Он побежал куда-то, ошеломленный и намертво сбитый с толку. Куда – я и понятия не имел.
У одного из хиппи, видимо, заработали вдруг нейронные связи, и он объявил:
– По дороге до нас никто не доберется, друг. Там все стоймя стоит.
«Вот жопа, – подумал я. – А ведь он прав!»
– Кто-нибудь, позвоните в полицию штата, – сказал я хиппи, – объясните, что у нас женщина рожает и нам срочно нужна помощь. Мотель «Эль-Монако». На 17Б, в Уайт-Лейке.
Несколько человек припустились бежать – почему-то в разные стороны. Я повернулся к девушке, взглянул в ее испуганные глаза, становившиеся с каждой секундой все большими и большими. Ей было от силы лет двадцать. И когда она завопила от боли, крики ее пробились сквозь пелену моего ужаса, и я начал действовать.
– Все обойдется, – сказал я девушке, и заглянул ей под юбку, решив, что именно там находится место, требующее особого внимания. А потом спросил: – Ничего, если я сниму с вас трусы?
Рядом с девушкой присела женщина лет тридцати с небольшим, подсунула под ее голову сложенный свитер – вместо подушки. А после начала гладить девушку по голове.
– Все обойдется, маленькая, – повторяла она. – Не беспокойся, мы о тебе позаботимся.
Прочие хиппи тоже опустились рядом с ней на пол, наперебой произнося слова утешения и ободрения. Теперь беременную окружали коленопреклоненные люди. Я осторожно стянул с нее трусы и вдруг вспомнил, что видел в каком-то телефильме человека, оравшего ровно в таком случае: «Вскипятите воду! – а затем: – Тужься!». Впрочем, что я понимал в подобных делах? Зачем мне нужен кипяток, я и знать-то не знал, и потому просто завопил:
– Тужься!
Теперь уже и хиппи, с облегчением обнаружившие, что знают, как им себя вести, последовали моему примеру и заорали:
– Тужься! Тужься! Тужься!
Лежавшая на полу безымянная роженица набрала в грудь побольше воздуха, героически взвизгнула и поднатужилась. Женщина, гладившая ее по голове, зашептала:
– Как у тебя здорово получается, милая, какая ты умница. Главное, не останавливайся.
Я продолжал бессмысленно выкрикивать: «Тужься!», надеясь, что из этого хоть какой-нибудь толк да выйдет. И ведь вышел. Между ног девушки появилась верхушка маленькой, темной, волосатой головки. Я взволновался так, что едва к потолку не подскочил. И тут же услышал восторженные клики.
– У тебя получается! – завопил чей-то голос.
– Малыш вылезает! – подтвердил другой.
– Вот щас как родим! – торжествующе воскликнул третий.
Не зная, что делать дальше, я просто поддерживал головку младенца, а юная женщина все тужилась, тужилась,
– Тужься, милая, тужься, – повторял я. – Еще немного – и все.
И тут до меня дошло: вот это и называется родовыми муками. Юная мать обливалась потом, хватала ртом воздух и тужилась что было мочи. «Ой, нелегкая это работа – родить младенца на свет» – подумал я. И черт знает, какая мучительная. Бедная девочка с огромными глазами и каштановыми волосами трудилась изо всех сил, одолевая сопротивление собственного тела. Ткани его разрывались, я увидел кровь, увидел слезы. Но за слезами, наполнившими ее глаза, я увидел и яростную решимость.
Голова уже полностью вышла наружу.
– Ты справляешься, леди, – хором грянули хиппи, – ты справляешься! Не останавливайся, давай!
И внезапно произошло нечто совершенно иное, новое: я обнаружил, что держу на ладонях крохотное дитя Вудстока – девочку. И девочка эта плакала. Хор завопил с новой силой:
– Девочка! Леди, ты же девочку родила! Девочку!
