Месть. Все включено

обелиска одиночеству не придумать. Когда начинаешь чокаться с бутылкой, то уже стоишь на тех рельсах, которые ведут в Ад.

Покачав головой, Атасов направился в гостиную, превращенную Правиловым в спортзал. Тиканье старинных настенных часов стало совершенно невыносимым, а сами они вязались с тренажерами, как солдат из «Звездных Войн» Лукаса со ступеньками Парфенона или вычурными коридорами Лувра. Тренажеры казались в темноте нагромождением рухнувших строительных лесов. Атасов не сразу разглядел подвешенный у стены борцовский манекен, а когда заметил, его от неожиданности бросило в пот.

«Вот, типа, черт, – пробормотал он, утирая испарину левой рукой. В первую секунду он принял манекен за повешенного. – Фу ты черт».

Кожа на голове манекена лопнула, обнажив ватин. Вышло похоже на оскал.

– Ну, живи, типа, сто лет, Олег Петрович, – произнес Атасов, толкая дверь кабинета. И остолбенел с раззявленным ртом, потому что сразу увидел Правилова и сначала просто не понял, в чем дело, а потом не поверил своим глазам.

* * *

Олег Правилов сидел в углу, всем корпусом откинувшись в широком кресле. Со своей позиции у двери Атасов мог различить разве что один неверный силуэт, очерченный лучами ущербного заката. Сначала Атасову показалось, что плечи Правилова отливают золотом, и он принял это за причудливую игру тени и света. Когда же его глаза немного освоились с царящим в комнате полумраком, Атасов сообразил, в чем дело, и прикрыл ладонью рот.

«Черт меня побери. Это же погоны. Золотые погоны офицерской парадки. Он надел китель… он вообще вырядился в парадную форму, которую все эти годы хранил в шкафу, перед тем как…»

Седая голова Олега Петровича так безвольно свешивалась на грудь, что у Атасова не осталось сомнений. Правилов был мертв. Мертвее мертвого, потому что ушел из жизни сам, по своей воле. Убил себя дважды, сначала отказался от этой жизни, а затем уже привел приговор в исполнение.

– Ах ты, черт, – одними губами вымолвил Атасов, и ему захотелось убраться куда подальше, в максимально удаленную точку земного шара. Но, он не мог себе позволить такую роскошь. Вместо того чтобы бежать без оглядки, как того требовало все его естество, Атасов на цыпочках двинулся к столу. Свет он зажигать не спешил, как будто боясь потревожить мертвеца, и в то же время не в силах отвести от него взгляда. Правилов был настолько неподвижен, что походил на жутковатый экслибрис из мрачного комикса. Даже воздух показался Атасову застывшим, как кусок поляризовавшегося плексигласа.

В метре от шефа, уже огибая стол, Атасов сообразил, что Олег Петрович надел не только парадку. Он надел все армейские награды, среди которых медали за выслугу лет составляли не больше трети.

«Это была последняя война, которую ты тоже проиграл, командир, – подумал Атасов. – Хоть, наверное, решил, что уходишь непобежденным, так?» Возникло сильное желание отдать честь шефу, но Атасов подумал, что это будет глупо. И шагнул вперед.

Как и предполагал Атасов, правая рука Олега Петровича свешивалась к полу, как плеть. Пистолет «Макарова», вывалившийся из мертвых пальцев, лежал на ковре, уткнувшись куцым носом в ножку письменного стола. Золоченый пояс туго перехватывал наглухо застегнутый китель, будто экватор земной шар.

«Видать, как ни сражался шеф с возрастом, а все равно раздобрел», – отметил Атасов машинально, и к горлу подступила тошнота. В голову непрошенной пришла дурацкая ассоциация. Атасов вспомнил тренировочный лагерь, картинка пришла из какого-то очень далекого лета, когда он еще был курсантом. И его терзал голод, порожденный двумя прямо противоположными явлениями, молодым здоровым организмом и ущербным курсантским пайком. Атасов, естественно, голодал не один, а с товарищами. Чтобы набить брюхо, будущие офицеры совершали ночные экспедиции по окрестным селам, которые по справедливости следовало бы назвать вылазками или даже набегами. Похищенные у крестьян куры и гуси, умерщвленные и приготовленные на костре в лесу, были существенным довеском к куцему рациону. Головы несчастных домашних птиц, перед тем, как их отделяли от тела, чтобы насадить тушку на вертел, выглядели так, как теперь выглядела голова Правилова, безвольно лежащая на подбородке.

Стол Олега Правилова был пуст, если не считать пачки мелованной писчей бумаги, сложенной в аккуратную стопку. Поперек нетронутого чернилами верхнего листа лежала золотистая автоматическая перьевая ручка, с виду японская, большая редкость по нынешним временам. Возможно, Правилов привез ее из Афганистана, когда она еще не была раритетом. В любом случае, ручка Олегу Петровичу не понадобилась, он ей не воспользовался, и так ничего и не написал. Хоть и хотел, вероятно.

Несколько правее этого монумента недосказанности, белого листа, который Олег Петрович не посчитал нужным или не нашел в себе силы заполнить ни единой строкой, лежала желтая видеокассета без коробки и наклеек. Она сразу привлекла внимание Атасова. Аккуратно ступая так, чтобы обойти большую темно- красную лужу у стола, в полутьме казавшуюся черной, Атасов взял кассету и попятился, спиной вернувшись в гостиную. Он хотел, было развернуться, но, что-то ему не позволило сделать этого. Притворив дверь, он вздохнул, с видимым облегчением.

Этажерка с видеодвойкой размещалась у самого окна. Атасов воткнул кассету в шахту, отметив про себя, что она нехарактерного для этого типа носителей информации желтого цвета, нажал клавишу «play», и присел рядышком на корточки. Ноги неприятно вибрировали. Было от чего.

«Твою, типа, мать…» — воскликнул Атасов через несколько минут, как только до него дошло, что теперь в его распоряжении бомба, способная разнести по ветру Артема Поришайло и всю его гребаную империю, вместе с банком, пускай и названным «вечным среди бренного». Атасов застыл перед телевизором, позабыв о жутком соседстве предыдущего владельца кассеты. С экрана на него смотрел Ледовой, лицо Виктора Ивановича исказила гримаса такой лютой ненависти, что по спине Атасова потек холодный пот, вопреки тому, что он понимал: авторитет уже год как покоится в могиле. Напоминающая по консистенции клей кровь вытекала из перекошенного рта Виктора Ивановича. Он пытался сплюнуть, но она висела на подбородке, словно жутковатая эспаньолка. «Сука», – напрягая последние силы, хрипел Ледовой, и все тянулся к кому-то, находящемуся вне ракурса объектива. Съемка, очевидно, велась скрытая, качество было не ахти каким, но Атасов был даже рад этому. Жизнь покидала Ледового, с синеющих губ срывались проклятия. Потом в панораме видоискателя появился квадратный седой затылок Правилова, но Виктор Иванович полз не к нему. «Сволота», – рычал Ледовой, в его перекошенном болью и ненавистью лице не осталось ничего человеческого. Тот, к кому авторитет обращался на последнем дыхании, очевидно попятился, описал полукруг и вышел на «свет Божий». Если этот свет и вправду создан Богом, что иногда вызывает определенные сомнения. Атасов тихо выматерился, узнав Артема Павловича Поришайло. В руках олигарха было охотничье ружье. Потом прогремел выстрел, поставивший последнюю точку.

«Вот значит, как Виктору Ивановичу довелось помереть». – Атасов с трудом разогнулся, полагая, что самое время уносить ноги. Досмотреть кассету он мог и у Армейца дома. Если бы только захотел.