– Тьфу, бред, блин!
– Бабка рассказывала, – обиженно продолжал Вовчик, – что после войны красные снова жабами занялись. – Только никак разобраться между собой не могли, кому этим делом заниматься. Все дергали, друг у друга, Берия, и этот второй черт, как его?
– Абакумов? – предположил Эдик.
Ага, верно, банабак. – И, короче, этого самого Абакумова[69] еще и грохнули, чтобы нос, куда не положено, ни совал.
– Сначала посадили, – поправил Эдик.
– Ну, да. А какая разница. А потом и Берию в расход пустили, потому как очень много знал. И все, шито-крыто.
– Это тебе бабка такого наворотила?! – удивился Валерий.
– У дяди Гриши консультировался, – пояснил Вовчик. – Дядя Гриша по долгу службы – в курсе дела.
– Каким боком твой дядя, мент рогатый, к делам, которыми КГБ занимается? – возмутился Протасов. – Точнее, занималось, в натуре.
– Прямым! – парировал Вовчик. – При Никите Хрущеве в тех местах водохранилище построили. Усекаешь? Вот море все на хрен и затопило?
– Значит, абзац твоим жабам настал?
– Если бы, зема! Там такие дела пошли твориться. Мрак! Усраться и не жить. То рыбаки пропадут, вместе с баркасом, то купальщики.
– Бермудский треугольник, – сказал Эдик.
– Хуже, зема! Квадрат! – сказал Вовчик, и вставил в рот сигарету.
– А с чего ты, рог неумный взял, что эта тварь, про которую твоя бабка лепила, в Пустоши объявилась?
– А там балка похожая, – сказал Волына. – И мертвяков в ней, если пацану Иркиному верить, тоже, считай, до краев. В коллективизацию народ с голоду помирал? Помирал. Немцы наших в 41-м посекли? Посекли. Партизаны деревню палили? Палили? Зондеркоманда партизан вешала?
– Все, Вовка, отвянь. Задрал!
– А что не так? Все зема, сходится. Где зла по уши, там и жаба. И хер ее браток, чем убьешь. Не убиваемая она. По-любому.
Эдик потянулся за рулем так, что хрустнули кости.
– Что-то я за-засиделся, – пробормотал он. – Ног не-не чувствую.
– Притормозим, разомнемся, е-мое? – предложил Протасов.
– Лично я из машины не ногой, – предупредил Планшетов. Справа, слабо освещенный луной, проплыл синий дорожный указатель.
– Южноукраинск, – прочитал Армеец. – Т-тут, Юрик, бо-бояться нечего. Никаких жаб. Стерильная те- территория.
– Почему это?
По-потому, что тут а-атомная станция. Че-четыре реактора типа РБМК. [70] Точно, как в Чернобыле.
– А, – протянул Планшетов. – Тогда ясно.
Распрощавшись с приятелями, Атасов отправился на Отрадный,[71] в офис подконтрольного правиловцам коллективного малого предприятия «Тинко». Погода стояла погожая, вечер выдался изумительным, но Атасов все же надеялся, что застанет фирмачей на месте. В первую очередь, директора предприятия Сеню Полянского. Вопреки субботе и хорошей погоде. Когда вы еле-еле сводите концы с концами, приходится трудиться и по выходным.
Офис располагался в одном из крыльев детского сада, который в свою очередь дышал на ладан, потому как числился за заводом Точных приборов, пребывавшем в коматозном состоянии. Поднявшись на крыльцо, Атасов дернул дверь на себя. В саду цвела сирень, распространяя дурманящий аромат, но Атасову было не до нее.
Предбанник оказался под потолок забит цветными картонными коробками явно импортного производства. Протискиваясь по оставленному посередине узкому, как траншея, проходу, Атасов представил себя комбатом, пробирающимся с наблюдательного пункта в блиндаж. Это было мимолетное лирическое отступление, которое он себе позволил. Разделавшись с коридором, Атасов очутился в хорошо освещенной комнате. За длинным и широким столом трое парней, по виду студентов-технарей, ловко орудовали отвертками. Стол занимали остовы четырех системных блоков и груда всевозможных комплектующих деталей.
– Вы к кому? – один из студентов обернулся на звук шагов.
– Директор, типа, на месте? – осведомился Атасов.
– У себя в кабинете, – отвечал студент. – А вы по какому вопросу?
Молча отвернувшись, Атасов пошел вглубь комнаты, прислушиваясь к шепоту за спиной.
– Нет, ты видал?
– Цыц, идиот! Это же из нашей «крыши» человек.
