– Новая информация по Пустоши, – сказал Торба, энергично затянувшись.
– Давай, выкладывай, у меня цейтнот, – сухо предупредил Украинский.
– Результаты вскрытия показали, что Журавлевых, ну, ту семью, что мы в Пустоши мертвыми нашли, отравили изначально.
– Отравили? – не поверил Украинский. – Чем?
– Органическим ядом, как медики утверждают. Там, помните, пища на столе стояла? Так вот, проверили ее – отравленная.
– Ого, – Украинский переступил с ноги на ногу. – Выходит, этот Протасов, с дружками, еще и отравитель?
– Аналогичный яд нашли у хозяйки в комнате. У гражданки Ревень, то есть. В шкафчике обнаружили.
– И еще такая информация, – добавил майор Торба. – Протасов с подельником снимал комнату с ноября прошлого года.
– Ну, и, Володя?
– Те люди, которых мы нашли… то есть, те трупы, я хотел сказать. В общем, их раньше умертвили. Многих из них, товарищ полковник.
– Ты хочешь сказать, Володя…
– Никак нет, Сергей Михайлович. Не хочу. Оно само таким боком складывается, что Протасов к тем покойникам, похоже, никакого отношения не имеет.
– Скажешь тоже! – фыркнул Сергей Михайлович. Он уже поставил на Протасове крест и не собирался ничего менять.
– Но, это факты, товарищ полковник.
– Кто же, по-твоему, в этом замешан? – спросил Украинский.
– А хотя бы и та же Ревень. Чем вам не кандидатура?
– Не знаю, – недовольно сказал Украинский. – Надо будет подумать. – Он сделал нетерпеливый знак, дав понять, что вопрос исчерпан. Пока, по-крайней мере.
Пожав руку экспертам и Торбе, Украинский забрался в служебную машину и приказал ехать в управление. Торба остался на реке, наблюдая за стараниями экспертов и покуривая на ветру, разгулявшемся над заливными лугами.
– Взяли животину. – Витряков отложил рацию и, потирая руки, обернулся к Бонифацкому. Его глаза алчно блеснули.
– Ну, слава Богу, – сказал Бонифацкий.
– Представляешь, сам на таран выскочил. – Витряков присвистнул, с оттенком уважения. – Вот урод, б- дь на х… Да, безбашенного отморозка Артем по твою душу прислал, Вацик.
– Да уж, – согласился Бонифацкий, делая кислую мину. Хоть у него отлегло от сердца. – Моя машина цела?
– Ну, ты даешь! – развеселился Витряков. – Цела?! Я ж тебе рассказываю, он им прямо в лоб залетел, мурло трахнутое. На что рассчитывал, хер его знает! – Леня пожал плечами. – Твой «Бимерок» – в дымину, б-дь на х… раздурачил.
– И сам убился?
– Живой… – теперь в голосе Лени чувствовалось удивление. – Живучее, падло. Только поломался слегка, как пацаны говорят. Зато наших двоих – в капусту.
– Это кого?
– Буня через лобовое стекло вылетел. Эквилибрист, бля, хренов. – Витряков в сердцах сплюнул. – И водила насмерть. Рулем грудак пробил. Водила мне, правда, и в буй не бьет, – добавил он задумчиво, – а вот Буню конкретно жалко… хотя – сам виноват, конечно. Бык дурной. Долбобуй.
– Черт знает что! – сказал Боник. – Два человека.
– Два?! – фыркнул Витряков. – А Филя с Кашкетом? А, б-дь на х… Бутерброд?
При этих словах Боник обернулся к полутемному бунгало, из которого еще не вынесли трупы.
– Ну и Ногай с Рыжим по п-де пошли, – продолжал подсчеты Витряков.
– А что с Рыжим? – удивился Бонифацкий.
– Сдох, – мрачнея, констатировал Леня. – От потери крови. Киевский его в кустах бросил, падло.
– Мог и пристрелить. – Боник встал, мурлыча под нос «дорогу серпантинную» Преснякова. Глянул на запад. Малиновое солнце уже не жалило глаза, его край почти касался моря, и, казалось, второе, бурое светило поднимается из глубины ему навстречу. Вацлав Збигневович сверился с часами. Уже полседьмого? Вечер наступил незаметно и стремительно одновременно. – Ладно. Пора выбираться. Поехали. А то мы с тобой в Ястребиное и к ужину не успеем.
– Так и так не успеем, – сказал Витряков. – Дорога ж, б-дь на х… серпантинная…
Ястребиным называлась усадьба, которую Бонифацкий недавно купил высоко в горах. На территории заповедника. В живописном и одновременно труднодоступном месте. Строительство особняка влетело в
