий гул,Будто демоны бьют в преисподней в боевые свои барабаны,Раковина и гонг оглушительно в храме гремят.Путы свои разрывая, взревели слоны —И врассыпную пустились, как вихрем гонимые тучи.На земле бушевал ураган.Буйволы и верблюды, коровы, овцы и козыВ смятенье бежали стадами,Тысячи жалобно стонущих ошеломленных людей,Точно в тумане, метались, друг друга топча,Не различая своих и чужих в ослепленье.Дым повалил, с треском земля раскололась,Извергая кипящую влагу.Ближнее озеро мигом ушло в песок.Колокол в храме, на башне его островерхой,Вдруг закачался со звоном – дон, дон… Грохот обвала внезапно раздался и смолк. Замерло все…Полнолунье почти наступило. К западу стала склоняться луна.Дым от горящих шатров кольцами к небу стремился.Лунный свет обвивая, подобно удаву.Утром плач об умерших звучал повсеместно.Царские воины храм оцепили,От оскверненья святилище оберегая.Прибыл царский министр,Пришел звездочет- прорицатель,Явился ученый – хранитель мудрости древней.Их взорам открылось наружной стены разрушеньеИ – над подножьем статуи – кровли пролом.Ученый сказал: «Если к будущему полнолуньюХрам не поправим – отсюда уйдет божество,Покинув свое изваянье».Раджа велел отстроить разрушенный храм.Тогда отозвался министр:«Киратам одним по плечу возвести эту стену.Но как божество уберечь от их оскверняющих взглядов?А если величье господнего тела нельзя соблюсти — Что толку тогда восстанавливать храм?»Явился на зов предводитель киратов, Мадхоб.Бел и чист на седины наброшенный чадор.Старое тело с медным отливом до пояса обнажено.Желтою тканью повязаны бедра.В глазах – доброта и смиренье.У ног повелителя он рассыпал жасминовый цветИ отвесил поклон осторожно,Прикосновеньем своим осквернить опасаясь.Раджа кирату сказал: «Храма без вас не поправить!»«Милостью божьей взысканы мы!» – ответил Мадхоб,И святилищу он поклонился.«Работать придется с повязкой тугой на глазах,Чтобы статуи бога твой взор не коснулся.Сумеешь ли?» – молвил раджа.И ответил Мадхоб: «Обитающий в сердце ВсевышнийПоможет мне внутренним оком увидеть свой труд.Работая, глаз не открою!»Стену из камня снаружи возводят кираты.Трудится в храме Мадхоб,Святилища не покидая ни ночью, ни днем,Глаза ему наглухо черным платком завязали.Поет, размышляет, а пальцы работают споро.«Быстрее, быстрее! – торопит Мадхоба министр. —Дни за днями бегут. Упустишь назначенный срок!»Ладони сложив, отвечает Мадхоб: «ТоропитьДано лишь тому, чьей воли я исполнитель!»Минуло время ущерба луны, и стала она прибавляться.Подобно слепому, беседует с камнем на ощупь Мадхоб,И камень ему отвечает.Стражник следит неусыпно за старым киратом,Чтобы с глаз не сорвал он повязку.Явился ученый: «Одиннадцать дней истечет,И благоприятное время для богослуженья настанет.Закончишь ли к этому сроку работу, старик?»«Мне ли давать обещанья? – с поклоном ответил Мадхоб. — Когда снизойдет благодать – извещу, а дотолеПосещенья – лишь делу помеха».День шестой миновал, а за ним и седьмой.Лунный свет, через дверь проникающий в храм,Ложится на белые кудри Мадхоба.…Солнце зашло, и бледное небо луна осветила.Исполнилось ей от рожденья одиннадцать дней,Вздохнув глубоко, посылает кират стражника с доброю вестью:«Кончил работу Мадхоб. Не упускайтеблагоприятного часа!»Стражник уходит. Срывает повязку старик.В двери святилища лунный вливается свет,Озарив божества изваянье.Стал на колени Мадхоб и молитвенно руки сложил.Слезы струятся из глаз.Богу в лицо он глядит неотступно.Впервые за тысячу лет увидел поклонник свое божество.Владыка в святилище вошел.Мадхоб головою склонился к подножию статуи бога.Меч обнажил раджа и голову разом отсек.Это – первая жертва была божеству и последний поклон.
Не к месту
Модхумо?нджори[91] и вьющийся жасмин Десять лет прожили тело к телуИ на трапезе из утренних лучей, Расправляя листья, повторяли: «Вот и мы!» Между веток их была борьба Вечная за обладанье местом, Но она в их душах никакой Злобной черноты не оставляла.Но однажды в неблагоприятный час Тот жасмин, не знающий сомнений,Неразумно ветку протянулК сети тонких нитей из металла,Не поняв, что те – другой породы.Но в конце срабона в небесахГруды белых облаков собралисьИ на шаловый спустились лес.Сразу утро золотистым стало,Охмелел жасмин в своих цветах,И вокруг покой и мир царили,И от перелета гулких пчелШефали дрожала тень живая.В полдень голубь там заворковал,Все вокруг объято было негой.На закате в день осенний тотВ облачках игра возникла красок,И тогда-то появились тамЛампы электрической друзья.И глаза их кровью налились,И жасмин им дерзким показался:Как он смел ненужностью своейТо затмить, что так необходимо.Острый крюк забросили ониИ цветы жасмина оборвали;И тогда лишь осознал жасмин,Что те ниточки – другой породы.
Сын человеческий
С тех пор, как в чашу смерти Иисус,Незваных ради, привлеченных шумом,Бессмертье положил своей души,Уж миновало много сотен лет.Сегодня он спустился ненадолгоИз вечного жилища в бренный мирИ увидал порок, что ранил прежде:Надменный дротик и кинжал лукавый,Свирепая изогнутая сабля.Сегодня быстро лезвия их точатОб камень, прочь отбрасывая искры,На фабриках огромных, полных
