Расплата. Цена дружбы

– Ребята как раз пересчитывают. Я вышел, чтобы вас встретить. Поднимемся в офис, выпьете пока кофейку.

Мила скользнула взглядом по улице, первыми номерами домов упирающейся в причалы на набережной. Вдоль тротуаров дремали припаркованные вереницей автомобили. Где-то там, если верить Украинскому, «И тысерьезно готова верить этому трепачу?» таились обещанные им гвардейцы. Братская казалась пустой, как грот. Если не считать прогрохотавшего через перекресток трамвая, да пары забулдыг, громко препиравшихся в конце квартала. Оживленный спор, насколько издали расслышала Мила, касался таинственного исчезновения припасенной на вечер бутылки.

«Если это оперативники Украинского, то я уже снимаю шляпу, – подумала Мила, переступая порог. – Ни за что не поверю, что они на подобные номера способны».

– Пойдемте, Мила Сергеевна, – позвал Павел.

«Где, интересно мне знать, Протасов?» — Мила шагнула в подъезд. Тяжелые двери сомкнулись за ними, отсекая холод и звуки с улицы. Павел, потянув ручку, открыл внешнюю, стальную дверь древнего с виду лифта. Толкнул сдвоенные внутренние, пригласил Милу Сергеевну жестом.

– Заходите, пожалуйста. Нам на третий этаж, а тут каждый, как два в новостройке. Госпожа Кларчук медленно последовала приглашению.

* * *

– Фух, чувак, цирк уехал, клоуны остались, – сказал один из забулдыг, едва они очутились под аркой. В подворотне было темно, и основательно воняло нечистотами. Посреди дворика стоял бак, полный этих самых нечистот. Забулдыги не стали заходить во двор, а встали прямо в проходе, у стены, подпирая лопатками старинную кирпичную кладку.

– А ничего у тебя вышло, – засмеялся второй забулдыга. – «Где та пляха, козел, которую мы на вечер заханырили?…» Тебе бы, Планшетов, в театре играть. «Где пляха, падло?! Я ж тебя сейчас на английский флаг порву!»

– Вся наша жизнь – и-гр-а-а, – пропел Планшетов, ловко воспроизведя фрагмент арии Мефистофеля из оперы Гунно «Фауст», лучше известный по популярной передаче Ворошилова «Что? Где? Когда?».

– Вот, вот, – согласился Бандура. – Игра со смертью.

Приятели закурили по сигарете. Курение, мало того, что смертельно опасное занятие, оно еще и занятие групповое. Стоит в одной точке пространства сойтись двум курильщикам, как количество выкуренных ими сигарет можно смело умножать на четыре.

– Что теперь делаем, чувак?

– Из проема свали. – Андрей дернул приятеля за рукав. – Какого хрена ты окурком на всю улицу болтаешь?! Хочешь, чтобы попалили?

Утративший бдительность Планшетов юркнул за изъеденный плесенью угол. Занятая ими позиция позволяла просматривать Братскую в оба конца. Наблюдательный пост они выбрали загодя, приехав на Подол около часу назад. Подыскав подходящую подворотню, приятели спрятались в ней, оставив машину за углом. Под аркой, соединяющей внутренний дворик с улицей, темень стояла кромешная, и было холодно, как на Чукотке, что вполне устраивало обоих. Когда же редким прохожим все же случалось увидеть две таящиеся под аркой тени, Бандура с Планшетовым строили из себя забулдыг, которым и земля пополам, и мороз по бую, а, как поется в популярной песенке, была бы только водка, а к водке только глотка. Вышло так правдоподобно, что в милицию никто не позвонил. Злоумышленники «на Ура» сошли за синяков, которые привычны, обыденны и даже неприкосновенны, почти как коровы в Индии.

– Слышишь, чувак, а мы, кажется, не одни! – вполголоса сообщил Планшетов.

– В смысле, не одни? – насторожился Бандура.

– Там, на перекрестке… – Планшетов поманил Андрея пальцем. – Видишь? Тачки ночуют. Так в одной какой-то туземец курит.

Не надо было обладать орлиным зрением, чтобы разглядеть рубиновый светлячок в салоне легковушки. Огонек то мерк, то вспыхивал, как лампа гирлянды при перепаде напряжения.

Вижу, – подтвердил Андрей. – Вон в том «пыжике»[53] цвета мокрого асфальта? Хорошая тачка. Антикрыло взрослое. Может, сигнализация мигает, чувак?

Планшетов пожал плечами. Через минуту вопрос разрешился. Окурок вылетел из окна и, ударившись о камни мостовой, рассыпался сотней крохотных искорок.

– Чего бы я в тачке отирался? – враждебно поинтересовался Планшетов. – Честным людям давно пора в телик втыкать, а потом на боковую и баиньки.

– Так то честным… – протянул Андрей. – Где ты тут видишь честных? – Приятели примолкли, не сводя с подозрительной иномарки глаз. Теперь она казалась безжизненной. Ветер немного утих, по крайней мере, перестал свирепствовать. В воздухе замелькали снежинки. Их было так много, словно в облаках распороли гигантскую перину. Видимость резко сократилась.

Может, домушники[54] чью-то хату выпасают? – нарушил молчание Планшетов. – Прикинь?

– В «Пыже»? – Андрей скорчил презрительную гримасу. – Скорее уж это менты. – Предположить последнее было тем более просто, учитывая упомянутого Милой полковника милиции, якобы причастного к афере.

– Менты?! – Планшетова передернуло. – Ненавижу проклятых недоносков.

– Да ладно, не кипишуй. – Усмехнулся Бандура. – Корч какой-то шалаву зацепил на Набережной. К примеру, мажор из банка. И… ну, ты понял… прямо в салоне дрючит. Мням, мням, еще, еще…

– Мажоры, – заскрипел зубами Планшетов. – Ненавижу сраных мажоров…

– Это потому, что ты им завидуешь. У них и бабки, и бабы, а у тебя одна дырка под хвостом. Вот ему сейчас девушка отстрочит, баксов за двадцать, это по минимуму, он перышки отрусит и галопом домой, в евроремонт. А там жена у камина томится: «Ах, дорогой, я так скучала». А он ей: «Ох, дорогая, я так устал, так устал…» И давай на пару суши жрать.