Может быть, все дело было в обилии денег, или в эманациях добра, которые исходили от вудстокцев, или в облачках марихуанного дымка, которые каждый вечер обволакивали наши владения. А может быть, и в том, и в другом, и в третьем. Какой бы ни была причина, мама явно приобретала облик все более человеческий. Она стала не такой визгливой, как прежде, не такой прижимистой. Я никогда еще не видел ее столь спокойной а по временам даже щедрой – во всяком случае, в сравнении с той женщиной, какой она была прежде. Она уже не драла с людей деньги за каждый кусок мыла и каждое полотенце. Для нее это было пусть и странноватой, но формой благотворительности. Честное слово, наблюдая за ее преображением, я только диву давался. И надеялся, что оно никуда не денется и по окончании фестиваля.
Впрочем, на благотворительность способны лишь люди, считающие, что у них есть все, что им требуется. А наше ощущение изобилия и достатка уже пребывало в опасности.
В начале августа мы поняли, что столкнулись с серьезными затруднениями. У нас иссякали запасы продовольствия. Я звонил оптовым торговцам и заказывал буквально десятки автофургонов с бутылками питьевой воды, закусками, содовой, сосисками и прочими товарами первой необходимости. Отсмеявшись и поняв, что я говорю серьезно, поставщики отвечали: деньги вперед. Кредита я у них не имел. Более того, не имел я и опыта заказов такого количества продуктов и потому не знал, слишком ли много я их заказываю или слишком мало. Тем временем и Майк с головой ушел в решение проблем Вудстока. Он мотался по финансовым центрам Нью-Йорка, занимая деньги, которые требовались для того, чтобы кормить, обеспечивать безопасность и нормальные санитарные условия для непредвиденно огромной людской толпы, оказавшейся на руках у «Вудсток Венчерз». Мы с папой решили, посовещавшись, что будет разумным заказать два автофургона с содовой, два с продовольствием и разместить предварительный заказ еще на полсотни. И очень скоро выяснилось: людей на фестиваль съехалось столько, что, закажи мы в пятьдесят раз больше, и того не хватило бы.
Все разраставшееся и разраставшееся поселение хиппи уже обладало силой, которая позволяла им сравнять Бетел с землей, – и каждый житель Бетела знал это. Собственно говоря, это знание пугало горожан до колик. А с другой стороны, такая сила позволяла хиппи совершить нечто поистине замечательное. Чем именно все обернется, никто из нас, разумеется, не ведал и, если сказать правду, мы просто-напросто тряслись от страха.
11. Дело сделано
В последние перед открытием фестиваля дни пространство и время стали меняться странным, непредсказуемым образом. Пространство сжималось, представление о времени утрачивалось. Реальность, по крайней мере ту, которая существовала в представлении жителей Бетела, поглотила контркультура. И правила теперь стали совершенно иными.
Вудсток доказал, что, собираясь в большом числе, люди обретают свободу, которая во всех иных случаях остается для них недоступной – особенно, если свобода эта никому не приносит вреда. Приехавшие на Вудсток молодые люди открыто курили марихуану и принимали наркотики. Они раздевались на глазах у всех и нагишом купались в прудах и озерах. Они уходили в кустики и там любили друг дружку. А бывало, обходились и без кустиков. Мужчины целовались с женщинами; мужчины целовались с мужчинами; женщины целовались с женщинами. Это происходило повсюду. И происходило в масштабах, которые трудно себе представить.
Большинство приехавших поселилось на ферме Ясгура, однако и Бетел с Уайт-Лейком наводнили тысячи людей. Люди были повсюду, целые стада их двигались по 17Б, направляясь к ферме Макса. Людская масса наполняла тротуары и собственно улицы Бетела. Невозможно было сделать и шага, не увидев тысячи хиппи, как невозможно было найти и место, которое позволило бы укрыться от менявшего наши жизни события. Целый мир пришел в Бетел, придавив его собою и сбив с толку.
Одной из неразрешимых проблем стала клаустрофобия. Местные жители привыкли к пустым и мирным просторам, к монотонной жизни – и то, и другое внушало им ощущение надежности их существования. До Вудстока в магазинах города редко появлялось больше одного-двух покупателей одновременно. Появление десяти сразу воспринималось как нечто, близкое к нарушению общественного порядка. Теперь же сотни людей стояли в очередях, чтобы купить еду, питьевую воду, содовую, туалетную бумагу и мыло, а на подходе были новые сотни.
И разумеется, цены подскочили до потолка и выше. Воду продавали по пять долларов за бутылку. Хлеб, упаковки колбасной и прочей нарезки, бутылки содовой и пакеты молока обращались во все большую редкость. Запасы продуктов начали иссякать, что лишь усиливало страхи, а временами порождало и истерию.
Существовала группа – организованная в 60-х коммуна хиппи, называвшая себя «Свинофермой», – которая раздавала еду бесплатно. Майк Ланг и его партнеры попросили у создателя этой коммуны, человека по имени Вейви Грейви, помощи в поддержании порядка на фестивале. Грейви согласился, устроив заодно и кухню, которая кормила зрителей. Впоследствии «Ферма» хвасталась тем, что подавала «завтрак в постель четыремстам тысячам людей». Эта кухня, вне всяких сомнений, помогала поддерживать мир и покой.
Мы, обитатели «Эль-Монако», знали
