Месть. Все включено

Привели, значит? – осведомился Украинский хмуро. – Снимите наручники. – Он видел Протасова впервые в жизни, если, конечно, не принимать в учет фотографий. Бандит производил впечатление. – «Вот, что означает выражение косая сажень в плечах, – отметил полковник про себя. – На таких быках – землю бы пахать. Ну, это я ему, пожалуй, устрою. Поколупает грунт кайлом. Под Желтыми водами».[40] — Правда, вопреки габаритам, Протасов казался ниже своих двух метров, и, выглядел если не испуганным, то подавленным, по крайней мере. – «Вот и хорошо. Значит, сбили спесь. За одни, понимаешь, сутки. Чудеса, однако, нары творят. А, между тем, еще далеко не вечер».

Под немигающим взглядом Валерию стало неловко, и он переступил с ноги на ногу, пол ответил Протасову жалобным скрипом.

– Пока свободны, – буркнул полковник насквозь прокуренным голосом, гармонировавшим с желтой, как пергамент кожей Сергея Михайловича.

«А ты, дядя, недолго протянешь», – мелькнуло у Протасова, пока милиционеры гуськом покидали кабинет. Он остался стоять, наручники с него не сняли. Украинский опустился в кресло. Какое-то время молчали. Сергей Михайлович нагнетал напряженность. Протасов просто ждал.

– Седьмой этаж, – наконец, нарушил тишину Украинский.

– Что? – не понял Протасов.

– Потолки по четыре метра, – продолжил полковник монотонно, – плюс перекрытия – сантиметров по сорок. Итого выходит, – Украинский прищурился, делая нехитрые вычисления в уме, – тридцать метров лететь. Как минимум. Далеко… – теперь он смотрел прямо перед собой на стол, в котором ровным счетом не было ничего привлекательного. Его голос стал абсолютно невыразительным. Таким, что Протасов, неожиданно для себя, вспомнил особиста из армейской учебки, выражавшегося точно так же: блекло, тускло, словно через вату. И, вместе с тем, угрожающе. Хуже, чем если бы он орал и сквернословил.

– Это вы к чему? – вполголоса спросил Протасов.

– К тому, если надумаешь прыгать, – совершенно спокойно сообщил Украинский, хоть и кипел внутри.

– Прыгать? – переспросил Протасов, холодея. – Я? А, зачем мне? – «Ну, ты прогнал, старый пес. Я лучше тебя, козла. Выкину, вот это будет жир».

– Ну, а что тебе еще остается? – это было произнесено почти заботливо.

– Мне? – Протасов вытаращил глаза. Конечно, после рассказов Бандуры он не тешил себя надеждами, наперед зная, что если уж попадется, то, наверняка хлебнет. По полной, в натуре, программе, е-мое. Ночь, проведенная в камере, не добавила ему мужества, ведь он оказался предоставлен собственным мыслям, среди которых преобладали сомнения. Сомнения грызли его пираньями, они же прогнали сон, и Валерий не сомкнул глаз. Он бы обязательно поделился с Атасовым, но, сразу после задержания их развели по разным камерам. Конечно, Протасов изо всех сил подготавливал себя ко всему, но, предложение сигануть в окно вышибло его из колеи. Это было чересчур, по мысли Протасова.

Пока Валерий переваривал слова Украинского, сам полковник сконцентрировался на изучении ногтей. Они не были ухоженными, но и шахтерскими конечно тоже не выглядели. Однако, Украинский потратил время даром, Валерий принял решение стоять насмерть.

– Ничего у вас на меня нет! – выпалил он минуты через две. – Так что, сами прыгайте, если припекло!

– Да ты что? – Украинский злобно осклабился. Его трясло от желания кинуться на Протасова с кулаками и бить, до потери пульса. Сдержаться полковнику помогало только осознание того, что слова иногда бывают гораздо смертоноснее кулаков. – Ты, правда, так считаешь?

Вместо ответа Протасов кивнул.

– Ну, так я тебе скажу, что ты крупно ошибаешься, дружок. У меня на тебя столько, что не вынырнешь, даже не сомневайся.

– Огласите весь список, – сказал Протасов, подумав, что терять, в общем-то, нечего. Если полковник не врет, то, так или иначе пропадать придется. «С музыкой, – добавил он мысленно. – С музыкой лучше, чем без». Да и фамильярное обращение «дружок» сыграло не последнюю роль. В общем, Валерий решил играть в Зою Космодемьянскую. До каких-то там, пока и ему самому неясных пределов.

– Без проблем, – Сергей Михайлович снова успокоился, почувствовав себя хозяином положения. – Начнем с экономики, так, Протасов?

– Начинайте, – согласился Валерий великодушно. – «Начинай, старый ты долбанный бандерлог».

– Итак, – Украинский раскрыл толстую картонную папку, – начнем вот с чего. Ты, Протасов, вступив в преступный сговор с женой, с бывшей женой, – поправился Сергей Михайлович, – гражданкой Капонир, урожденной Артемьевой, произвел хищение государственных средств в особо крупных размерах. Что скажешь на это, Протасов?

– А где такое написано? – осведомился Валерий. – Что-то не припомню, когда это было?

– Не припомнишь? – тон Украинского стал приторным. – Может, Нина Григорьевна Капонир, управляющая банком на Оболони, оживит твою память, а? – быстрый, пытливый взгляд из-под кустистых бровей, острый как бритва и короткий, как фотовспышка. – Она как раз дает показания, дружок. Описывает, как ты ее обхаживал, что предлагал. Как мозги морочил, короче говоря.

Протасов пожал плечами:

– Пурга это, командир. Не сходится ни шиша. А у меня и фирмы нет.

– Зря отпираешься, – ласково пожурил Украинский. – Ни старшая, ни младшая гражданки Капонир тебя выгораживать не собираются. Это тебе так, по секрету. Из-за хорошего отношения, чтобы ты знал. Так что… потом – хуже будет, Протасов.

– Пурга.

– Ну, да ладно, хозяин барин. – Послюнявив пальцы, Сергей Михайлович перевернул страницу. –