Девятнадцатая глава. «Работа В. Ванькова»
Дня через три Петя зашёл к Владику:
— Владька, давай заниматься, а то завтра, наверное, вызовут.
— А что задали? — спросил Владик. Петю к себе в комнату он не пустил, а разговаривал с ним в коридоре.
— Как «что задали»! По истории — мифы. По географии — подземные воды…
— Подземные воды? — Владик потёр усталые глаза, подумал и сказал: — Ну его… Сейчас не буду!
Петя опешил:
— Почему?
— Да есть одно дело.
— Опять дело! А какое дело?
— Потом узнаешь.
— Вот что, Владька, — обиженно заговорил Петя: — так я не согласен. Не хочешь со мной дружить, так и говори. А дурака валять нечего.
— Какого дурака! Я тебя не валяю.
— Неостроумно! Я тогда с Толькой буду дружить, и всё.
— Ну и дружи с Толькой.
— А ты мне не указывай, с кем дружить. Ты лучше скажи: почему раньше с тобой всё вместе — и копили, и уехать хотели, и всё, а сейчас у тебя вон всё какие-то секреты? Подумаешь, какой секретный!
— Чудак! Потерпи — скоро всё узнаешь.
— А сейчас не скажешь?
— Сейчас нет!
— Ну и не надо!
Петя повернулся, щёлкнул замком, открыл дверь и стал спускаться по ступенькам. Владик выбежал за ним на площадку, перегнулся через перила:
— Петух, постой!
Петя остановился:
— Ну?
— Ничего. Петух, просто ты не обижайся, чудак. Потом я тебе всё скажу.
— Да ну тебя! — махнул Петя учебником, сел на перила и съехал вниз не держась.
А Владик пошёл к себе. В комнате был хаос. Везде, куда ни глянь, валялись листы картона, клочки бумаги, обрезки проволоки, нитки, бечёвки. На полу, блестели разноцветные кляксы, пятна… На столе поверх груды бумаг лежали старая папина готовальня, эмалированный ящичек с акварельными красками, цветные карандаши. На подоконнике, возле стопки книг, примостились банка с клеем и стакан с кисточками, полный красновато-бурой воды.
Владик, не обращая внимания на беспорядок, будто так и нужно, стал кромсать ножницами толстый картон.
В комнату со щёткой в руках вошла тётя Феня:
— Батюшки-светы! Когда же эта напасть кончится! Ни тебе прибрать, ни убрать…
— Скоро, тётя Феня, скоро! — ответил Владик, усиленно, до мозолей на пальцах, орудуя ножницами.
— Дай ты мне хоть маленько прибраться, хоть чуток на столе порядок навести!
— Тётя Феня, пожалуйста, сейчас не мешай! Видишь, как я спешу. Кончу, тогда всё сам уберу.
— Знаем, как ваша милость сама убирает! — Тётя Феня взмахнула щёткой и крикнула: — Сергей Сергеич, да что же это на самом деле, да скажите хоть вы ему!
— Ладно, пусть его работает, не трогайте, — раздался за стеной папин голос.
— Ага, чья взяла! — обрадовался Владик.
— «Взяла, взяла»! — передразнила тётя Феня. — Просто невежество, и больше ничего! — И, стуча щёткой, вышла из комнаты.
Конечно, что ей до Владиковых забот! У неё свои дела: купить, сварить, убрать… Всё это вещи нехитрые. А вот Владик затеял действительно сложное дело!
После того метельного вечера, когда он поздно вернулся домой, он ещё несколько раз побывал в музее. Ему нравилось ходить с Татой из комнаты в комнату, смотреть на щиты и витрины и слушать дедушкины рассказы.
Дедушка рассказывал много интересного. Он говорил, что тогда, в пятом году, на Пресне была, можно сказать, первая в мире Советская республика. Ведь хозяином тогда в районе был Совет рабочих депутатов.
— У нас тут был свой суд, свои порядки, своя рабочая власть. Правда, держалась она недолго, всего девять денёчков, но денёчки эти имели бо-ольшое значение!
Дедушка надел очки, достал с полки книгу с силуэтом Ленина на тёмнокрасном переплёте, раскрыл её и не спеша вслух прочитал:
— «Нам надо позаботиться, — и, кроме нас, некому будет позаботиться, — о том, чтобы народ знал эти полные жизни, богатые содержанием и великие по своему значению и своим последствиям дни…» — Так писал Владимир Ильич. Вот мы тут, сынок, и стараемся в музее сделать так, чтобы народ знал об утих днях…
Дедушка поставил книгу на место, снял очки и пал рассказывать про мебельного фабриканта Шмидта. Его сын, Николай Шмидт, был студентом. Он понимал, что великая правда жизни на стороне рабочих, и стал революционером. В девятьсот четвергом году его отец умер, и фабрика перешла к Николаю Шмидту. Он тяготился этим и попрежнему помогал рабочим — давал им деньги, оружие, прятал у себя дружинников. Когда царские войска громили Пресню, они фабрику сожгли, а самого Шмидта бросили в тюрьму.
И там, в камере, тюремщики без всякого суда и следствия убили этого замечательного человека.
Рассказывал дедушка и про Тимошу Миронова. Это был дедушкин друг молодости. И вот однажды во время восстания послали их дружинники в разведку. Надо было пробраться через Тверскую улицу. А по Тверской от вокзала царские солдаты палили вовсю.
— Ну, мы тогда легли на живот и поползли. Ползём. Дополз я потихоньку до панели, смотрю — Тимоши нет. Оглянулся — вижу, лежит Тимоша посреди мостовой лицом вниз. Я ему: «Тимоша, Тимоша!..» Он молчит. Я тогда бегом обратно к нему, на пули уж не обращаю внимания, кое-как подтащил его в парадное. Распахнул пиджак — вижу, из груди у него кровь хлещет. Я его стал перевязывать, а он вдруг открыл глаза — а они у него синие были, как васильки — и говорит: «Передайте на родину… матери…» Тут кровь горлом хлынула — и кончился наш Тимоша.
Дедушка замолчал и посмотрел куда-то вдаль, мимо Владика, мимо Таты. Владик понял, что дедушка видит сейчас своего умирающего друга, его синие глаза, кровь на снегу… И Владику вдруг тоже ясно представилось, как умирает на улице рабочий паренёк Тимоша Миронов.
Много рассказывал дедушка. Владик мог слушать его без конца. А когда дедушка умолкал, Владик подходил к панораме. Дедушка верно сказал, что она ему больше всего понравится. То и дело Владик подбегал к ней, включал свет и присматривался, как она устроена. Спереди если смотреть, не поймёшь, как она сделана. Но если заглянуть сверху и с боков, видно, что ничего такого чересчур хитрого нет.
Вся панорама состоит из отдельных частей: то, что впереди, — покрупней нарисовано и вырезано; то, что подальше, — нарисовано помельче и тоже вырезано. А сзади нарисованы небо, дома, окошки…
Самое главное, пожалуй, — это суметь осветить как следует цветными лампочками. Вот тогда и получается всё как живое, как настоящее.
И Владику вдруг захотелось тоже сделать панораму. Просто, как говорится, руки зачесались. Пускай не такую большую, пускай поменьше, но всё же панораму, как полагается — с лампочками, с фигурками, с фоном!
Правда, для этого надо уметь рисовать. Но Владик ведь умеет. Он всегда оформляет дружинную стенгазету «Молодые голоса». Вот с проводкой будет возня, потому что в электричестве он не силён. Ну, да авось как-нибудь разберётся и в этом.
